Боль в ноге Федора, меж тем, все нарастала. Однако он не падал, и коротко глянув вниз, гвардеец увидел, что голень все еще при нем.
"Бронесапог, — благодарно подумал Федор. — Пригодился таки".
Федор сделал — проковылял — шаг вперед. Нога держала. Гафур — уже не боец, но с духом бойца — кое как поднял секиру, в попытке защититься.
— Сдаешься? — Спросил Федор.
— Сдаюсь, кафир. — Выдохнул синеющими губами Гафур. — Ты победил.
К Гафуру с двух сторон подскочили его воины, подхватили под руки. Часть их, со страшными криками рванулась к Федору. Но Гафур коротко окрикнул, и усмирил их всего парой фраз. Воины, глядевшие на Федора как волки, хмуро отступили.
— Я... держу слово... кафир... — Борясь с болевыми судорогами вымолвил Гафур. — Мои люди не тронут тебя. Но... я не главный на этих землях... Всего лишь младший сын эмира, который прибыл поохотится. Если тебя настигнут другие, я за то не в ответе...
— Понимаю, — ответил Федор.
— Хороший бой, кафир. — Гафур все-таки смог улыбнуться.
Федор кивнул:
— Добрый бой.
Воины, оттащили Гафура. Несколько из них сняли плащи, скатали их в полосы, и закрепив концы на древках двух копий, споро соорудили носилки. Уложив на них своего командира, они потащили его к лошадям, оглядываясь назад, и призывая на голову Федора все проклятья, какие только может попустить Аллах.
Федор обессилено опустился на колени, а с них свалился на задницу. К нему подскочили оба монаха.
— Молодец! — хлопнул по плечу Окассий. — Вот что значит палатинский кустодий!
— Знал, что ты победишь, — Сообщил Парфений. — В правом деле Бог не оставит.
— Я не победил, — Покачал головой Федор, — Муслим не знал, про мои тайнобронные сапоги. Так бы он разделал меня как повар тушку.
— Победа — всегда победа, — не согласился Окассий. "Если бы" в ней нет.
Федор не стал спорить. Вместо ответа он взглянул на свой левый сапог, чтобы посмотреть, сильно ли его прохудил удар. Что за чудо? Кроме небольшой потертости на коже, сапог был совершенно цел. Этого не могло быть, — пластинки в сапоге были вшиты под кожей, и удар должен был порвать ее... Предчувствуя неладное, Федор начал искать, на что же он все-таки на самом деле принял удар.
— Твою медь!.. — Федор наконец нашел, куда пришелся удар Гафура. Под удар его секиры попались ножны Федорова меча. Именно они и ударили его по ноге, послужив прокладкой. В ножнах зияла грубая прореха. Предчувствуя недоброе, Федор вытянул из ножен меч.
Недобрые предчувствия подтвердились: Меч у Федора был добротный, дорогой, из пакетной стали. Твердое лезвие было варено между боковыми, более мягкими пакетами металла. И вот в этом боковом пакете на полотне зиял битый след Гафурова удара.
— Да твою же медноту!.. — Федор вновь поразился исполинской силе муслима. Неудивительно, что Гафур пропустил удар Федора — ведь тот после такого удара неминуемо должен был лишиться даже не одной, а возможно сразу двух ног, и упасть как колос под серпом жнеца. Вместо этого Гафур надрубил меч, войдя в него едва не на треть толщины. Таким мечом-инвалидом еще можно было отбиться, им можно было еще даже рубить, он мог пережить еще, может быть, несколько боев. Но доверять ему уже было нельзя. Меч был погублен.
— Ничего себе, силища... — Покачал головой Окассий, глянув на надрубленный клинок.
— Я ж с него даже доспех не снял, — простонал Федор. — Хоть бы взял за порчу... Хоть прям беги за ним... — Федор посмотрел вниз, где муслимы уде привязали носилки между двух лошадей, и отъезжали по дороге в долину.
— Но-но, не вздумай, — Замахал руками Парфений. — Живы, и ладно. Головы на плечах — вот наш сегодняшний главный трофей.
— Что ж теперь? — Спросил Окассий.
— Теперь либо переточка, — укорачивать до надрубленного места. Будет короткий меч, но это уже не под мою руку... Либо полная перековка. — Расстроенно объяснил Федор.
— Я не про меч. — Отмахнул Окассий. — Слышал, что муслим сказал? Он за своих не ответчик. Как только его люди донесут другим — на нас начнётся облава. Вставай. Надо уходить.
— Ты прав, — Федор кряхтя поднялся с земли. Судя по ощущениям, его голень теперь представляла собой один большой синяк. — Пойдем...
— Поздравляю с победой, хозяин. — приглушенно прошипело из поставленного на землю рюкзака.
Федор обернулся. Добытый в подземелье древний меч каким-то образом смог размотаться из тряпки, и теперь торчал рукоятью с орлиной головой наружу.
— Я не любитель занимать чужое место, — продолжил шипеть меч, — но твой клинок погиб. Кажется, у тебя появились свободные ножны. Помести меня в них. Все приятней, чем торчать в заплечной котомке.
— Эти ножны длиннее тебя чуть не в два раза, — расстроенно буркнул Федор.
— Все равно. Суй.
Федор не стал спорить по пустякам, вытащил говорящую диковину из котомки, и начал умещать её в ножны.
— Погоди, — прошелестел меч.
— Чего?
— Забыл сказать. Я разговариваю путем создания звуковых волн за счет вибрации лезвия.
— Чо? — Переспросил Федор.
— Мой клинок служит мне языком. Вот чо. Поэтому, когда я в ножнах, я не смогу с тобой говорить. Если тебе понадобится услышать мой многомудрый совет, вынь меня наружу. Понял?
— Понял, — кивнул Федор, и стал пихать меч внутрь.
— Опять погоди.
— Что еще?
— Овца!
— А, точно... Потерпи, сейчас будет.
Федор заозирался. Местный пастух, который так усердно наводил муслимов на их след, теперь суетно уходил по склону, постоянно оглядываясь себе за плечо, на трех компаньонов. Развить полную скорость пастуху мешала его отара овец, которую он лихорадочно подгонял вместе со своей собакой.
— Святые отцы, подберите мой рюкзак, и догоняйте. — Приказал Федор. И хромая и морщась на каждом шаге устремился вниз по склону за пастухом. Несмотря на побитую ногу, двигался Федор куда быстрее, отягощенного стадом пастыря. Поэтому, через малое время гвардеец начал его нагонять. Пастух лицо которого было прикрыто широкополой шляпой, из-под которой были видны только роскошные вислые седые усы, явно занервничал, и судя по порывам, даже имел мысли бросить свое стадо, но пока крестьянская жадность оказывалась сильнее.
— Постой, добрый человек! — Вскричал хромающий по склону Федор.
— А мне некогда, добрый человек! — Надтреснутым от тревоги голосом отозвался пастух, повернув голову через плечо, и не сбавляя темпа. — Я очень спешу.
— Постой же хоть минутку, любезный!
— Нет у меня ни минутки, дорогой мой! — Отозвался пастух, пинком подгоняя ближайшую овцу, которая обиженно заблеяла.
— Я просто хочу у тебя кое-что спросить, — стараясь не давать волю чувствам крикнул Федор.
— А я не знаю!
— Да ведь ты даже не знаешь, чего я хочу спросить!
— А я ничего не знаю! Так что можешь не спрашивать, добрый человек. Иди своей дорогой!
— Да постой же! — Проклиная свою ногу крикнул Федор. — Я просто хочу с тобой поменяться.
— А у меня ничего нет!
— У тебя есть овцы. — Сообщил очевидное Федор. — Мне нужна одна.
— А на что ж ты хочешь их менять? — Не останавливаясь, с сомнением осведомился пастух.
— На твою жизнь, ущербан деревенский! — Решив, что подобрался уже достаточно близко, рявкнул Федор. — Ты сдал нас муслимам, подлый предатель!
— Меня ваши дела не касаются! — Крикнул пастух. — Я только пасу овец. Спросили — просто показал пальцем. Показать пальцем — не грех.
— Ты хоть понимаешь, что они с нами могли сделать, чурбан?
— Меня это не касается. Вся вина на них. Я же с вами ничего не делал.
Федор аж задохнулся от такой наглости, и несколько секунд пыхтел на ходу, пытаясь понять, как перемочь такое наглое понятие греха и невинности.
— Значит, сдать единоверцев и ромеев для тебя не грех, святотатец?!
— Я сицилиец. Нет мне дела ни до ромеев ни до муслимов. Не подходи, у меня злая собака.
— Не подойду, спасибо что предупредил, добрый человек, — процедил Федор. — Мне подходить без надобности.
С этими словами он остановился, снял с полки на щите оперенный дротик-матиобарбуллу, ухватил за конец, примерился, и с двойного подшага послал его по дуге, через голову пастуха, прямо в толщу овечьего стада. Дротик взмыл к солнцу, просвистел в голубом небе, и пал вниз как карающая десница. Одна из овец коротко заблеяла, и пала. Её товарки начали разбегаться в разные стороны.
— Что ж ты делаешь, ирод! — Взвыл пастух. — Это же была моя! Моя овца!
— Ну, ты просто показал пальцем. А я просто бросил дротик. — Объяснил Федор.
— Мерзавец! — Закричал пастух, теряя от ярости голову. — Фас его, Лайлап! Фас! Разорви его!
Пес, поименованный Лайлапом, огромный, косматый, мордастый, услышав приказ тут же дисциплинированно развернулся от стада, углядел куда хочет направить его хозяин, и бросился в сторону Федора. Пес был могучий, страшный, но против вооруженного и закрытого щитом человека, шансов у него не было. Федор поднял щит, подтянул в руку клевец, и приготовился отоварить пса по башке. Пастух, видать, тоже это сообразил.
— Фу, Лайлап! Фу! — Крикнул он. — Ко мне!
Пес послушно отвернул, и помахивая хвостом-колечком, направился обратно к стаду.
— Душегуб! Подлец! Безбожник! — Продолжал разоряться пастух. — Креста на тебе нет! Почто ты погубил мою животину?! Пошто других овец разогнал! Пошто хотел обидеть пса?! Нет у тебя совести, антихрист!
— Пшел вон отсюда, — леденея от бешенства рявкнул Федор. — А то у меня дротиков еще много.
— Чтоб тебя чума забрала лихоимец! Чтоб твои кости потерялись до судного дня! — Горестно завывая, и грозя посохом, пастух начал удаляться. — Век не забуду твоей подлости, пакостник!..
С такими напутствиями, пастух и его собака скрылся за ближайшим холмом. Овцы, разбежавшиеся по округе, тревожно блеяли. Федор же подошел к павшей овце. По прихоти случая, смерть её вышла милосердной. Утяжеленный свинчаткой дротик, вошел её в затылок, и погубил мгновенно. Гвардеец раскачал дротик, вынул его из головы, оттер от крови травой, и вложил на щитовую полку. Монахи подбежали, и встали рядом с ним.
— Подлец! — Глядя на холм, за которым скрылся пастух, процедил Федор. — Муслим с которым я дрался лучше его; он держит слово, знает честь. А этот... Как он нас сдал, так не грех. А вот как тронули его овцу...
— Не в овцу надо было целить, а в него — Посетовал Окассий. — Он же покажет, куда мы ушли.
— Не сообразил, — Покачал головой Федор. — Рука не поднялась. И правда, лучше бы его проткнул, чем невинную животину.
— Не судите строго, братия, — Сказал Окассий. — Островитяне на этой половине слишком давно живут под пятой муслимов. Они уже не ромеи. Когда империя вернет эти земли под свою руку, придется растить граждан с нуля.
Федор не стал вступать в дальнейшие обсуждения. Вынул из ножен древний меч.
— Вот, Солнцедар, — твоя овца.
— Отлично! — Воодушевился меч. — Теперь воткни меня, и дай несколько минут.
— Куда? — Хмуро осведомился Федор.
— Хоть куда. Главное не в копыто.
Федор примерился, и вонзил меч в шею павшей овцы. Отошел. Все трое с мрачным интересом уставились на клинок. Меч начал тихонько подрагивать. Но больше некоторое время ничего не происходило. Однако потом меч начал изменяться, — белые, словно бы лишайные разводы на его металле начали бледнеть, и наконец растворились совсем. Клинок остался все того же странного серого оттенка, но при этом заблестел матовым молодым цветом, будто его отковали только что. Через некоторое время меч сам каким-то образом вывалился из раны.
— А, хорошо! — Рявкнул он. — Прям помолодел лет на триста-четыреста!.. Ну, поели — можно и поспать. Загружай меня обратно в ножны, там подремлю маленько. Ежели будет драка, — буди.
— Всенепременно... — Федор всунул клинок в ножны, нахлобучил на себя свой рюкзак. Переглянулся со святыми отцами.
— Как-то это... — Федор не смог толком сформулировать свою мысль.
— Да-да, эхом отозвался Окассий. — Я тоже несколько не так представлял особый меч из славной эпохи Константина. Конечно он разговаривает, и все такое... Но какой-то он...
— Неэпический, — Дополнил Парфений.
— Как и все мы. — Хмыкнул Федор. — Видать, по Сеньке и шапка.
— Не продешевил ли ты со своим договором, гвардеец?
— Увидим. А теперь ходу, святые отцы. Путь до границы будет извилистым. Придется попетлять.
* * *
Через несколько дней, глубокой ночью, Федор с товарищами, выбрались и пересекли границу. В условленном мечте на той стороне их уже ждали люди из службы послухов с быстроногими конями. Перекладные быстро вынесли их на побережье, и доставили в город, где была ставка стратига. В город въехали утром. Обстановка в нем разительно отличалась от той, которая была несколько дней назад. Люди были встревожены. Количество патрулей увеличилось, со стражников сползла их сонность, и компаньонов несколько раз останавливали для проверки. По улицам строевым шагом шли отряды пехоты. В воздухе повисла незримая, но совершенно отчетливая нервозность.
Стратиг-полемарх Димитрий, как и в первый раз встретил компаньонов в своем кабинете, вместе с иппархом Николаем, и своим ординарцем. Федор поразился перемене в облике стратига. Под глазами нависли мешки, видимо следы бессонницы. Морщины на лице стали резче и заметнее — будто старость-камнерез в эти дни получила возможность вволю поработать над волевым лицом военачальника.
— Вон, — сказал Димитрий, не дожидаясь намеков, — и его блестящий породистый ординарец чеканя шаг, вышел за дверь. Федор проводил его взглядом. Было в нем что-то от несейских восточных скакунов-аргамаков...
— С возвращением, — Стратиг устало потер переносицу, и указал на стулья — садитесь.
Федор и оба священника уместились на стулья.
— Не скажу, что рад вас видеть. — В лоб сказал стратиг, глядя на Федора. — Так это и было ваше задание? Напасть на родственника эмира? Ну вы добились своего. Вся муслимская часть острова как потревоженное осиное гнездо. Они собирают войско. Мы тоже. Новая война неизбежна. Теперь мусульмане нас снесут. А если даже нет, победа обескровит нас настолько, что мы не сможем дать отпор нортманнам. Нет, но о чем думали в столице, когда посылали вас сюда?.. Это какое-то безумие.
Стратиг сжал кулаки до побелевших костяшек, и осторожно — очень осторожно опустил их на столешницу. Несколько секунд он сидел молча. Затем снова заговорил, глядя в мраморные разводы стола.
— Я уже приказал моей жене и детям отплыть с острова. Большинство из моих подчиненных не имеют такой возможности. Их родные встретят свою судьбу здесь. — Стратиг наконец поднял глаза на Федора. — Я вас не обвиняю. Вы выполняли приказ. Но вы заварили такую кашу, что мы её не расхлебаем. Я подписал вам пропуск на корабль, который идет в Антиохию. Капитан извещен. Ваши вещи приготовлены. Есть еще что-то, что я должен для вас сделать?
Федор медленно отрицательно качнул головой. Слов у него не было.
— Тогда... не буду вас задерживать. — Сказал стратиг.
Федор и святые отцы встали. Гвардеец медленно двинулся к двери. В голове у него была сумятица.
