1. Морские короли. Дороги судеб

Возносящий опустился на одну скамью, Массимо на вторую... и бухнул, как в прорубь.

— Я собираюсь убить несколько человек, возносящий. И уже убил.

Массимо не ошибся в жреце, тот не повел и бровью. Разлил по чашкам травяной настой, повел рукой в сторону вазочки с медом, предлагая добавить по вкусу, и только после первого глотка поинтересовался:

— Надеюсь, они это заслужили?

— Возносящий, вы же знаете, что в нашем городе есть те, кто поклоняется Ириону.

— Знаю, Массимо. И мне горько, что мы не можем их найти.

— Вы — не можете.

— А ты нашел? — взгляд жреца стал острым.

— А они убили мою племянницу.

— Вот как... А ты взял кровь за кровь?

— Да, возносящий.

— И не раскаиваешься.

— Нет.

— И...

— И собираюсь довести свое дело до конца.

— Благословения ты не просишь, это понятно. В оправдании не нуждаешься. А я все же попеняю тебе, Массимо, — возносящий даже покачал головой. — Ты неправ в самом главном.

— Вот как? — Массимо не удивился. Конечно, надо прощать, но все же... Он надеялся, что этот возносящий — более порядочен, чем другие. Или не станет говорить казенными избитыми храмовыми фразами? Массимо не знал, но чувствовал горькое разочарование.

— Ты думаешь, что я начну укорять тебя за пролитую кровь? Нет, Массимо, ты неправ в другом, — возносящий словно мысли читал. — Скажи, если бы эти звери, а те, кто творят такое с невинными девушками, хуже зверей, они просто хищные кальмары, коих надо нещадно уничтожать, чтобы не извели они жизнь в великом океане, не тронули твою племянницу, ты бы ополчился на них?

Массимо подумал.

— Не знаю. Пока прилив не нахлынет, человек штаны не подвернет.*

* аналог поговорки 'пока гром не грянет...', прим. авт.

— В этом ты и неправ. То, что ты сейчас желаешь остановить эту нечисть — дело богоугодное и правильное. Я бы предложил тебе помощь, но вижу, что ты ее не примешь. Может быть, деньги?

Массимо подумал.

— Будь мне лет на двадцать поменьше — обязательно отказался бы.

Возносящий хмыкнул и отстегнул от пояса кошелек.

— Здесь шесть золотых россыпью. Серебро, медь...

— Вы мне настолько доверяете, возносящий?

— В моем возрасте начинаешь доверять тем, кто не лжет, — жрец усмехнулся, и Массимо понял, что ему повезло.

— Жаль, что таких, как вы — мало.

— Вы знаете, что иногда у нас останавливаются змееборцы? Может быть, они...

— Орденцы? Знаю. Но это мое дело и моя месть.

— Не только ваше, но раз уж вы взвалили его на свои плечи, то и нести его вам, — остро поглядел жрец. — И за это будет награда от Ардена. А вина твоя, Массимо в том, что нечисть надо останавливать вовремя.

— Храм с ними ничего поделать не смог?

— Знаю. Сейчас ты вершишь не месть, а правосудие, но если ты еще раз увидишь зло — постарайся остановить его. До того, как оно коснется тебя и твоих родных. Все мы думаем, что зло — оно там, далеко, что тебя это не затронет, что твоя любовь обережет от беды твоих близких. А оно — уже в тебе. Оно в этих мыслях. Трусливых, подлых, змеиных! А если бы оборвал ты змею хвост, пресек зло там, где его нашел — и не ужалило бы оно твоих родных.

Массимо вздохнул.

— А храм...

— Не пеняй на храм, раз не делаешь сам, — парировал возносящий. — Пойми, я тебя не обвиняю. Но и ты себя винишь не в том.

Массимо подумал.

Что-то такое было в словах возносящего. Вот он сделает дело, потом уедет из города, остановится на отдых где-нибудь у ручья, будет лежать, потягивать вино — последнюю бутылку в жизни, чтобы не спиться, Маришке это не понравилось бы, и будет размышлять над этими словами.

Глядеть в звездное небо и думать.

Но это потом, потом...

О чем Массимо и сказал, получив понимающий взгляд в ответ.

— Обещай подумать над моими словами, Массимо.

— Обещаю. Даже клянусь. Если жив останусь.

А пока.

— Благословите меня, возносящий?

— Иди, дитя моря, и воздавай негодяям по делам их. И помни, пожалев сейчас одного змея, через год ты получишь десять зменышей, а через десять лет — змеиное кубло. Так раздави же гадину сейчас, чтобы потом не страдали невинные и невиновные. И не майся угрызениями совести. Не останови ты их — и злодейства продлжатся дальше. А если остановишь — это послужит предупреждением для подобных им. Кто-то струсит, кто-то дрогнет — и откажутся негодяи от своих намерений, если будут знать, что их может настигнуть кара. Потому что безнаказанность превращает человека в зверя.

С этой точки зрения Массимо на свою месть не смотрел.

— А еще снимаешь ты груз с тех, кто и рад бы восстановить справедливость, но по слабости своей сделать ничего не может, а душу травит черными помыслами. Есть ведь и такие... Так что благословляю тебя на богоугодное дело. Арден да пребудет с тобой, дитя моря.

— Арнэ.

* * *

Той же ночью Массимо оседлал коня для тьера Римейна, проводил его, захлопнул ворота и даже вернулся в конюшню.

Чтобы вылезти через окошко в ее задней стене.

Лошади молчали, не гавкали и прикормленные псы. Массимо опрометью метнулся в переулок, где держал в конюшне у надежного человека своего мерина. Сейчас — уже оседланного, чего время терять?

К воротам — и из города. И по утоптанной дороге туда, где удобнее свернуть в лес. Это тьер Римейн здесь одну тропинку знает, а Массимо за это время елку от елки наощупь выучил! Ночью окажется — отличит!

Массимо никто не ждал, но в условленном месте уже были привязаны кони, и приглядывал за ними старший сын Шерната.

— Все здесь?

— Да, дядь Масс.

Привычное сокращение резануло по сердцу, но Массимо не позволил себе расслабляться. Мало ли кто как его назовет, что ж теперь? И в лес не ходить?

Массимо забросил поданный арбалет за спину — и ринулся по тропинке в лес. Мешок с запасом болтов приятно уравновешивал второе плечо, деревья словно расступались перед Массимо, тропинка сама стелилась под ноги.

Вот и овраг.

Вот и присмотренное им место, даже трава немного вылежана, лично приминал, приглядывался, откуда стрелять удобнее будет.

Массимо бросил на траву плащ — не дай Арден какая тварь по пузу проползет! С пузом-то ладно, а если выстрел сорвется? Болтов хоть и много, да все ж враги удрать могут! Если ломанутся в лес все разом, если стрелки растеряются....

Этого он никак допустить не может!

А на поляне уже собирался народ.

Кто-то уже приехал, кого-то ждали, бродили по поляне, обменивались ленивыми репликами...

Ждал и Массимо.

Луна была полной и ясной, серебристый свет заливал лес, светилась паутина между деревьями, светилась бархатистая изнанка листьев, черные, словно из бархата вырезанные тени разбивали волшебную картину пятнами вековой мглы, и посреди этого храма природы — эта мерзость!

Массимо ощущал это как никогда остро. Это как на полу в храме нагадить...

Прийти сюда ради того, чтобы творить свои непотребства!

Нечисть! Ну ладно, будет вам скоро... радость! До самого сердца дойдет, кровавыми соплями заплачете!

Массимо пересчитывал подонков.

Один, три, девять... вот и Римейн, этого он везде узнает. Насмотрелся...

А вот и главный.

Массимо вглядывался до боли в глазах, но вроде бы теперь были все. В черных балахонах. С надвинутыми капюшонами... еще раз пересчитать их?

Есть!

А теперь...

На поляной разнеслось громкое уханье совы — и со всех сторон по поляне ударили арбалеты.

Пять человек — пять выстрелов. Один залп. Второй. Третий.

Арбалетчики уверенно выбивают тех, кто ближе к них. Бьют в корпус, резонно полагая, что на это мероприятие никто кольчугу не надел, а с дырой в печени или легком уже не побегаешь. Добить и потом можно, Массимо собирался это сам сделать.

Должок за ним, весомый такой...

По поляне мечутся тени. По поляне мечутся люди. Ночь оглашается хрипами, криками и стонами.

Массимо же выстрелил в главного. Как раз в корпус.

И...

Ирион!

Все-таки эта тварь оказалась предусмотрительнее других! Надел кольчугу под балахон!

От удара болта предводитель пошатнулся, едва не упал, но выпрямился — и громадными скачками понесся в чащу. По великой удаче — в том направлении, где залег Массимо.

Мужчина плюнул, и решив, что остальных и без него перестреляют, помчался за главным. Что толку отрезать змее хвост?

Голова уползет, а остальное отрастет!*

А мы вот сейчас и голову придавим!

* было суеверие, что змея растет от головы. Оторвешь хвост — она его вновь отрастит, прим. авт.

Ирионовец несся по лесу, не оглядываясь, только ветки под ногами хрустели. Массимо мчался за ним, больше всего боясь упустить подонка! Он ведь не все лица видел, и не всех знал. Только часть, насчет остальных были сомнения.

Не убивать же потом всех знакомых Римейна только из-за подозрений?

Хруст впереди стих.

Массимо выругался шепотом — и тоже сбавил скорость, внимательно оглядываясь вокруг. И это спасло ему жизнь.

Видимо, удирающий понял, что погоня за ним — один человек, и решил разобраться самым радикальным способом. Убить преследователя, отсечь погоню — и скрыться.

Удар мог бы и достичь своей цели, не жди Массимо его каждую секунду. Но коса нашла на камень, или нож — на выставленный перед собой арбалет. Спустился клинок по дуге, только звякнуло. А занести его второй раз Массимо и не дал, отвешивая противнику увесистый пинок в колено — теперь точно не убежит, теперь только драться. В клене так хрустнуло, что с елок шишки посыпались.

Ирионовец заорал что-то невнятное — и бросился на Массимо.

На этот раз атака удалась, но только потому, что Массимо сам жаждал схватки.

Добраться до этой твари, горло зубами перегрызть, а до того еще и помучить! Как эти звери его племяшку мучили! До-олго!

Массимо мстил, его противник спасал свою жизнь, страх и ярость подхлестывали мужчин, делая их примерно равными по силе.

Свой кинжал Массимо достать не успел, поэтому боролись за тот, который был в руке у ирионопоклонника. Мужчины катались по поляне, но верх одержать не мог ни один из них. Опыт — или молодость? Массимо уже понял, что совершил ошибку, ввязавшись в ближний бой. Этот скот был и помоложе, и поздоровее, а у Массимо и сердце уже не то, и здоровье пошаливает... впрочем, это мужчину не останавливало.

Не убью, так покалечу, — решил он, впиваясь зубами противнику в неосторожно подставленное ухо — и разрывая хрящ, словно собака.

На лицу текла кровь противника — или своя? Заливала глаза, соленым вкусом морской воды ощущалась на языке.

Враг сопротивлялся, награждая Массимо полновесными ударами в корпус — Массимо не мог ответить тем же, чувствуя под балахоном звенья кольчуги, но...

Хватка врага внезапно ослабла.

А потом тело и вовсе упало на Массимо, придавливая его к земле.

— Жив? Цел?

Шернат был в своем репертуаре. Спокоен, невозмутим и доволен. Словно он только что не десяток человек убил, а партию кож выгодно пристроил.

— Жив, — рыкнул Массимо, вылезая из-под трупа, — ты его — убил?

— Вот еще! Так легко эта тварь не отделается, — отозвался Шернат. — Сейчас свяжем, да и поговорим по душам.

Массимо потер руки.

— На поляну не потащим, оставим здесь?

— Поближе поднесем, чтобы найти легче было, — не согласился Шернат. — Давай его обыщем.

Обыскали они мужчину на совесть, лишив его всего, кроме нижнего белья и крепко примотав к дереву в три слоя. Кляпом тоже обеспечили, теперь пусть Арден решает.

Доберутся до него волки — такова воля божия, повезло мерзавцу.

Не доберутся?

Пусть молится, чтобы добрались. Массимо в себе волчьего милосердия вовсе не чувствовал, скорее, наоборот.

Ничего, подождут. Сейчас они с наемниками расплатятся....

* * *

Наемники приняли деньги и согласились, что в город возвращаться им вовсе даже незачем. Встретить утро в дороге намного приятнее, и чем дальше дорога уведет их от этого места, тем им же будет лучше.

А что тут было?

Да ничего не было, лично они ничего не знают, не помнят, и интересоваться не собираются. Что бы там ни было.

Такой подход Ольрата с Шернатом более чем устроил, они расплатились с наемниками, проводили их, а потом вернулись и пошли по поляне, пересчитывая трупы.

Мужчины не боялись, что кто-то уполз — нет. Этого не было. Шернат привык делать свою работу добросовестно, поэтому у каждого из ирионовцев было перехвачено горло. Жестко и эффективно, от уха до уха. Так уж точно сомнений не останется. Это не сказка, и никаких: 'враги приняли меня за мертвого, а я отлежался и в темноте уполз в кусты' здесь не бывает. Тем более с такими тварями.

— Смотри, твой...

Массимо взглянул.

Смерть сделала тьера Римейна намного приятнее. Вместо выражения высокомерия и надменности на его лице были боль вперемешку с удивлением. Словно мужчина не понимал — как это так? Он такой хороший, а его арбалетом и кинжалом? Да за что?! И главное — КТО!?

Быдло какое-то!

Уму непостижимо! Холопы подняли руку на тьеров, это ж ужас! Так и до революций дело дойдет, оглянуться не успеешь!

Да и Ирион с ним!

Что б эта тварь попала к своему господину и повелителю после смерти! В то самое место, которое на людях называть не принято!

Вот!

— Вроде как все, — подвел итог Шернат, пнув первый попавшийся труп. — Теперь что?

— Допрашиваем их главного, потом... а потом оставим его на площади. Как они людей...

— Ты это с ним проделаешь?

Массимо ощерился. В свете луны это смотрелось откровенно жутковато.

— А хоть бы и я! Думаешь, рука дрогнет?

У Шерната дрогнула бы, но он никогда наемником и не был. Массимо же такие мелочи не останавливали.

Мужчины переглянулись и направились к тому месту, где был привязан их боевой трофей.

* * *

Трофей, надо сказать, был жив, и даже в сознании. И кляп наполовину сжевал.

— Ну и что это за тварь такая? — пригляделся к нему Массимо. Раньше как-то времени не было.

Свалить, связать, привязать — бежать добивать... все в бегах, в трудах, в заботах, дух превести некогда!

— По-моему, это один из сыновей градоправителя. Средний, — прищурился Шернат.

— Так...

Сообщение расставляло все по местам. Конечно, ирионопоклонников поймать не могли! Когда у них такой осведомитель, куда ж их ловить?

— Надеюсь, отпускать ты его не собираешься? — неправильно истолковал замешательство Ольрата кожевник. Массимо и не собирался, вот еще! Убить, еще как — убить! С особой жестокостью и цинизмом! Но для начала расспросить.

— А давай для начала ему глаз выковырнем, — начал непринужденную беседу Ольрат.

Тело у дерева дернулось. Ольрат достал трофейный кинжал, поводил им перед глазами негодяя.

— Ты, сука такая, мне сейчас за все ответишь. И отвечать будешь до-олго! Этой ночью ты сдохнешь. Можешь только выбрать — медленно или быстро пожелаешь умереть. И учти, сказать ты мне все равно все расскажешь, но подыхать будешь очень медленно. Я все для этого сделаю.

Так что соври мне, начини отпираться, крутить, лгать... дай мне повод! Пожалуйста!