Японский крейсер можно было избивать хоть до потери пульса, выдержать он мог довольно многое. Относительно легкие русские снаряды при всем желании не были способны отправить его на дно одномоментно. "Херсону" могло хватить одного-единственного удачного попадания. В глубине его трюмов покоились сотни тонн снарядов, и детонация их превратила бы корабль в пыль. Иванов хорошо это понимал, и потому, исправляя собственную ошибку, отдал приказ на разворот и возвращение к эскадре, благо она была сравнительно недалеко. Однако капитан второго ранга Ямая Танин, находящийся на мостике крейсера, о русской группе поддержки не знал, и потому был совсем иного мнения о дальнейшей судьбе наглого рейдера.

Если первую ошибку совершили русские, то вторая, без сомнения, оказалась на совести японского капитана. Вместо того чтобы выполнять приказ и продолжать конвоировать транспортные корабли, он решительно направил свой крейсер за "Херсоном", и в первый момент даже ухитрился сократить дистанцию. Все же радиус поворота его корабля был заметно меньше, чем у вчерашнего транспорта, да и разгонялся крейсер несколько быстрее, и это преимущество его командир использовал на всю катушку, однако на том его успехи и закончились. По паспорту ходовые качества русского и японского кораблей были практически одинаковы — девятнадцать с половиной узлов у "Херсона" против девятнадцати у "Акицусимы". Однако теория с практикой, разумеется, серьезно различались. "Херсон" все еще был тяжело загружен, а его японский визави серьезно устарел, и его машины были в состоянии, далеком от идеального. Вдобавок, у обоих кораблей обросло дно, не сильно, но все же, и в результате оба корабля сейчас стабильно выдавали около семнадцати узлов.

Дым валил из труб "Херсона" густыми клубами, которые, впрочем, тут же относились в сторону ветром. "Акицусима" дымила не меньше, ее кочегары, подобно русским коллегам, старались вовсю. Однако, несмотря на все их усилия, разогнать корабли сильнее не получалось, и примерно через полчаса действия их командиров свелись к периодическому начальственному рыку с мостика. Механики, как и положено, брали под козырек, но резвости морским бегунам это все равно не добавляло.

Зато артиллеристы развлекались вовсю. Несмотря на большую дистанцию, с которой попасть в цель из устаревших орудий страдающего от бортовой качки крейсера можно было разве что случайно, обе носовых шестидюймовки беспрерывно вели огонь по русскому кораблю. Артиллеристы в первые минуты боя развили почти предельную скорострельность, выпуская по снаряду каждые десять секунд. Правда, остальные орудия помочь им ничем не могли — для того, чтобы ввести их в действие, необходимо было чуть довернуть корабль, а это практически гарантировало, что русские успеют оторваться. Да и эффективность сорокакалиберных стодвадцатимиллиметровок на такой дистанции выглядела крайне сомнительной. Поэтому, несмотря на все старания японцев, особо впечатляющих успехов они не добились. Лишь пару раз их снаряды взметнули фонтаны воды в опасной близости от кормы "Херсона", окатив его брызгами вперемешку с осколками. Четверо матросов были ранены, один из них тяжело, но на боеспособности корабля это не сказалось. А через некоторое время интенсивность огня японцев постепенно снизилась — все же, поддерживая запредельный темп стрельбы, хлипковатые японцы достаточно быстро вымотались, а подоспевшие им на подмогу артиллеристы других орудий, видя неутешительные результаты своих товарищей, такого усердия уже не проявляли.

Русские тоже не остались в долгу. Правда, калибр орудий "Херсона" был меньше японских, зато они были совершеннее, отличались большей скорострельностью и точностью огня. Дистанция боя, запредельная для японцев, для этих орудий оказалась вполне рабочей, к тому же, благодаря удачному расположению, в сторону "Акицусимы" работали сразу четыре стадвадцатимиллиметровки. И результат вышел достаточно закономерным. Первая кровь в этом бою пролилась на палубе японского крейсера, когда русский снаряд ударил в его надстройку, не пробив брони, но осыпав матросов у орудий ливнем крупных раскаленных осколков.

Второе попадание с "Херсона" даже не заметили, впрочем, как и третье. Вначале снаряд угодил в трубу "Акицусимы" почти у самого верха, проделал аккуратную круглую дыру и улетел дальше, практически не нарушив тягу. Тонкий металл оказался слишком непрочен, и взрыватель бронебойного снаряда не почувствовал сопротивления. Следующий же снаряд и вовсе поступил вопреки законам баллистики. В момент выстрела "Херсон" качнуло на волне, и в результате его траектория оказалась слишком пологой. В море он упал с серьезным недолетом, однако, словно не желая бесполезно тонуть, "блинчиком" отскочил от волны и ударил точно в клюз японского крейсера, в этот самый момент чуть "нырнувшего" носом после очередной волны. Однако здесь удача ему, наконец, изменила. Вместо того, чтобы разворотить небронированную оконечность врага, снаряд встретил на своем пути лапу якоря. Против многотонной чугунной дуры уже изрядно потерявший скорость снаряд оказался бессилен и, рикошетом отлетев в море, снова зарылся в волны, где и взорвался, красочно, но бессильно. Единственной преференцией, полученной русскими от этого попадания, было сотрясение крейсера и в очередной раз сбитый прицел его орудий. Однако наибольший ущерб японцам причинило четвертое, последнее на этом этапе боя попадание.

Его звали вполне по-русски, Иваном, на большее у родителей не хватило фантазии. Только вот назвать его русским было не слишком корректно, уж больно отчество Абрамович не соответствовало. Тем не менее, парень был рожден в православной семье — родители, люди продуманные, решили, что раз черту оседлости еврею не перешагнуть, то надо стать русскими. Хотя бы внешне. В смысле, ходить в церковь, креститься на иконы, а тору читать тихонько, когда соседи не видят. Ну и покрестились, вот только с плюсами получили и минусы, ибо за все надо платить.

Вот и загребли Ивана Абрамовича в армию, ведь быть гражданином страны значит не только пользоваться всеми предоставляемыми ею благами, но и защищать ее в случае нужды. И как бы ни противно было его душе заниматься чем-то еще, кроме торговли на благо собственной семьи, оспорить закон не получилось, и даже испытанное средство, взятка не помогла. Уж больно не любили их по месту проживания, и, честно говоря, было, за что.

Тем не менее, причины могут быть разными, а результат все равно один, и наводил сейчас Ваня кормовое стадвадцатимиллиметровое орудие. При этом ему было абсолютно все равно, что его не слишком жаловали сослуживцы, да и командир ничем не выделял. Раньше оскорбляло, поскольку представителю богоизбранного народа стоять в самом низу служебной лестницы и подчиняться приказам какой-то деревенщины, выучившейся читать и писать только здесь, на службе, само по себе непристойно. Только вот сейчас все это было неважно, а важным были только взрывчатка в трюме и силуэт японского корабля, нависающий за кормой и плюющийся огнем. И надо было попасть в него первым...

Артиллеристом вчерашний приказчик был не блестящим. Хорошим, но не более того, на Черноморском флоте были и получше, но так уж распорядилась судьба, что именно он попал в этот рейд, и именно ему выпало попасть в этом бою. Единственный раз, зато так, что снаряд решил, по сути, исход всего боя.

Удар о броню боевой рубки оказался настолько силен, что командира "Акицусимы" отшвырнуло назад и приложило о переборку. Русский фугас не справился с устаревшей, но все еще прочной гарвеевской броней, однако и того, что он смог натворить, японцам хватило за глаза. Начиненный тротилом снаряд весом более полутора пудов заставил прогнуться стальные плиты, и выбитые страшным ударом заклепки не хуже пулеметной очереди изрешетили оказавшегося на их пути сигнальщика. Большая часть осколков отразилась наружу и не причинила особого вреда, один легкораненый матрос не в счет, но те, которые все же залетели внутрь через смотровые щели, натворили дел. У рулевого смахнуло верхушку черепа, как гнилой арбуз, рядом схватился за грудь и осел штурман, но главное было даже не в этом. Просто все, оказавшиеся внутри этого железного гроба, были контужены, и следующие десять минут крейсер оказался фактически лишен управления.

По иронии судьбы, это произошло как раз в тот момент, когда убедившийся в бесперспективности продолжения погони командир "Акицусимы" намеревался отвернуть и вернуться к транспортам. Однако сейчас отдать такой приказ оказалось некому, и в результате бой продолжился, однако при этом ситуация успела поменяться. Когда пришедший наконец в себя капитан все же смог подняться на ноги и добраться до заляпанного кровью и мозгами штурвала, то обнаружил быстро идущие на сближение чужие корабли. Гадать, кому они принадлежат, не пришлось — головной уже азартно начинал пристрелку, и, хотя дистанция была великовата, драться одному против троих Ямая не хотелось. Возможно, тому виной была нещадно гудевшая голова, плюс тот факт, что он оглох, но, в любом случае, его приказ запоздал — за то время пока он лежал без сознания, птичкой вылетевшего из помятого организма, а потом разворачивался, "Енисей" и "Морской конь" успели сблизиться на вполне приемлемую дистанцию. "Херсон" тоже начал разворот, однако сейчас он уже запаздывал, равно как и державшийся западнее и не успевающий к месту боя "Рюрик". Так что следующая фаза боя свелась к схватке между "Акицусимой" и двумя вспомогательными крейсерами, экипажи которых все еще были под впечатлением от недавней гибели товарищей и твердо вознамерились отправить любого встреченного японца на дно.

Разворачиваясь, "Акицасима" успела дать несколько бортовых залпов, но попасть в кого-то на циркуляции — задача нетривиальная. Профессионалы из Первого отряда, возможно, справились бы, пусть даже при этом слепая удача играет большую роль, чем мастерство, артиллеристам же старого крейсера ничего не светило в любом случае. Снаряды ушли в белый свет, как в копеечку, и ни один не разорвался ближе полукабельтова от головного русского корабля. Правда, обратной стороной медали было то, что попасть в разворачивающийся крейсер тоже намного сложнее, и потому русские артиллеристы успеха тоже не добились. А затем начались гонки...

Сейчас расклады весьма отличались от тех, что были раньше. Вспомогательные крейсера заметно превосходили "Акицусиму" в огневой мощи, но при этом несколько уступали японскому крейсеру в скорости. К тому же, если артиллеристы "Енисея" были хорошо знакомы со своими орудиями, то установленные на "Морском коне" трофейные шестидюймовки оказались для них в новинку. Конечно, они успели потренироваться и освоить их, однако практики было все же маловато, из-за чего огонь самого мощного из трех вспомогательных крейсеров оказался удручающе малоэффективен. Быстроходный и хорошо вооруженный "Херсон" отстал, и потому не вел огонь, японцы его тоже не трогали — у них были противники ближе и опаснее. В результате фактически бой свелся к поединку между "Енисеем" и "Акицусимой". Последней, правда, все время приходилось разделять свой огонь между двумя кораблями, что и спасло "Енисей" от уничтожения в первые же минуты боя, но и без того вчерашнему угольщику досталось изрядно.

В самом начале боя удачным попаданием японского снаряда на нем было выведено из строя носовое орудие, причем само оно осталось целым, несколько царапин на щите не в счет. Вот только взрыв шестидюймового фугаса, помимо облака ядовитого дыма и небольшого, почти сразу потушенного пожара, буквально выкосил осколками его расчет. В живых остался лишь заряжающий, но и его с многочисленными ранениями унесли в лазарет. Заменить людей было просто некем — экипаж "Енисея" был и без того урезан донельзя и понес серьезные потери еще в прошлом бою. Оживить орудие, перетасовав уцелевших моряков, смогли только через четверть часа, и до конца боя оно никуда больше так и не попало. Все же у нового наводчика оказалось маловато опыта, и результат вышел соответствующим. Зато японцы, воодушевленные первым успехом, останавливаться на достигнутом не собирались и тут же подтвердили легенды о несгибаемости самурайского духа, всадив снаряд прямо в мачту противника.

Зрелище получилось жутковатое и в чем-то величественное. Многотонная махина, увенчанная грузовой стрелой, вдруг подломилась и начала медленно заваливаться, сметая все на своем пути. Удивительно, как она никого не раздавила, и даже не снесла по пути ничего важного, просто проломив палубу, снеся фальшборт и рухнув за борт, но и этого хватило, чтобы корабль вильнул на курсе. Видевшие это японские моряки дружно закричали "Банзай!" и открыли огонь с удвоенной энергией, добившись еще нескольких попаданий. "Енисей" горел, медленно терял ход и все более отставал.

"Морскому коню" досталось не меньше. Для начала стодвадцатимиллиметровый снаряд вырвал у него кусок борта, и хорошо еще, что над ватерлинией, но все равно, если ветер хоть немного посвежеет, пробоина становилась опасной. Потом шестидюймовый снаряд ударил кораблю в борт и — о чудо! — не взорвался, проткнув небронированную посудину насквозь. Еще один снаряд пробил палубу, но завяз в угле и потому, взорвавшись, не причинил особого вреда. Получившая повреждения от следующего взрыва дымовая труба держалась на честном слове, и густые клубы дыма стелились по палубе. Несколько огромных, хотя и относительно безобидных дырок в надстройках довершали картину разрушений. Одну из бортовых шестидюймовок разнесло на запчасти прямым попаданием. Осколками были ранен командир корабля и его помощник. И, в качестве последнего штриха, снаряд, угодивший в ранее сделанную пробоину, разорвался внутри, не причинив особого вреда, но заставив снопы огня вырваться, казалось, из всех щелей.

Однако и японцам досталось серьезно — все же у них изначально могли вести огонь всего по четыре орудия на борт. Русские корабли в начале боя медленно отставали, однако затем единственное за весь бой попадание с "Морского коня" малость поубавило "Акицусиме" резвости. Шестидюймовый снаряд, попав в основание второй трубы, позволил японским морякам на себе ощутить действие шимозы. Труба рухнула, вентиляторы разнесло вдребезги, и теперь котлам старого крейсера катастрофически не хватало тяги. Скорость корабля почти сразу же снизилась до несерьезных четырнадцати узлов, и механики сомневались, что смогут поддерживать ее длительное время.

Единственным удачным снарядом "Морской конь" фактически исполнил свою роль в сражении, однако и без этого попадания положение "Акицусимы" было аховым. Орудия "Енисея" развили максимальную скорострельность, и процент попаданий оказался неплох, особенно с учетом бортовой качки и периодического рыскания на курсе. Карапасная броня японского корабля оказалась все же недостаточно прочной, чтобы остановить град снарядов, и повреждения шли одно за другим.

Первые два снаряда не причинили "Акицусиме" серьезного вреда. Снаряды зарылись в уголь и, потеряв скорость, не смогли проломить трехдюймовые скосы бронепалубы. Внешне их взрывы выглядели эффектно — вспышка, а потом черный сноп, вырывающийся из пробоины — но по сути это был всего лишь раздробленный в мелкодисперсную, почти коллоидную пыль уголь. Контузии, полученные кочегарами, не в счет, по сравнению с жизнью корабля это мелочи, о которых не стоило и упоминать.