Монастырь

Профессор заметил ее еще в школе и помог поступить. Тренер по борьбе и он — единственные люди, с кем она общалась подолгу. Другие мужчины, более молодые, следовали за ней. Этим она позволяла вести. Но они умудрялись угадывать и предлагать то, что ей нужно. Профессор уловил желание Веры писать одну работу в соответствии с университетским порядком, а другую — для себя и близких по образу мысли людей. В любом случае, методы современной науки не позволяли исследовать то, что хотелось. Статьи, которые под фамилией Веры, придуманной в детском доме, публиковались в журналах, почти не имели к ней отношения. Но еще были те, что хранились в библиотеке Монастыря. И я надеялась когда-нибудь до них добраться.

Запись сорок девятая

— Вставайте! — Старший Монах в темноте между нами печатал шаг совсем по-военному, хотя обычно ходил бесшумно. На мгновение спальня показалась казармой. Было, наверное, около трех часов ночи. К этому времени все успели глубоко уйти в сон, и реальность выглядела его продолжением.

Оттого все поднимались молча, собирали рюкзаки, по лестнице стекали на улицу, под небо со звездами. Столпились на поляне перед зданием. Высокий профессор стоял поодаль — над самым обрывом. Веру я не нашла.

Никто не разговаривал. Вещи лежали на вытоптанной траве рядом с хозяевами. По команде мы были готовы все подхватить и пойти, куда поведут. Но монахи как будто ждали. Так прошло пять, десять, пятнадцать минут. Мы не возмущались, успевшие привыкнуть ко всему. Правда, поначалу напряженные и готовые к неожиданностям, теперь мы расслабились. Джей достала расческу, чтоб причесаться. Костя вертел в руках сигарету, но закурить не решался. Пахло лесом и немного рекой.

Лучше всего было смотреть вперед, за обрыв, куда, по всей видимости, лежал наш путь. Два округлых, как бока гигантских спящих животных, склона перекрывали один другой и в темноте слились, образуя впадину, в которой покоилось небо. Его часть — та, что ближе к земле — почему-то выглядела немного светлей остального. Я попыталась вспомнить, где восток. Кажется, солнце всходило справа. Значит, я смотрела на север, но тогда откуда там свет? В бледнеющей тьме я даже углядела некую желтизну, и показалось, что цвет меняется исключительно из-за моего внимания к тому месту.

Еще немного, и я бы спросила монахов в чем дело, но не успела — неожиданно пошатнулась, задела кого-то, вскрикнула — и не я одна! Очередной подземный толчок заставил упасть. Я оказалась на четвереньках, запястье запуталось в лямке, я дернула руку, земля вздрогнула еще раз, и я налетела головой на чей-то рюкзак — а там под тканью было что-то твердое: больно до слез. Я зажмурилась, боль пересилила страх, я сообразила, что лучше не вскакивать, больше не упаду... надеюсь. Вдруг настала тишина — крики и дрожь земли как отрезало. Потянуло прохладой. Я отпихнула рюкзак — удивительно, он ни на кого не наткнулся, — а в следующую секунду осознала, что осталась совершенно одна.

Вид звездной горной ночи вокруг по-прежнему был прекрасен и строг.

— Черт! — громко выругалась я, поднимаясь и отряхивая ладони, а затем и коленки. Либо я на пару минут потеряла сознание, либо я сплю... я чувствовала, что ни то, ни другое.

Звать кого-нибудь показалось мне глупым. Все выглядело так, будто я сюда одна и пришла. И одна тут жила. Единственный рюкзак на траве оказался моим, а головой я ударилась об алюминиевую плоскую фляжку в кармане.

— Прекрасно! — произнесла я погромче в надежде, что на меня обратят внимание. Разумеется, этих гор я почти не знала. Лоб болел, ладони саднило. Свечение впереди... нет, ничего в знакомой впадине не светилось. Хорошо, хоть дом за спиной остался на месте. Уснуть я бы сейчас не уснула, но и идти куда-нибудь было бессмысленно. Для начала я решила обследовать здание. Странно, что я не испугалась, не взвыла от внезапного одиночества, не стала бегать по поляне в поисках знакомых. Я только разозлилась — непонятно на кого, может, на себя саму. Мне было не до размышлений, что же произошло. Требовалось сориентироваться и на всякий случай позаботиться о собственном будущем. Кто знает, вдруг эта пара толчков — предвестник большого землетрясения?

Однако, когда я зашла в дом, то первым делом заметила: ничего из вещей не упало. Хотя толчкам оказалось под силу свалить меня с ног.

Я нашла еду, одежду, одеяла, газовую горелку и баллоны к ней. Работал водопровод. Я не знала, насколько мне этого хватит. Я решила посвятить день исследованию местности. Мне казалось, я могу дойти до тех гор и посмотреть, что за ними, а к вечеру вернуться. Сна не было ни в одном глазу. Светало. Я прикинула, получится ли у меня добраться до Монастыря. Еще в детстве я неплохо ориентировалась в лесу, почему бы не здесь? Но пока меня пугал поход длиной в несколько дней. Моя ненормальная реакция на события последних часов тревожила еще больше. Я слишком хорошо знала, что делать, несмотря на незнакомые, практически, места. Я ни на кого не рассчитывала, хотя собиралась искать людей. Я здесь осталась одна будто бы по договоренности, будто бы добровольно.

Скрипнула половица. Осталась одна?

Стоя в большой пустынной комнате на первом этаже у окна, я обернулась. Он был возле двери, тень окутывала его, но я узнала. Парень из прошлого, где профессор лет на двадцать моложе, за окном идет снег, а слушатели внимают загадочной истории про странников. Он отвел черные прямые волосы со лба. Невысокий, не намного выше меня. Темноглазый. Похожий на брата, которого я никогда не имела.

Несколько дней назад мы с ним стояли по разные стороны стекла и не верили своим глазам. Сегодня нас ничто не разделяло.

— Тебе тут нравится? — спросил он без предисловий.

Я пожала плечами. Меня все устраивало — в том числе и его манера обращения, словно мы жили тут вместе уже давно. Может, и жили, — равнодушно подумала я, — только до этого я в своих воспоминаниях не дошла.

— У Монастыря есть к тебе предложение.

Он переступил, встал прямее.

— Я слушаю.

— Нам нужно построить город.

— Ха! А при чем здесь могу быть я?

Он не торопился отвечать. Разглядывал меня спокойно — как человека, с которым предстоит работать. Я пыталась убедить себя, что все происходящее неправильно, что я сейчас в незнакомом месте разговариваю с незнакомым человеком о странном, и я не удивлюсь, если все это исчезнет, и хорошо, если я окажусь в постели в Монастыре, но, скорее всего, обнаружу себя дома, не предпринимавшую никаких путешествий... Убедить не получилось.

— Ты поступишь на архитектурный факультет. Будешь учиться по специальной программе. Через пять лет ты сможешь спроектировать дом. Потом — практика по градостроительству, тоже в нашей системе. Потом... в общем, у тебя уйдет на это лет двадцать.

— И что мне за это будет? — я, изображая недоверие, попыталась саркастически улыбнуться, но, кажется, должного впечатления не произвела.

— Мы будем тебя содержать. Жилье, еда, одежда. Плюс немного денег на карманные расходы.

— Компьютер?

— Конечно.

— А интернет? Я смогу общаться с людьми вне вашей... системы?

— Если захочешь.

— Вдруг я им расскажу обо всем?

— Пожалуйста. Тут не о чем рассказывать. Много напряженной, специфической работы. Город должен быть точно таким, каким его увидят архитекторы. Вплоть до людей, которые там поселятся.

— Ого, — я даже побоялась представить перспективу. — Значит, я не единственный ваш архитектор?

Вообразить себя архитектором я, разумеется, не могла, и потому с трудом произнесла последнее слово.

— Мы сделали подобное предложение всем шестнадцати. И не только.

— Кто-то уже согласился?

— Естественно. Но до подписания договоров лучше это не обсуждать.

Естественно? Но двадцать лет?! Одна моя часть по-прежнему старалась не верить в реальность происходящего, а другая воспринимала все в порядке вещей.

— Двадцать лет, — произнесла я вслух.

— Тебе есть на что их потратить?

Я могла бы возмутиться, но не стала врать. Обнаружилась третья часть, которая воспринимала ситуацию как игру. Уйдет этот парень — игра закончится. Я не хотела, чтобы он уходил.

— Хорошо, — я опустила взгляд к носкам своих ботинок. — Допустим, я соглашусь. Но мне хотелось бы сначала знать подробности.

— Подробности — после того, как ты примешь решение. Твоя безопасность, разумеется, гарантируется. Ничего криминального в этом нет тоже. Ты ведь поехала в Монастырь, зная всего лишь, что там ведется исследование. Целый год жизни. Мало ли что может случиться за целый год.

— А за двадцать?! — я посмотрела на него не без ярости.

— Ты вряд ли знаешь, на что их потратить, — повторил он. Молодой, лет на пять моложе меня. За ним явно стояла какая-то сила. Интересно, как бы я разговаривала, если бы эта сила стояла за мной.

Я усмехнулась.

— Любопытная у вас система. Сначала психологическое исследование, потом целый город, а что потом? Маленькое, но гордое государство?

Он покачал головой, улыбнулся и не ответил. Все сказки, которые рассказывали про Монастырь могли оказаться правдой. А могли — розыгрышем. Я вздохнула. Отошла от окна, прислонилась к стене. На улице небо уже окрасилось розовым.

— У вас же есть город, — сказала я, имея в виду показанный нам в Монастыре фильм. Тот город, в котором профессор был совсем молодым, а крупноголовый доктор рассказывал про пересадку мозга.

Я думала, парень начнет возражать — мол, то были просто декорации, или что город давно разрушен, или что он не имеет отношения к Монастырю. Но услышала я другое.

— У нас город есть. А вот у тебя его нет.

Запись пятидесятая

Конечно, он манипулировал мной, но было лениво сопротивляться. Он ушел, попросив за ним не следить. Я поднялась поспать. В числе прочего, парень мне сообщил, где я найду остальных. Да-да, за теми горами. За восемь часов доберусь. Можно не торопиться. У меня есть дня два. Я прекрасно осознавала, что могу пожить здесь, сколько хочется, а потом, возможно, и сбежать. Добраться до Монастыря, осторожно его обойти, на дороге поймать попутку. Правильно, нечего было оставлять меня в одиночестве.

Но глубине души я знала, что сделаю все, как им хочется. И буду думать, что поступаю согласно собственной воле. Даже если они умудрились меня запрограммировать. Все это неважно. Я действительно не знала, на что мне потратить двадцать ближайших лет. Даже тридцать. Даже пятьдесят. Полгода назад, еще в городе, со своей квартирой, финансовой независимостью и недюжинными способностями журналиста, я думала, что могла бы жить-поживать так до самой смерти, нежиться в лучах славы и чьих-нибудь приятных объятиях. Не знаю, что там произошло, но меня занесло сюда. Архитектор. Я все еще не представляла себя в такой роли. Но город, в котором я бы хотела жить — в котором мне бы хотелось жить, а не умирать — представить, а точнее — почувствовать я могла.

Я закрыла воображение на замок, чтобы отложить фантазии до лучших дней. До того момента, когда я решусь. Потому что, если я не решусь, придумывать — а по правде сказать, ВСПОМИНАТЬ — этот город не имело бы смысла.

Лишь в одном я не могла сейчас удержаться. Я увидела, что когда этот город построят — все оттуда уйдут на несколько лет и разрушат дороги. Потом люди вернутся туда пешком. Те, кто захочет вернуться. Поодиночке. Каждый возьмет только то, что сможет унести на себе.

Честно признаться, этот город был так же реален как жизнь после смерти. Теоретически ее не существует, и убедительных доказательств противоположного нет. Но я никогда не могла поверить в собственное исчезновение. Даже если избавлюсь от этого тела: оно же — не я.

Я проснулась около полудня, приготовила горячий обед, поела, собралась и отправилась в путь.

Самым трудным оказалось спуститься с обрыва. Тропа местами была глинистой, скользкой. Я пожалела, что не нашла заранее палку. Иногда я сползала, практически, на четвереньках, лицом к горе, и вспоминала, как лихо слетел отсюда младший монах. Остаться в Монастыре стоило только ради того, чтоб поучиться у его обитателей.

Только когда очутилась внизу, перепачканная, я поняла, что съехать к реке можно было и на доске, — несмотря на то, что сейчас лето, а не зима. Впрочем, тогда я рисковала врезаться в какой-нибудь камень, а то и перевернуться. Но если начать понемногу... Я почувствовала азарт и чуть не вернулась, чтобы потратить хотя бы день на экстремальное съезжание с горы.

Надо было идти.

Дорога петляла. Сначала вверх по реке до моста — я не решилась переплыть такую бурную и холодную. Потом вниз, чтоб обойти лесистый отрог. Через два часа я оказалась в зарослях и едва не потеряла тропинку. Еще через час я была на лугу в окружении хоровода темных, кажущихся огромными гор. Огромных по-настоящему, с заснеженными вершинами и острыми пиками я никогда не видела. На каждую из этих я могла бы забраться в течение дня без особого снаряжения. А к ночи спускаться, сидеть у костра, потягивать чай из трав. Если бы Монастырь мог предложить мне такую жизнь, я б не раздумывала. Я могла бы даже работать сторожем на тропе, заговаривать зубы случайным странникам с тем, чтобы они не попали туда, куда им не положено. Но, конечно, об одинокой жизни в горах мечтали многие. Я представила сотни домиков, раскиданных по склонам и долинам так, чтобы из одного другого было не видать. Чтобы на поход в гости пришлось бы потратить не меньше суток. Подумаешь двадцать раз, прежде чем отправляться. Я остановилась, чтобы передохнуть. Сбросила рюкзак, подвигала плечами, разминая. Смогла бы я здесь переночевать в одиночестве? У меня были спички и спальник. Но от идеи спать одной под взглядом неба стало как-то не по себе. Я походила вокруг рюкзака. Нет, я не устала. Отдых мне не был нужен. Я отправилась дальше.

Склон первой горы из тех, что издалека создавали известную впадину, я решила преодолеть напрямую, тем более, что одна из тропинок шла вверх. Я вспомнила, каким ласково-гладким он оказался издалека. Второй я обогнула, стараясь не смотреть на часы. Во всяком случае, было еще светло. Все-таки лето. Наконец моим глазам открылась огромная зеленая долина. Я вышла в нее вдоль ручья. Горы здесь заканчивались, вдали виднелись холмы, и — ни одной дороги. Кое-где в траве лежали валуны — привычная черта здешних пейзажей. Весной это широкое и почти круглое поле, наверное, заливало водой. Я огляделась и с трудом различила две человеческих темных фигуры. Всего лишь две? Я испугалась, что эти люди мне не знакомы, но иного выхода, чем пойти к ним, не нашла.

Вскоре я уже обнималась с улыбающейся, светловолосой и светлоглазой Таней. Нескладный Костя посматривал на нас с подозрением. Нельзя сказать, чтобы в Монастыре кто-то сближался с кем-то до таких объятий. Но мне показалось, что Таня — из тех, кто согласился строить город. Это не могло не объединять. Насчет Кости я сомневалась. Я подумала, окажись я дома, то, выйдя на улицу, по лицам встречных могла бы читать готовность на подобные безумные поступки. Двадцать лет, шутка ли! Это число мне не давало покоя.