Перебарывая волнения и терзания, прислушиваюсь. От прихожей доносятся приглушённые голоса. Это Нина с Адой. Какая сильная и непростой судьбы умная женщина была рядом со мной, а я не замечала... О чём они говорят? Встряхиваю головой и напрягаю слух:
— Добрый вечер, вы кто?— удивлённо щебечет Адка.
— Для тебя тётя Нина. Подруга твоей мамы. Проходи, я приготовила ужин.
— Что с ней?— обеспокоено вскрикивает моя дочь. — И у неё нет подруг. Она их не заводит.
Я сама себе качаю головой. Подруг действительно нет. Сама создала себе скорлупу, чтобы выжить, но эта скорлупа понемногу стала превращаться в клетку. Конечно, у меня есть Ада, но она ещё ребёнок.
Нина ж говорит ершистой моей дочери:
— Теперь есть. А сейчас отвечаю на твой вопрос: немного приболела, спит. Завтра будет в норме.
Ада не просто шумит, а гудит.
— Приболела? С ней всё нормально?... Это она узнала о фронтовой потаскушке отца? Всё из-за "воробушка", да?
Мне становится нестерпимо жалко себя. Значит, мои надежды, на то, что Ада не в курсе не оправдались. Выходит, она знала всё. И молчала, жалея меня.
— Ты всё знала?— удивилась Нина.
— Да.
Нина негодует.
— И какая же сорока тебе это на хвосте принесла?
— В школе, потом в госпитале услышала. Там хихикали врачи, пересказывая жареную сплетню, не догадываясь, что одна из девочек внимательно слушает, потому как это касается её напрямую.
Ада переживала. Отец в семье был иконой и вдруг такое. Для неё это был самый настоящий стресс. Если б это была сплетня, как с Седовой, она б не расстраивалась так. Хотя и то было неприятно. В классе донимали этим и смаковали ту сенсацию. Она отстаивала правоту, и даже бывало, что с кулаками. Знала на все сто -брехня. А с "воробышком" похоже на правду. И от этого опускались руки. Жгла обида и злость. Волновалась очень за маму. Шушукались и хихикали об этом в классе. Не верила, что отец их мог предать. Находила сотню оправданий. Что-то не так... Что-то не то... Ведь Костик весь на виду. Герой войны, многие хотят примазаться. Сочиняют всякое. Надеялась, что люди всё врут. Но слух привезли раненые с фронта. Поэтому понимала, здесь речь шла не о простой болтовне... Это не оставляло шанса. Значит, это постоянный объект, а не случайные встречи. Действует он в открытую, раз народ в курсе. А демонстрировать, такой человек, как отец, может только серьёзные чувства. Вся грязь закрутилось возле Ады с особой яростью после его последнего приезда с фронта домой. Она не пошла в школу. Гуляя по городу и смахивая слёзы, думала, что будет с мамой, когда она узнает об этом... Ведь она сразу обо всём догадается... Сначала решила бросить отцу писать. Потом, подумав, что он, наверняка, пожалуется маме и это её насторожит, и тогда от серьёзного разговора не отвертеться. Вот и продолжала отвечать на его письма, только как не старалась строчки получались сухими, а письма редкими. А с мамой стала особенно ласковой, чтоб чувствовала, что не все неблагодарные предатели, как отец. Она, Ада, помнит, как они выживали с мамой, пока он сидел в "Крестах". Как та отдавала ей последний кусок, ложась спать голодной. Как добирались беженцами. А он пусть живёт со своим "воробушком", если она ему дороже... Предатель! Аду душила обида, за себя, за маму, за отца такого умного и сильного и такого бестолкового с женщинами. Мало ли что ему там чего-то хочется, им с мамой тоже много чего хотелось, но они терпели, почему он не смог. Ну и подумаешь, что та молодая и красивая, мама тоже ещё молодая и тоже красивая, к тому же верная и надёжная, так неужели это нужно сменить на молодость, которая тоже пройдёт, минутное удовольствие и непорядочность. Только непорядочная женщина могла связаться с семейным мужчиной. Разве Ада не права? Права! Она уже жизнь свою начинает с грязи и предательства души. Какая же эта особа будет верная и надёжная жена и хорошая мать его детям... Предпочесть умной, проверенной Люлю, молоденькую мордашку легкомысленной особы. Подумал бы своей головой. А то в глобальных масштабах застрял. Спуститься на землю не грех, великим тем более. Спать с командующим! Да она на седьмом небе. Разве не понятно, что ради своей выгоды такая особа запросто обмажет грязью и предаст. Какие мужчины глупые. Увидев в квартире чужую женщину и услышав о болезни матери, Ада поняла всё. Слухи, побегав по городу, нашли адресата.
— Как она?... Узнала всё?
— Не всё, но кое-что... Врать не буду, плохо. Удар неожиданный и силы немалой. Но отойдёт. Поможем. — Взяла её руки в свои Нина.
— Тоска беспощадней болезни. Та вылечивается, тоска же — убивает,— всхлипнула Ада.
Женщина вгляделась в её полные той самой тоски, о которой девочка только что говорила глаза.
— Тут ты права, поэтому мы и будем рядом,— твёрдо заявила она.
— Почему он так, тётя Нина? Я столько вытерпела из-за него. Со мной дружить никто не хотел. В школе, как узнают, что он "сидит" так травить начинают, бегут, как от прокажённой или предлагают фамилию сменить, от отца отречься. И мне приходится в другую школу переходить. Там сколько-то держусь до первых боёв и опять в новую. А в одной только день и была. Директор привел меня в класс и объявил, что в классе будет учиться дочь "врага народа". Я больше и не пошла туда. Что мама знает, а что и скрывала от неё, ей бедной и без меня не легко было.
Я понимала, что Нине не просто сейчас воевать с моей дочерью, но она старалась.
Удерживая Аду рядом Нина говорила:
— Ада, погоди судить. Не торопись... Приговор успеешь всегда вынести. В тридцатых многих вот так поторопились засудить.
— Это другое...— упиралась та.
— Уж поверь, суд, он и есть суд, в чём бы он не проявлялся. Ты не маленькая понимать должна. Жизнь она не гладкая, как лёд. В ней всякого беса намешано. И мы по ней катим не на коньках. Там где отец: война, фронт, смерть. Он семейный человек, вы избаловали его своим вниманием и теплом, а сейчас, будучи вдалеке от вас, ему одиноко и он страшно скучает. В этом его прощение, понимаешь?
— Предательство невозможно оправдать или понять... Мы что, не скучали? А мамулечка какая красавица была... Она идёт, а мужчины оглядываются и друг на друга наскакивают. Чтоб не привлекать внимание, она в платки куталась, да сутулилась. Споткнись мы — он бы нас тогда не простил. А теперь мама погибает... Из-за него... и той дряни.
В возмущении Нина взмахнула руками и стукнула себя по бокам.
— Я ей одно, она мне другое, что ж ты упрямая-то такая. Послушай меня. Ты пиши ему, не отмалчивайся. Прошу, делай вид, что ты не в курсе. Они сами с мамой разберутся, не встревай. А маму обломаем потихоньку. Сейчас бесполезно говорить с ней. Боль и обида разум заморочили. Но она сильная.
— Но как он мог? Моё сердце превратилось в кусок мяса. Голова отказывается понимать.— Всхлипнула Ада.— Я не могу смириться с его эгоистичным себялюбием.
— Отец твой не молод и не стар— момент, когда форма сливается с содержанием. Сама посуди, тело ещё не начало заметно разрушаться, приплюсуй сюда рост и красоту. От его образа исходит мужская сила. А статус достиг не малых высот— командующий, герой. Естественно, за ним будет бабьё до старости таскаться.
— Не понимаю я этого... Не прощу! Никогда! Ни за что!
Нина подивилась упрямству девочки, но не отступила:
— Стоп, стоп!— легонько похлопала останавливая её пыл она.— Давай попробуем разобраться. Как ты думаешь, солдат твой отец жалеет и заботиться о них?
Ада задумалась и утвердительно закивала:
— Думаю да, он такой.
— Ты права, по отзывам воюющих с ним рядом людей в этом ему нет равных, но с тем же он понимает, что они только инструменты войны. Пушечное мясо, понимаешь? Он вынужден, хоть и с неспокойной душой, каждый день отправлять их на смерть. Иначе не выиграть бой между Жизнью и Смертью. Вот и те женщины, что делят и будут делить на фронте с ним постель: для него только солдаты, которые нужны ему на тот период, чтоб воевать. Он будет жалеть их, чувствовать себя виноватым, но пользоваться. Только пользоваться, пойми. Природу не остановить. Это реальность, её надо принять. Всё пройдёт...— отвечала она сочувственно вздохнув.
— Понятно, не маленькая, но молодая там, вы же в курсе, к тому же трепло, вон звон идёт какой, как он мог... Она в дочери ему годиться. Вы хоть понимаете, зачем ему эта девчонка?— воскликнула Ада, приподняв над головой указательный палец. Застывший на мгновение в воздухе.
— Скорее всего сама подлезла, а он посчитал, что такой зелёной можно навешать на уши что угодно. Не думаю, что у него там что-то серьёзное. Полагаю, он будет несказанно удивлён, когда сквозь пушок пробьётся вороний клюв. К тому же, радость моя, у "воробушка", молодость возрастное явление и непременно с годами пройдёт. А мама твоя вечно будет молодая. Потому что, молодость — это талант, и у твоей матери он есть. Она у тебя до седых волос будет девочка. Так что не страшно. А что в дочери... Мужику всё равно кто под ним, особенно раз сама туда залезла, лишь бы баба.
Ада сморщила лицо и передёрнула плечиками.
— Как это всё противно...
— Вникни в ситуацию, с "воробушком" у него расчёт. Не искать же ему на каждый случай объект, можно в такое дерьмо вляпаться, что не отскоблишься. А вас любит сердцем, душой. Вспомни, как он вас искал...
— Искал... А нашёл её...
— Одно другому не помеха. Вам-то что пишет, поди, что скучает и любит...
— Примерно так... Только чего стоят эти его слова, как им верить. Такая беда...
— Не ерунди. Вот когда он вас знать не захочет, тогда беда. А сейчас плюнуть надо и растереть. А молодости нечего бояться. У неё своих недостатков выше крыши.
У Ады вспыхнули недоверием глаза. Что это? Тётя Нина говорит с ней как со взрослой или уговаривает точно маленькую?
— Скажете тоже...— пробубнила она.
— У твоей матери, ум, любовь, опыт, терпение. К тому же она молодая и красивая женщина. А что у той? один пшик. Опять же не сбрасывай со счетов то, что он к вам привык, а мужики так устроены, они не любят что-то в своей жизни менять. Поверь, ягодка, мне.
— Всё равно противно. Мама ему так верила, я вообще боготворила. Мы столько из-за него страдали... А он взял и променял нас на какую-то свистульку.
— Цыц! Ни на кого он вас не менял. Искал вас, с ума сходил. Здесь, в госпитале, опять же, с вами был... Вы почувствовали фальшь? он недостаточно любил вас?
— Да нет. Тогда нет, а сейчас всё выглядит иначе...
— Не придумывай... Его три года ломали, унижали и держали без женщины. А тут война, убрала все барьеры, развязала руки и сделала его хозяином положения. Он одурел от безнаказанности и свободы. Это притупило в нём бдительность и за такую глупость когда-то придётся платить. Хорошо, если б только ему, а то и вам ещё достанется.
— А вы не оправдывайте его,— сердито стукнула она чашкой о блюдечко, которое жалуясь зазвенело.
Но Нина даже бровью не повела.
— Ой, милая, его война оправдает и власть тоже. Потому как нужен позарез. Так что адвокатов у него, на сегодняшний день, найдётся и без меня достаточно. Вот за будущее не ручаюсь. А пока он надежда наша. Мы ему прощаем его грех. А бабы? Вся Москва в него влюблена, будете на всё реагировать в скелетов превратитесь... Сами себя съедите. Пойми ты, мужики так устроены, они живут не той бабьей правдой какая есть на самом деле, а той, какую они хотят слышать и видеть.
— Тётя Нина, вам легко рассуждать...,— опять взялась Ада за чашку.
Теперь Нина повысила голос на полтона.
— Ты не глупая девочка. Хочешь отца иметь, смиришься. Я не говорю с тобой о прощении. Женщины не умеют прощать. Но они способны думать. К тому же барышня с любовью играть опасно. А она у них с мамой есть. Её надо беречь. И для этого мы наделены способностью прощитывать ходы соперницы, отбивать атаки и выигрывать бои. Потом ты слышала поговорку: сучка не подставит, кобель не вскочит. Какой мужик от сладкого откажется. Я такого пока не встречала.
Адка крутанула бедную чашку по блюдечку. Она задзинькала.
— Не пойму, молодая же она и не деревенская дурочка, что в нём нашла, старый же он.
Нина осторожно покрыла её руку своей и опять взяла на себя роль защитника Рутковского.
— Ну не немощный же... Хотя слышала: первый год войны выглядел он не лучшим образом. Чёрный, худой, недоспавший, недоевший. От вас опять же ни слуху, ни духу. Отступление такое страшное. Москва за спиной. Дела на фронте хуже не бывает. Жуков со своим бездарным руководством методом кнута. Это всё надо пережить, пропустить через себя. Говорят, одни глазульки светились на лице. Сто процентов ему не до любви было. Если только нужду мужскую скинуть. Да и влюбиться в такого молодой девчонке невозможно. Но там где баба думает головой, а не любовью и поставила себе цель, возраст мужика значения не имеет и вид тоже. Тем более, такого, как твой отец. Даже если б он был метр с кепкой, лысый, слюнявый и с животом точно шар, она бы с тем же рвением изображала любовь.
Раскрасневшаяся от спора Ада надула щёки.
— Но ведь тело — то у него не молодое. Представить себе не могу дядю своего и себя. Фу!
Нина легонько отодвинула от девочки несчастную чашку и заговорила опять:
— Язык без костей мелет всякую ерунду. С дядей не удачный пример. Он не Рутковский. И не на тело ваша болячка смотрела, а на его лампасы. Они затмили всё. Иначе, зачем 22-х летней девчонке валяться под 50 летним мужиком. Мужики молодые-то с приветом, а старые уж и говорить не приходится: и ворчлив, и раздражителен, и много ещё чего неприятного. Ей не нужен ваш Костик — она просто хочет хорошей, сытной, перспективной жизни, а он может ей её дать. Вот она и будет за неё биться. Хитренький "воробушек" оказался.
Ада с сожалением посмотрела на спрятанную чашку, дотянулась до чайной ложечки и принялась постукивать ей по своей ладони.
— Об этом даже я догадалась. Обидно, что он слепой...
Нина, отслеживая ложку выписывающую на скатерти узоры, продолжила разговор:
— Может и догадывается, но пользуется моментом. Надеясь удержать ситуацию под контролем. Совмещая так сказать, приятное с полезным. К тому же, Адуся, мужики такой народ, что не могут переносить одиночество. Им непременно надо к тёплому бочку подлезть. Вот и подкатился. Смотрел, поди, на неё, и на тебя умилялся. А барышня смышлёная оказалась. Он осёл, если не прозреет, будет до конца жизни думать, что его любили большой и бескорыстной любовью. И страдать, что это он её с пути сбил, а не она его в сети поймала. Такие уж они есть мужики. Великие вообще, как дети. Хотелось, конечно, сказки хоть с такими, но не получается. Из того же корыта пьют, что и простые мужики. Только тех подстраховывает жизнь. На них не так охотятся и цепляют на крючок, а этих на лету хватают.
— Вы не знаете, он у нас был очень стеснительный, обаятельный..., а ещё очень взрослый. — Она всхлипнула.— Говорю, был и самой не верится, что он уже не наш...
В девочки плакало всё: располосованная душа стонала. Нина с большим трудом спрятала страх. Обняла, поцеловала в висок и заговорила вновь:
