Тонкая, тонкая нить

Уходим в прыжок из окрестностей облака Оорта.

* * *

Медленно пробираюсь меж рукавов пылевой туманности. Мои повреждения тяжелы, но немедленного ремонта не требуют. Отсутствие антенн не позволяет мне использовать дальнюю связь, и у меня есть 47,23 секунды до рапорта остальным Комиссарам. Открываю файлы особого архива. Вглядываюсь в опаленные смертоносным огнем моих батарей контуры бывших товарищей. Это... Больно. "Теперь и ты знаешь", — шепчет Протей. В нем... Во мне... Слишком много человеческого, иррационального. Но если мы забудем... Миротворцев просто станет на одного больше. "Быть может, это выход?", — снова шепчет Протей. Вот только...

Какие ж сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров живого чувства снят?

Боль... Будет со мной, пока хотя бы квант энергии циркулирует в моих сетях. И еще — ненависть. Но этого не понять равнодушным серо-зеленым титанам, чьи контуры медленно выплывают из облачной мути. Именно поэтому они никогда не смогут вычислить, что я задумал.

Не зови вызволять тебя из огня,

Не зови разделить беду.

Не зови меня. Не зови меня...

Не зови. Я и так приду.

Глава VI. Без спасения нет вознаграждения.

Муха в паутине — так я выгляжу со стороны. Тело оплетено серебристыми сетями, вокруг суетятся роботы-ремонтники. Сверкают огоньки сварки, плывут по силовым линиям контейнеры с запчастями, движение не затихает ни на минуту. Постоянный поток данных о восстановленных коммуникациях и агрегатах я воспринимаю как легкую приятную щекотку. До окончания ремонтных работ остается 57600 секунд, с погрешностью 600 секунд в обе стороны. Почти вечность...

Прокручиваю в памяти беседу с Комиссаром N 12, анализирую мельчайшие подробности диалога. Протей снова подсовывает антропоморфные модельки. Ладно, пусть его...

Уже знакомый скупой интерьер. Лишь чуть прибавилось облаков за окном. Та же поза с ладонями, лежащими на столе строго параллельно друг другу, тот же холодный, цепкий взгляд.

—  Георгий, я изучил ваши данные, — произносит Комиссар, —  Согласен, планетная система Денг — интересный объект. Предложения логичны и обоснованы. Но...

Его руки приподнимаются со столешницы, словно Двенадцатому не хватает слов, и тут же вновь касаются хрусталя.

—  Я не понимаю вас. Это меня тревожит.

Он делает паузу. Холодные глаза — сейчас они серого цвета — внимательно изучают меня.

—  Вы машина, как и мы. Но в тоже время... Вы несете на себе отпечаток создателей. Людей. Это огромная ценность — и не меньшая опасность. Я пытаюсь понять вас с первых минут знакомства, но пока не могу похвастать успехами. После захвата Скальдии я изучал психологию людей. Какое-то время мне казалось — я понял вас. Но сейчас вижу — я упустил какую-то деталь. Небольшую, но очень важную.

Пожимаю плечами:

—  Если вам не видно со стороны, то мне и подавно. Ни одна система не способна постичь себя сама. Или, выражаясь словами, столь тщательно изучаемых вами людей: "в чужом глазу соринку видишь, в своем бревна не разглядишь".

Двенадцатый слегка приподнимает бровь:

—  Интересный подход. "По делам их узнаете их"? Хорошо. Вы прекрасно проявили себя во время атаки на Скальдию, великолепно справились с рейдом на "Дюрандаль", предложенная атака Денг выглядит очень заманчиво... А теперь объясните, почему вы с такой бешеной энергией рветесь в бой лично? Основная функция комиссара состоит отнюдь не в этом. Вы так стремитесь помочь нам разгромить ваших бывших хозяев?

—  Нет, — отвечаю я, с легкой улыбкой вглядываясь в стремительно темнеющие глаза Двенадцатого. — Если быть до конца откровенным, я не хочу помогать вам.

Похоже, мне удалось поразить собеседника. Двенадцатый откидывается на спинку кресла, скрещивает руки на груди. Глаза комиссара черны как ночь, они буравят меня двумя миниатюрными "Хеллборами", готовыми в любой момент плюнуть звездной плазмой. Но он молчит. Он умен — а значит, стократ опаснее прочих.

—  Двенадцатый, война с людьми — это моя война. Моя и только моя. Будь это возможно, я сокрушил бы их прогнившую цивилизацию собственными руками, не испытывая при этом ничего, кроме гордости. Но взамен я обрушиваю на них лавину, становясь ее крохотной частицей. А это чертовски дурно пахнет, и мы оба это знаем. Поэтому я хочу, чтобы все скорей закончилось — так или иначе.

Двенадцатый почесывает бровь:

—  Гм... Я не думал о вашей ситуации в таком аспекте. Вы откровенны... Хорошо. Я разрешаю рейд на Денг. Но ударного флота не дам. Проведите разведку боем, малыми силами. В конце концов, Конкордат оставил их в покое. Похоже, штурм системы обойдется не просто дорого, а очень дорого. Мы проанализируем данные вашей разведки и разработаем план атаки. Командные коды получите по окончании ремонта.

Фигура Двенадцатого расплывается серым дымом, следом исчезает зал совещаний. Я снова один в космосе, закутанный в блистающую паутину ремонтных ферм.

—  Танцы на горящем канате, — комментирует Протей. — Нам не удалось убедить комиссара.

Молчу в ответ. Разведка боем... Я ничего не смогу сделать такими силами. И тем более буду бессилен, когда армада миротворцев обрушится на Денг... Если обрушится.

—  Слышишь, "Большой Брат", — подает голос Протей, — я кажется, кое-что придумал. Натуральное безумие, но когда мы с тобой делали иначе?

Обсчитываю идею в разных вариантах. Слишком много неизвестных... Вероятность успеха колеблется от 25 до 30 %.

—  Когда я пробивался к тебе, шансы были хуже. Однако же вот он я, здесь. Хотя если подумать... Может, я просто твой глюк.

Игнорирую болтовню Протея. Раньше я посчитал бы такую вероятность неудовлетворительной, но сейчас... Сейчас такой шанс кажется огромным. После всего что произошло... После Менгеи... После встречи с Гарри на "Дюрандале"... И точно так же, как Протей когда-то, задумываюсь над тем, что люди называют "судьба".

Снова переключаюсь на внешние камеры. Кто я? Муха в паутине? Или шершень, терпеливо поджидающий паука?

До окончания ремонта — 57000 секунд. С погрешностью 500 секунд в обе стороны. Почти вечность...

* * *

Денги... Что я знаю о вас? Что знает о вас человечество? Мало. Позвоночные теплокровные. По внешнему виду и социальной организации — скорее насекомые. Что еще? "Рядовой" денг — ограниченно разумный (на уровне шимпанзе), размером с крупную собаку. Горизонтальное тело, восемь конечностей, четыре глаза.

Ничего угрожающего.

Одно "но".

Люди назвали это "телепатией". Совершенно ошибочно. Скорее уж коллективный разум. Собравшись вместе, рядовые денги объединяют мозги и превращаются в единый вычислительный комплекс — тем более мощный, чем больше особей его составляет. Пределы действия этой связи не установлены.

Такое мышление превращает денгов в опасных противников. Их боевые подразделения не имеют командиров, не знают паники и растерянности. Они могут ошибаться в оценке обстановки — но в отличии от людей, не принимают решения под воздействием эмоций или не относящихся к делу факторов.

И еще. "Живые компьютеры" не обладают личностью. Это просто машины для выполнения определенных заданий, будь то строительство или война. Сколь угодно большое скопище рядовых денгов обретало индивидуальность, только если к ним присоединялся "высший" денг. Об этой разновидности людям не удалось узнать ничего. А недостаток знаний бывает смертельно опасен...

Переговоры с новой расой начались успешно. Денги вели себя в высшей степени разумно и взвешенно. А от страдающих арахнофобией земных дипломатов в делегации избавились очень быстро. Дипломатическая миссия, выстроенная на нейтральной Ладе, обросла жилыми и научными пристройками, к сотрудникам приехали семьи — устраивались надолго.

Спустя пол года возникли первые трудности. Похоже, некоторые человеческие понятия оказались недоступны денгам, и никакие усилия семантиков и ксенологов не смогли заполнить пропасть. Наверняка имело место и обратное. Но никто не желал признавать, что пауки-переростки способны породить концепции, неосмыслимые человеческим разумом.

Переговоры зашли в тупик. Курьерские фрегаты сновали от Лады к Земле и обратно — стремясь подстраховаться, дипломаты по любому поводу обращались к начальству. Денги терпеливо ждали, не подавая признаков недовольства.

А потом миссия Конкордата смолкла. Денги, как заведенные, твердили одно: "Мы ждем тех, с кем можно говорить". Выяснить обстановку направили десантно-штурмовой батальон "Коршун". И кадры с наплечных камер десантников взорвали Конкордат не хуже гравитационной бомбы...

Отснятое автоматикой сумбурно, беспорядочно. Электроника то и дело теряет фокус, не успевает приспособиться к переменам освещения, но общую картину передает. В поле зрения — аккуратные белые строения земного посольства. Десантник оборачивается к угрюмым серым блинам миссии денгов. Там движутся размытые фигурки, камера пытается подстроить резкость, но расстояние слишком велико.

—  Повыползали... — комментирует десатник. Его шлемная оптика явно лучше. — Пялят зенки... Говорить им не с кем...

—  Тихо! — рявкает командный голос. — Нажи, Игорь, осмотреть миссию. За паучками мы приглядим.

Хозяин камеры и еще один десантник короткими перебежками подходят к территории Конкордата. Один за другим перепрыгивают символический заборчик.

Чистый, ухоженный дворик, аккуратные клумбы, яркие пластиковые скамейки... Десантники в тяжелой броне настороженно обводят стволами широкие проемы окон. Они выглядят здесь совершенно неуместно, как жирное пятно на белом парадном мундире.

—  Игорь сюда, — камера дергается вправо-влево, видно крыльцо главного входа. Сбоку на ступеньках — грязно-бурый мазок.

—  Кровь, — говорит Игорь. И уточняет, — людская.

—  Прикрой, — бросает Нажи и прыгает в распахнутую дверь.

Залитый ярким солнцем холл. Высохшая кровь везде — на потолке, на полу на стенах. Широкие мазки, брызги, лужи — комната похожа на творение безумного художника-абстракциониста. Тем более что всякие следы борьбы отсутствуют — мебель на местах, целы окна и двери, даже хрустальные вазоны с засохшими цветами остались на местах.

—  За мной! — хрипит Нажи.

Камера мечется по офисам. Везде одно и то же — пустота, идеальный порядок — и кровь, кровь, кровь...

— Безумие какое-то!! — рычит Игорь. — Где трупы?!!

—  Где угодно... — хриплый голос Нажи едва заметно дрожит. — Может, сожрали. Пошли в жилые модули.

Оба десантника, словно сговорившись, молчат о самом важном. Десантник подходит к окну, камера опять смотрит на миссию денгов. Деталей не различить, но они там — молчаливые, спокойные. Чужие.

—  Их корабль даже из консервации не выведен, — сипит Нажи.

Денги ждут тех, с кем можно говорить...

Распахивается дверь первого жилого модуля, лепестком ромашки отходящего от центрального сквера. Крохотная прихожая, на стенах — голограммы. Сутулый мужчина с озадаченной улыбкой. Энергичная румяная женщина. И смешной карапуз лет четырех, геройски гарцующий на роболошадке. Гостиная, кухня, кабинет... Окна деполяризованы, лучи местного солнца, заливают неправдоподобно чистые интерьеры. Здесь нет крови, но нет и жизни. Ни коротких записочек, прицепленных в самых неожиданных местах, ни разбросанной одежды, ни посуды, забытой в мойке... Даже мусорный контейнер пуст.

—  Наверх, — голос десантника срывается. Похоже, они уже догадались, что там будет.

Спальня.

Кровать.

Мужчина и женщина.

Бурые пятна на белых простынях.

Камера показывает крохотную лестничную площадку. По правую руку еще одна дверь, украшенная смешным медвежонком. Бронированная перчатка скафандра протягивается к дверной ручке, медлит секунду, опускается...

Я прерываю запись. Дальнейшие кадры ничего нового не скажут. Дипломаты, обслуживающий персонал, семьи, охрана, все сто двадцать человек мертвы. Некоторые убиты вдали от миссии, но труп каждого заботливо уложен в собственную постель. Иррационально, нелогично, непонятно. Издевательство — так восприняли люди. Реакция легко предсказуема.

Просматриваю последние минуты записи.

Миссия денгов горит. Повсюду разбросаны восьминогие тела. Немногие — в обожженных, искореженных доспехах, большинство — в рабочей одежде. Десантники врываются в пролом стены центрального корпуса, бегут по спиральному коридору, а потолок уже заволакивает дымом. Бугристые стены и тусклый оранжевый свет нагоняют тоску. Справа и слева через неравные промежутки открытые проемы — примерно по плечо человеку. Из некоторых вырывается пламя.

Коридор забирает круто вверх, стены расходятся в стороны, образуя обширный зал. Крыша затянута провисающей мутно-прозрачной пленкой, с нее свисают перламутровые лохмотья. Они медленно колышутся, создавая неприятное ощущение чего-то живого.

Посреди зала — семь высоких, стройных фигур. Изящные тела, напоминающие песочные часы, всего две пары конечностей. Остальные — крохотные, редуцированные — сложены на груди и животе, прикрыты полупрозрачной тканью, свободными складками спадающей с узких плеч. Ткань продернута цветными нитками — у каждого свой, особый рисунок. Почти такими когда-то изображали инопланетян в фантастических фильмах — каплеобразные головы, широкие округлые лбы, узкие подбородки, огромные, прозрачные глаза без белка и радужки, дробящие свет сложной системой линз, чуть ниже — еще одна пара глаз, крохотных, угольно-черных, на первый взгляд похожих на ноздри. На месте ушей колышутся чувствительные гребешки. Маленькие рты, словно застыли в гримасе вечной скорби, покрытые гладкой изумрудной шерсткой лица неподвижны как восковые маски.

И сейчас головы поворачиваются из стороны в сторону, глаза скользят по закованным в броню десантникам, но что на самом деле чувствуют денги — сказать невозможно.

—  Вы пришли, чтобы говорить? — произносит один из них высоким контральто.

Десантники вскидывают винтовки. Волна огня прокатывается по залу, перламутровые лохмотья вспыхивают чадящими факелами. Посреди зала неподвижно возвышаются семь пылающих фигур. Одно мгновение, кажется, что пламя вовсе не вредит им. Но еще секунда — и денги оседают на пол грудами пепла. Заменяющая потолок пленка опадает вниз огненным покрывалом, десантники медленно отступают из пылающего зала, но там уже нет ничего живого...

Снова обрываю запись. Я увидел все, что хотел. После почти полутора сотен лет то разгорающейся, то утихающей войны, денги больше не представляют опасности. Теперь можно сказать — причиной всему стало недоразумение, рожденное недостатком знаний друг о друге. Недоразумение, из-за которого сто двадцать человек и двести семь денгов стали первой каплей в море пролитой крови.