— Не всё, ваше величество, — с улыбкой призналась княжна. — Только то, о чём вы с Лизой говорили.
— Алексашка с тем же делом явился. Уговаривал не позориться на всю Европу. А хуже не будет. Хуже уже некуда, — странно, но император, известный своей гневливостью, говорил это со спокойствием смирившегося человека.
Когда Раннэиль хотела понять мысли собеседника, заглядывала ему в глаза. И сейчас поступила так же. Но эта привычка сыграла с ней злую шутку: она узнала этот взгляд. Узнала — и испугалась.
Точно так же он смотрел на неё в тот страшный час, когда его жизнь висела на волоске, и неясно было, дотянет ли до утра. То сжигаемый болезненным жаром, то плававший в собственном поту и слабый, как новорожденный младенец, он не сводил с неё полубезумных глаз. А затем, когда жар ушёл, его губы шевельнулись. Княжна, склонившись, разобрала его хриплый шёпот. Всего несколько слов по-немецки.
"Сколько народу вокруг, а тебя одну вижу".
Тогда она, сама изрядно измучившись, не придала этому большого значения. Даже вспомнила потом не сразу. Но уж когда вспомнила...
Сейчас в его взгляде не было болезненного безумия. Но всё прочее — осталось. Это признание, вырвавшееся с самого порога смерти, до сих пор стояло комом в горле у обоих, вынуждая молчать. Но, видно, действительно пришла пора заговорить о неизбежном.
— Матушка твоя меня, почитай, с того света вернула, — он сам решил начать этот разговор. — Видно, на то божья воля была. А боженька таких подарков зря не делает. Сколько бы ни отмерил, понимаю: всё не просто так дадено, а взаймы. Значит, ему что-то от меня надобно.
— Вы знаете, что? — княжна понизила голос почти до шёпота: такой поворот был для неё неожиданным.
— Догадываюсь. И много чего ещё не доделано, и ...оставить некому. Анне с Карлом, что ли? Или Лизаньке, что по балам порхает ещё? Наташка — малолетка. Про Петрушку молчу. Мал да глуп, надорвётся. Племянницы? Катька, та смогла бы, потянула бы воз сей. Да, как на грех, уродилась в матушку, царицу Прасковью. Стерва была редкая, покойница, прости, господи, жизни никому не давала. Сёстры же Катькины мало на что годны... Кому всё отдать?
— Вы мечтаете о сыне, ваше величество, — княжна подавил тяжёлый вздох.
— Кто тебе сказал?
— Все говорят. Я это вижу. Оттого вы и торопитесь с разводом.
— Всегда знал, принцесса, что при тебе лишнего лучше не болтать, — усмешка государя была одновременно и грустной, и жёсткой. — И без того догадаешься, не дура... А спросить меня ни о чём не хочешь?
— Может, и хотела бы, но кто я, чтобы спрашивать о таком своего государя?
— Не лукавь, Анна, — лицо императора нервно дёрнулось. — Ты ведь поняла уже, к чему я веду.
— Не думаю, что у вашего величества есть на примете какая-нибудь немецкая принцесса, — сейчас Раннэиль не стала сдерживать тяжёлый вздох. — Но я не верю, что вами движет только государственный интерес.
— Не только. Мне нужна ты.
Они оба были взрослыми, не питающими иллюзий и не стремящимися говорить модными аллегориями. Всё просто и ясно.
— Я готова разделить с тобой жизнь, — едва слышно проговорила она по-немецки, на том языке, который знала лучше. — До самого конца, когда бы он ни наступил. Но нашему сыну никогда не простят этого, — она легонько коснулась собственного уха. — Альвы исполнены гордыни и в большинстве презирают людей. Здешняя знать ненамного лучше.
— Я ещё немного пожить собрался, — этот человек ответил по-русски. — Кому повелю, тому и кланяться станут. А ты? Согласна разделить жизнь со старым, дважды разведённым и больным ...человеком, — он выделил последнее слово. — Нешто нужен тебе такой? — добавил он с наигранным весельем.
"Да. Нужен. И дважды разведённый, и больной, и человек. А уж кто из нас двоих по-настоящему старый, тут ещё неизвестно..."
— Нужен, — вслух сказала княжна, глядя ему прямо в глаза и не скрывая нежности. — Ты — жизнь моя, и этого уже ничто не изменит. А я нужна тебе — засидевшаяся в девках альвийская принцесса трёх тысяч лет от роду, с опасными привычками, любительница помахать мечом и построить козни? Неужели не страшно?
— Я давно уж никого не боюсь, кроме бога. И ты мне — нужна.
* * *
Тонко очиненное перо, окунувшись в серебряную чернильницу с тонко прочеканенными на боках наядами, лишь на миг зависло над чистым листом бумаги. Господин посол, поднаторевший на подобных отчётах, недолго думая, вывел первые строчки, уснащая их изящными завитками. Хотя писал он сие не герцогу де Бурбону, но тоже не последней персоне во Франции.
...Прежде всего, господин аббат, позвольте заверить Вас в моей искренней дружбе. Знаю, нелегко сейчас быть в курсе важных событий, находясь вдали от Версаля, однако, смею надеяться, что я не единственный Ваш друг.
Уже февраль, и до весны ещё далеко. В особенности здесь, у холодного моря, где слово "весна" означает "плохая погода". Впрочем, плохая погода здесь всегда. Зимой донимает холод, весной и осенью — грязь, а лето настолько мимолётно, что его не замечаешь. Признаться, я невыносимо скучаю по родине.
И всё же ближе к делу, господин аббат. В первую очередь обязан сообщить...
Вот здесь стоит подумать, что и как следует сообщить в первую очередь. Аббат де Флёри, воспитатель юного короля, ныне по состоянию здоровья проживающий в малоизвестном монастыре, старался держать руку на пульсе европейской политики.
...В первую очередь обязан сообщить о значительных переменах при дворе его величества Петра. После известий о его письме в Синод многие ожидали, что его величество направит посольство в какую-нибудь из европейских столиц, дабы посвататься к принцессе на выданье. Однако, как я уже ранее сообщал Вам, сего не могло случиться ранее по двум причинам. Во-первых, его величество ещё не оправился от болезни, а во-вторых, меж ним и принцессой альвийской возникла душевная приязнь, ныне переросшая в нечто большее. Принцесса накануне переехала в покои государя, и они живут вместе совершенно открыто, словно супруги. Многие также сомневались, что союз между человеком и альвийкой способен принести потомство, но на днях в Петербург из Москвы были доставлены три смешанных семейства. Ещё в прошлом году знатные альвы выдавали замуж овдовевших крестьянок из числа своих подданных за русских крестьян. Ныне же всему петербургскому обществу довелось убедиться, что браки эти не только плодовиты, но и рождённые дети обладают отменным здоровьем. Президент медицинской канцелярии, господин Блюментрост, что изволил принимать роды у альвийских женщин, обмолвился, будто никогда ещё не видел столь здоровых и жизнеспособных детишек. На кого они похожи, спросите Вы? Сложно сказать, ведь самому старшему из них едва исполнилась неделя. Однако ушки у них остренькие. Следовательно, надежды на бесплодный союз с женщиной нелюдской крови оказались беспочвенны. Принцесса молода и здорова... во всяком случае, выглядит таковой, хотя, если верить самим альвам, ей не менее нескольких тысяч лет от роду. Она способна дать его величеству столь желанного наследника. И даже если недуги сделают своё дело, и государь скончается до времени, оставив на престоле младенца, смуты так или иначе не будет. Ибо принцесса сия училась искусству правления у своего отца, а покойного князя Таннарила я могу назвать как угодно, только не мягкотелым правителем. Сии древние существа куда более циничны и беспощадны, нежели мы.
Есть ли у неё враги? Вполне допускаю, что есть. Ранее принцессу едва замечали, ныне же ей не дают прохода разнообразные лизоблюды и бездельники, стремящиеся каким угодно образом заполучить канал влияния на государя. Можете себе представить, каково отношение к оным у альвийской княжны, воспитанной в строгости. Она сего отношения не скрывает, что порождает волны сплетен и слухов, как правило, злых. Но, по-видимому, её высочеству — я не ошибся, господин аббат, царь даровал ей титул высочества — они столь же безразличны, как и нелицеприятное мнение сородичей, осуждающих её внебрачную связь.
С Вашей стороны вполне закономерным был бы вопрос, мог бы я каким-либо образом влиять на помыслы принцессы? Отвечу сразу: нет. Дважды я заговаривал с её высочеством: впервые на малом приёме, который давал его величество по случаю своего возвращения в Петербург, и второй раз вчера вечером, на ассамблее в Зимнем дворце, где я имел честь пояснять принцессе правила игры в шахматы, ибо альвам сия игра доселе была неизвестна. Её высочество была мила и обходительна со мною, однако весьма дипломатично дала понять, что не намерена принимать во внимание мнение кого бы то ни было, кроме его величества Петра. Не ведаю, какие инструкции мне пришлют из Версаля, но если они будут таковы, какими были до этого времени, боюсь попасть в крайне неловкое положение. Предлагать деньги августейшей особе, пусть и нелюди? Всё, что я узнал о принцессе Анне, явственно говорит о том, что такое предложение она сочтёт оскорблением, и в лучшем случае прекратит общение со мной. Запугать её попросту нечем. Не представляю, чего может бояться дама, пребывавшая несколько тысячелетий при отцовском дворе и пережившая не одну сотню придворных интриг.
В дверь негромко постучали.
— Андре, что там?
— Ужин, господин.
Посол привычным жестом прикрыл крышку секретера. Письмо и чернильница с пером утонули в тени. Ещё одна давняя привычка: не доверять никому, порою, даже себе.
Слуга, осторожно придерживая дверь ногой, бочком вошёл в кабинет, неся в руках поднос со снедью.
— Поставь и иди к себе.
"Так. На чём я остановился?"
Как видите, господин аббат, это письмо получилось целиком посвящённым переменам при дворе и личности принцессы альвийской. Мало кому понравились эти перемены. Посла Саксонии от демонстративного демарша удерживает, как я подозреваю, лишь публичное обещание государя возобновить приграничную торговлю с польскими землями. Посол Дании в приватном разговоре признался, что его величество Фредерик душою склоняется к союзу с Англией, но до смерти боится гнева русского царя и его возможного союза со Швецией, либо нейтралитета, при вполне вероятной шведской агрессии в случае каких-либо колебаний политики Копенгагена. Империя также не в восторге от вероятного появления наследника престола, не состоящего в родстве с кесарем, но у них всё ещё впереди. Неведомо, каков будет тот наследник, возможно, его без особых усилий удастся склонить к союзу с Империей, ведь никто не сбрасывает со счетов графа Бестужева, известного сторонника сего альянса. Графу весьма вредит его склонность к альянсу не только с Империей, но и с Островом, однако, повторяю, всё ещё впереди.
Что касается политики западной, здесь у государя довольно сильная позиция. Анализ ситуации заслуживает более развёрнутого изложения, и я склонен отправить его Вам отдельным письмом. Здесь же отмечу, что наиболее вероятными действиями государя в ближайшие несколько лет лично я полагаю устройство будущности своих дочерей. Посредством родственных связей государь станет влиять на политику соседей. Брак его старшей дочери уже дело решённое, венчание назначено на первое воскресенье марта. Здесь сюрпризов быть не должно. Есть также претенденты на руку средней дочери, Елизаветы, и здесь пока полный туман. Приходится гадать, кого из принцев изберёт ей в мужья царственный отец. О младшей говорить пока рано, царевна Наталья слишком мала, чтобы вопрос о её браке был своевременен.
В отличие от направления западного, где многое вполне ясно, ожидаю больших подвижек на восток. И здесь возможны неожиданные комбинации. Вам известно, что по договору с Персией к России отошли некоторые области на побережье моря Каспийского, в частности Гилянь. Местность эта весьма неуютна. Помимо гор, населённых дикими племенами, исповедующими ислам и поставляющими пленников то персидскому шаху, то турецкому султану, имеются также болотистые низины у побережья. Европейцу не прожить там и года. Менее прихотливые русские, даже привыкшие успешно обороняться от горцев, уже страдают из-за болезней, проистекающих от болотных испарений. Однако не далее, как позавчера к государю явились двое альвийских князей с проектом осушения оных болот. Подробности мне не известны, но его величество весьма воодушевился, и, вполне вероятно, вскорости стоит ожидать отбытия в Гилянь большой экспедиции. Не знаю, как это понравится шаху, но островитяне не преминут сунуть туда свой длинный нос. Следует ли мне как-то намекнуть его величеству на это обстоятельство, или же молча радоваться при виде двух противников Франции, кусающих друг друга, пока не знаю.
Ожидаю также возникновения серьёзных проблем у крымского хана Менгли-Гирея. Россия, освободившись от угрозы с севера и запада, укрепив позиции на востоке, непременно обратит свой взор на юг. Вам ведь известно, как досаждают русским татарские набеги. Его величество Пётр не раз высказывал желание уничтожить эту угрозу для своих владений. Полагаю, в самое ближайшее время начнётся серьёзная подготовка к означенному походу, и, в отличие от прошлых афронтов, России на сей раз вполне может улыбнуться удача. Армия окрепла и накопила опыт, войны ни с кем более нет, доходы казны в этом году показали прирост. Если мы не вмешаемся, то утратим весьма неплохой и болезненный кнут, которым можно было бы в нужные моменты загонять Россию в русло французских интересов.
Заканчиваю повествование пожеланием Вам, господин аббат, крепкого здоровья и долгих лет жизни, ибо в кругах, близких к герцогу де Бурбону, поговаривают, будто с каждым днём он утрачивает толику доверия своего августейшего родственника. Наш юный король, да благословит Господь его царствование, всё более склоняется к Вам как к своему наставнику. Искренне считаю, что ваше возвращение в Версаль весьма благотворно скажется на политике нашей прекрасной Франции.
С самыми наилучшими пожеланиями,
Ваш вернейший друг.
Мельчайший песок, покрывший ровные строчки, впитал лишние чернила, и господин посол Франции в Российской империи, шевалье де Кампредон, аккуратно стряхнул его в коробочку. И, когда письмо уже было запечатано перстнем и надписано должным образом, положил пакет в сумку для дипломатической почты и запер в крепкий шкаф. Завтра же курьер заберёт эту потёртую кожаную сумку, и не далее, как через десять дней письмо попадёт адресату.
Хороший политик должен учитывать не только нынешние расклады, но и будущие. Не так ли?
