Да-да-да, существуют те, кто настырно выискивает исчерпывающие ответы на проклятые вопросы, но ведь есть и те, кто уже не ищет, кто уже давным-давно все ответы для себя нашел. Или — что тоже возможно и приемлемо для толерантного ума — сознательно отказался от их поиска. Нашел ли, не желает ли искать, но в любом случае — успокоился. И теперь, пребывая в гармонии с самим собой, ничего не хочет менять. Зачем ему что-то менять, если его и так все теперь вполне устраивает. Всем он теперь доволен, и в первую очередь собой доволен. И зарекся начинать все заново. Начнет, что получит взамен? Повергающую в ужас неопределенность? Пятитонный грузовик сомнений? Несварение сознания? Ну и на фиг ему все это? Живет как живет, и полагает свою жизнь нормальной. И, полагая так, защищает свою жизнь от всяческих посягательств. От интеллектуальных — в том числе и в первую очередь. Моя подруга ведьма Альбина Ставиская — из таких вот цельных натур, из таких вот достигших душевного спокойствия даосов. Нравится мне это или не нравится, но она такая, и я должен принимать ее именно такой. А посему — пусть читает, что хочет.
Пока я, листая книжку в мягкой обложке, рассуждал о священном праве свободной личности на литературные предпочтения, сеанс магии без разоблачения благополучно подошел к концу, Альбина повела своего посетителя на выход. Услышав их негромкое бу-бу-бу и щелканье замков, я осторожно, стараясь, чтобы меня не заметили, выглянул в коридор.
Рядом с хозяйкой стоял высокий, смазливый, дорого, но с артистической небрежностью одетый парень, волосы у которого, между прочим, были такими же длинными, как у меня. И такими же черными. Только без проседи. Не обзавелся он еще в свои двадцать с небольшим благородной сединой.
— Подглядывать, дракон, нехорошо, — упрекнула меня Альбина, когда, проводив красна молодца, прошла на кухню. — Любопытство, между прочим, порок.
Хотя и считаю, что для частного сыщика любопытство вовсе не порок, а наипервейшая добродетель, оправдываться я не стал. Поступил хитрее. Сказал, ехидно ухмыляясь:
— Чего-то, Альбина, парнишка твой на клиента не больно похож. Сдается, по жизни у него все в полном ажуре. Признайся, что утешитель.
— Утешитель? — Ведьма всплеснула руками. — Ха! Скажешь тоже. Молодой он еще. Ребенок. Можно сказать младенец против меня.
— А сколько ему?
Альбина присела на соседний стул и задумалась:
— Мишки, племянника моего, одноклассник. Школу Леонова вместе заканчивали. Вот и считай.
— Двадцать один, — прикинул я. — Не такой уж и младенец. Живи он в Америке, уже мог бы заказывать текилу.
— Текилу, говоришь? Ха-ха. Текилу он уже в тринадцать стал закидывать и червячком закусывать. Ничуть не показатель. Сопляк сопляком.
— А хотя бы и сопляк. Что с того? Когда это юный возраст в деле утешения благородных матрон помехой был?
Ведьма хотела возразить, но вдруг осеклась, нарисовала в голове заманчивую картинку и мечтательно улыбнулась:
— В принципе да. — Но тут же опомнилась и решительно мотнула пышным париком: — Это в принципе. А конкретно: не по мне жеребчик.
— Ой ли? — не поверил я. — Красавчик ведь.
— Красавчик, говоришь? — Альбина глянула на меня с изучающим прищуром. — Уж не ревнуешь ли? А, дракон? Ревнуешь? Да?
— Чуть-чуть, — ответил я, чтобы сделать ей приятно. — Децул.
— А ты не ревнуй зазря, не тот это случай. Хоть и вышел статью и мордашкой, да не в моем вкусе.
— Это отчего же?
— Танцор он, — сказала ведьма таким тоном, будто обвиняла паренька в чем-то постыдном.
Решив, что неправильно ее понял, я переспросил:
— Ты сказала, что он танцор?
— Да, я сказал, что он танцор. Исполнитель бальных танцев. Фокстрот исполняет, румбу, самбу, ча-ча-ча, джайв. Что там еще?
— Вальс, танго, — подсказал я машинально.
— Ну да, вальс и танго. Короче говоря, танцор.
— А разве это плохо?
— Как по мне, так ничего хорошего, — заявила Альбина. И в ответ на мое вопросительное молчание пояснила: — Есть, дракон, в танцорах что-то такое, знаешь, бабское. Держатся так, будто штырь в одном месте. Не идут, а плывут. Ну, чисто лебедушки. И постоянно глазками по сторонам шастают, проверяют, какое впечатление производят на окружающих. Понимаешь, о чем я?
— Вообще-то, тип знаком, — кивнул я. — Хлопец из таких?
— В том-то все и дело. Танцор, мать моя Тьма. И мало того, что танцор, так тут еще певцом собрался заделаться. Представляешь? На эстраду, черт ее рази, детке захотелось. Так захотелось, что аж ножками сучит от нетерпения.
— Что, голос прорезался?
— Чушь-то не пори, Егор. Сам же знаешь, что в нашем... — Альбина, ковырнув пальчиками воздух, изобразила кавычки, — ...шоу-бизнесе можно и без голоса вполне обойтись. Главное — внешность. Связи еще. Деньги. Напор. Драйв, как сейчас говорят. А голос... Есть — хорошо, нет — еще лучше. Да что я, блин, тут рисуюсь, сам все прекрасно знаешь. Да?
Есть вещи, при оценке которых, я старюсь избегать крайних суждений, поэтому на вопрошающий взгляд Альбины ответил уклончиво:
— Знать-то знаю, только полагаю, что не все так однозначно.
— Спорить не буду, — неожиданно согласилась ведьма. — Случаются исключения. Думала я тут недавно под коньячок насчет всего этого. Крепко думала.
— И что надумала?
— А то и надумала... — Альбина замолкла, но через секунду хлопнула меня по коленке. — Вот ответь мне, Егор, если по большому счету брать, если не пи... Если не городить ху... Блин, как сказать-то без матушки?
— Если не плести злостные небылицы, — подсказал я.
— Да. Спасибо. Так вот, если не плести эти самые небылицы, разве голосом настоящие певцы поют? Говорю "певцы", имея в виду не наших... — Альбина вновь изобразила кавычки, — ...звезд попсячих, а настоящих певцов, певцов с большой буквы. Разве голосом? А ну ответить, как на духу.
— Отвечу. И отвечу так: настоящие поют душой.
— Правильно, дракон, — похвалила меня Альбина. — Правильно. В самую точку попал. Душой они поют, настоящие-то певцы. Душой. Поют душой о том, что есть за душой. А если нет души или за душой нет ни черта, тогда... Тогда — караул. Тогда, если даже у тебя голос шикарный, никакого толку все одно не будет. Возьми, к примеру, Толю Пазкова, пупса златокудрого. Голосище будь здоров, да? А толку? Теперь вспомни Бернеса для сравнения. Марка. Вот мужчина был. Да? Голоса никакого, а затянет, бывало, сразу комок в горле встает. Скажешь, не права?
— Насчет Бернеса? Почему, не права? Права. Шаман еще тот.
Тут ведьма сделала "страшное" лицо, показала мне трехдюймовые когти и сказала не то в шутку, не то всерьез:
— У-у, ляпнул бы, что нет, задала бы трепку.
Подавшись чуть назад, я бездарно изобразил то, как бездарный актер бездарно изображает испуг, и ведьма прыснула. Я тоже улыбнулся. После этого повисла долгая пауза, которую ведьма прервала расхожим замечанием:
— Демон родился.
— Как родился, так и уйдет, — заверил я. И, все еще не решаясь перейти к главному, поинтересовался досуже: — Если не секрет, что танцору нужно от старой ведьмы?
— Другому кому не сказала бы, — после небольшого раздумья призналась Альбина, — но тебе скажу. Я ему, Егор, Маску Гибрисы накладываю. Шесть слоев уже наложила, семь еще осталось.
— Вот как. Это интересно. Что-то я не слышал, чтобы между колдунами Города война началась. Да и парень твой на помощника колдуна никак не тянет. Зачем ему маска?
Ведьма чуть не подпрыгнула:
— Как это зачем? Как это? Ты, Егор, видел в нашем шоу-бизнесе хоть кого-нибудь, кто без маски обходится? Нет, скажи, видел?
— Телевизор смотрю редко, на концерты подобного рода сроду не ходил, так что не совсем в теме. Ни фига не эксперт.
— Ну так я тебе скажу тогда: никто из них без масок не ходит. Ни-кто. Ни один.
— Что ж, — рассудил я, — все это вполне укладывается в философию итальянского карнавала "синьора машера". Помнишь? Надел маску и тебе позволено все. Полная свобода и никого стыда. Грешишь не ты, а маска. С нее и спрос.
— Слишком глубоко копаешь, дракон, — ухмыльнулась Альбина. — Никакой философии тут нет, а есть грубая физиология. Сунешься на сцену со своим истинным лицом, через полчаса околеешь. Высосет из тебя всю жизненную силу публика-дура. До донышка высосет.
— А так ты высосешь. Нет?
Альбина погрозила мне пальцем.
— Не идиотка, чай. Злоупотреблять не собираюсь.
— Ну-ну, — понимающе улыбнулся я. — А мальчик в курсе, каким боком ему такая магия выйдет? Знает, что стареть душой начнет ударными темпами. Предупредила его об этом?
— А как же. Обязательно. Правила знаю. Под молотобойцев ложиться с пустяшного прибытка не собираюсь.
— И что танцор?
— А что танцор? Плевать ему. Глаза горят, рвется в бой. Столицу Родины нашей бескрайней покорить мечтает. — В голосе ведьмы зазвучали ноты одновременно и неподдельного возмущения, и искреннего недоумения. — И чего им та Москва далась-то, никак не пойму. Была я там по весне. Лучше сдохнуть.
— Ну а им по кайфу, — возразил я. — Кровь кипит, жить хочется, ищут, где круче замуты. Ничего удивительного. Молодых во все времена в столицы тянуло. Прежде — за простором и смыслом, позднее — за культурой и образованием, нынче — за ритмом и баблом.
— Во-во — за баблом. А потому что глупые они, эти нынешние. И сами глупые, и по жизни у них все без тепла, все с вые... — Альбина запнулась и вновь попросила помощи: — Как сказать-то?
— С немотивированными претензиями, — подсказал я.
— Да, точно, с немотивированными. — С этими словами Альбина пересела ко мне на колени, обхватила за шею, склонила голову к плечу и томно промурлыкала: — Ох, до чего же я люблю умных мужиков. — После чего провела ладонью по моей щеке: — А ты ведь сегодня не брился, зверь.
Роскошная ее грудь при этом волнующе колыхнулась, а глаза затуманились.
— Эй, эй, женщина, — стараясь смягчить тоном грубость жеста, решительно взял я ее за плечи. — А ну-ка не теряй самообладания. — И легонько потряс ее. — А ну-ка возьми себя в руки. Я здесь не за тем... не для того...
— А то я сама не понимаю, зачем ты тут, — толкнув меня в грудь, отстранилась Альбина. Пересела на свой стул и стала выдавать страдания на манер солистки фольклорного ансамбля: — Растоптал любовь ты нашу, дракон. Растоптал безжалостно. Растоптал, как чудище косолапое цветочек аленький.
— Ты же знаешь, Альбина, — напомнил я, — дракон и любовь — две сущности не совместимые.
— Но ведь что-то было между нами, дракон? Ведь было?
Секс у меня с тобой был, обратился я к ней мысленно. Преодоление чужой телесности. Вот что было. Что было, то было. И было, надо признать, по высшему разряду. А вот того единственного, главного, того, ради чего только и стоит жить, не случилось. Не случилось любви. Впрочем, как и всегда у меня. Всегда и со всеми. От младых когтей и поныне.
Бухнуть такое вслух я, конечно, не мог (не тот был случай, чтоб правду матку резать), поэтому навел туману:
— Было, Альбина, у нас, было. И я у тебя был. И ты у меня была. Иллюзией ты моей была. Сказкой наяву. Фантазией во плоти.
— Я была твоей фантазией? — вскинула она удивленно бровь.
— Была, — подтвердил я. — Прекрасной, упоительной фантазией. И была, и есть, и будешь.
— Ой, ой, ой, — передразнила Альбина мою, между прочим, вполне искреннюю патетику, после чего категорически заявила: — Не хочу я быть твоей фантазией.
— Да. А кем хочешь быть?
— Хочу быть твоей добычей.
Мне оставалось только покачать головой и пропеть упрекающе:
— Ох, Альбина, Альбина.
— Ладно, дракон, успокойся. Это я так. Забудь. Говори, зачем пришел?
Переход был резким и неожиданным, я на секунду задумался, и, как водится, начал издалече:
— Послушай, Альбина. Я прекрасно понимаю, что ты чертовски устала, что еще толком не восстановилась после недавнего сеанса, однако...
— Не разводи кисель, дракон, — оборвала меня ведьма.
— Помощь мне твоя нужна, Альбина, — сменив тон на более деловой, заявил я и указал на кепку. — Хозяина вот этой вещички отыскать нужно. Срочно. Сейчас.
Ведьма глянула на непрезентабельного вида головной убор, затем перевела взгляд на коробку.
— А там что? Чую Силу.
— Так и есть, — подтверждая ее догадку, сообщил я. — Это тебе Сила для работы. — Затем ткнул в Книгу Книг: — А вот это тебе за работу.
— А это еще что такое?
— Книга. Книга Книг. Артефакт свойств такой. Знатная, между прочим, вещь. Вещь, как пишут в музейных каталогах, помнящая прикосновения многих поколений. Слышала про нее, наверное? Не могла не слышать. — Заметив, что ведьма мучительно старается припомнить, я добавил убежденно: — Быть такого не может, чтобы не слышала. Ты вспомни. Книга Книг. Книга Без Автора. Книга Захария Китойского. Ну? Вспоминаешь?
— Ну да, что такое припоминаю, — неуверенно произнесла ведьма. — Вроде как ликвидная вещица. — И тут же упрекнула: — Ты бы лучше мне Ожерелье поднес от щедрот. Вот бы порадовал. Расшиблась бы тогда для тебя в лепешку.
— Чего не могу, того не могу, — твердо сказал я. — Даже не проси. А потом — зачем ты мне нужна в виде лепешки? Ты мне адекватная нужна.
Ведьма возмущенно фыркнула, взяла Книгу Книг со стола, провела ладонью по старой коже и задумалась вслух:
— Спрашивается, ну и на кой она мне?
Я, честно говоря, ожидал с ее стороны иной реакции. Но тушеваться не стал, и на минутку превратился в лавочного приказчика, расхваливающего залежалый товар:
— Удивляешь ты меня, женщина. Как так — "на кой"? А на кой книжки-то нужны? Читать будешь. Книга одна, а текстов в ней тьма тьмущая. Сплошная экономия, как ни крути. А может, со временем придумаешь, как к гаданию приспособить. Ты баба умная, сообразишь. В конце концов, книга — лучший подарок. А Книга Книг, получается, — подарок подарков.
— Слушай, дракон, а там есть история про то, как графиню находят в библиотеке с ножом в груди?
— Обязательно. По теории вероятности — обязательно.
— Ладно, уболтал ты меня, чертяка говорливый. — Альбина поднялась со стула и, заложив руки за голову, потянулась так, что аж косточки затрещали. — Человечек твой, он хоть в Городе-то сейчас?
— Думаю, да.
— Ну, это уже полегче будет. А звать его как?
— Чего не ведаю, того не ведаю.
— А жив? Или уже часом того, преставился?
— Думаю, живой. Во всяком случае, надеюсь на это.
— Надеется он, — проворчала Альбина и приказала: — Сиди тут и не подглядывай. Как закончу, сама выйду.
С брезгливой миной она ухватила двумя пальчиками кепку, сунула под мышку громыхающую коробку и удалилась в комнаты. А я посидел немного без движения, тихо радуясь тому, что дело выгорело, затем подошел к окну и свернул жалюзи.
Оказалось, что метеорологи, сулившие улучшение погоды, в своих прогнозах не ошиблись. Дождь, не прекращавшийся три дня кряду, стих, тучи над противоположной девятиэтажкой ослабили строй, в лазурные щели с отменным напором врывался солнечный свет. Открыв фрамугу, я достал сигарету, помял ее в пальцах, однако прикуривать не стал. Понял, что курить не хочется. Вернув сигарету в пачку, посмотрел вниз невидящим взглядом, захлопнул фрамугу и вернулся на место. Навалился грудью на стол, сложил руки, как примерный школьник, положил на них голову и закрыл глаза. И тут же открыл. Испугался, что усну. Чертыхнулся, дескать, вот что значит в зрелом возрасте шастать где ни попадя ночь напролет, и вновь закрыл. И уже не стал бороться. Уснул. И был мне сон.
