Дзи. Чужая судьба.

Некоторая доля неприязни за случившееся досталась и той, кто столь бесцеремонно явился за верховным вождем в самый разгар собрания. Обычно Вестница не вызывала у Шархэ нареканий, умело и тактично обходя "острые углы" внутренних отношений между военными вождями карабакуру. Однако в этот раз рыжая кумицо даже не потрудилась пойти хоть на какую-то малую хитрость, вроде посылки вместо себя простого воина, охранявшего соборный дом, к чему она, бывало, не раз прибегала в прошлом. Отказать зеленоглазому демону, как правило, не мог ни один мужчина-карабакуру, чем та охотно и неоднократно пользовалась.

Единственным успокоением для Шархэ была мысль о том, что новость, учитывая обстоятельства, должна была быть очень и очень важной. Представить себе какие-либо другие причины для подобного небрежения верховный вождь народа холмов просто не мог. В пользу этой версии также говорило то, что старик уже давно не видел Вестницу, с того самого момента, когда было принято решение об отправке Гупте за головой тайпэна Сяо Ханя. Вероятно, это все было как-то связано, хотя командир лучников вернулся в ставку еще десять дней назад, а кумицо передвигалась по землям карабакуру намного быстрее, чем его отряд.

Откинув полог и нырнув в вырвавшееся наружу облако приторного тумана, Шархэ сбросил с плеч теплую волчью шкуру и поспешил во "внутренние комнаты". Старшая Сестра ждала его на привычном месте и с какой-то детской непосредственностью играла с парой раскаленных угольков, взятых из пылающей жаровни. Вестница неопределенно ходила туда-сюда вдоль дальней стены, сосредоточенно разглядывая мягкий ворс ковра, и словно думала сейчас о чем-то своем, совершенно не касающемся происходящего.

— Это было неучтиво, — сразу заявил Шархэ, стараясь сохранить суровость в голосе.

— Время притворной любезности заканчивается, — сухо и без привычной беспечности откликнулась черноволосая кумицо своим манящим вкрадчивым голосом. — Пора уже объяснить всем и каждому, что происходит. Как только будут устранены все слабые, неумелые и бестолковые...

— Таких уже не осталось, — карабакуру настороженно прищурился и бросил взгляд на Вестницу, но та как будто бы вообще не замечала того, что творилось вокруг.

— К сожалению, остались, и их немало, — антрацитовая улыбка сверкнула золотыми искрами, играючи подавляя в Шархэ всякое желание возражать. — Твой молодой враг, он ведь мертв?

— Гупте доложил, что так, — старик непонимающе пожал плечами. — Он принес его окровавленный шлем, забрав из прощального кургана. Нарушил традицию, конечно, но обещал искупить это обрядами...

— Он обманул тебя, — Старшая Сестра даже не пыталась убедить собеседника, она просто утверждала, что это так, и у карабакуру не было причин не верить ей. — Хань действительно мертв, но об этом позаботился отнюдь не Гупте.

Последовал легкий кивок в сторону Вестницы, продолжавшей отрешенно слоняться из угла в угол.

— Ты держишь при себе лгуна, неспособного выполнить самую простую работу даже со второй попытки, — это было сказано как-то одновременно печально и презрительно.

— Я исправлю это, — с плохо скрываемой злобой угрюмо ответил Шархэ и, резко развернувшись, поспешно вышел прочь.

Старшая кумицо, улыбнувшись каким-то своим мыслям, набрала из жаровни полные ладони горячих угольков и, пересыпая их из руки в руку, вновь обратила внимание на мечущуюся вдоль стены сестрицу.

— Что-то случилось, Фуёко? Ты, кажется, встревожена? Или расстроена?

Демон-оборотень резко замерла, так, словно вопрос Старшей Сестры вырвал ее из какого-то транса, и ответила с непривычной поспешностью:

— Нет, все в порядке.

— Фуёко, ты ведь знаешь, что лгать мне не имеет смысла, да и без этого, ты никогда не умела скрывать своих чувств, — тонкая серая пыль, все, что осталось от огненных крупинок, неторопливо оседала на дорогой ковер. — Это связано с тем юным человеком?

— С ним было интересно, — в этот раз Фуёко не стала ничего отрицать, а напротив, подойдя ближе, опустилась рядом, заглядывая собеседнице в глаза. — Он единственный оказался достаточно живуч и хитер, чтобы играть в эту игру почти на равных. Без него все стало намного скучнее.

— В этот раз все, что мы делаем, не для праздного развлечения, хотя ты и любишь их. Постарайся сдержать себя, это нужно не только мне и тебе.

— Понимаю, но бросать его там, в логове этой твари, — рыжая кумицо невольно отвела взгляд, а ее голос наполнился отвращением, отразившимся на лице.

— Ты могла прикончить его раньше, быстрее и менее болезненно. Иногда за свои решения нужно расплачиваться, и еще очень хорошо, что в этот раз плата оказалась так низка. Не переживай, его мучения уже давно завершились, и теперь Ханя попросту нет.

— Знаю, но веселее от этого не становится.

Что-то в этот раз было не совсем обычным в голосе кумицо. И хотя необычным он был по определению, темноволосая прекрасно сумела различить этот тонкий оттенок. В темных глазах Старшей Сестры блеснула неожиданная догадка. Тонкие аристократичные пальцы, украшенные рисунком из хны, коснулись подбородка Фуёко, разворачивая лицо Вестницы так, чтобы старшая из оборотней могла бы заглянуть ей в глаза.

— Фуёко, ты ведь не сделал никакой поспешной глупости?

— Нет, конечно же, нет, — совершенно невинно откликнулась та, премило улыбаясь, и ее тон убедил собеседницу окончательно. — Думаю, мне пора идти присмотреть за нашими маленькими друзьями, вдруг что-то пойдет не так...

— Значит, ты дала ему попытку, какой-то шанс или возможность, — Старшая Сестра ласково улыбнулась в ответ, совсем не демонстрируя даже малейшего неудовольствия. — Ты слишком любишь рисковые игры, чтобы отказаться от них даже сейчас.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты тут говоришь, — откликнулась рыжая, уже приподнимая полог шатра.

— Глупо, как же глупо это будет выглядеть, — предводительница лисиц-оборотней удрученно покачала головой, но ее глаза откровенно смеялись. — Хотя веселья уж всем это прибавит, безусловно.

Телохранители Шархэ схватили его в общинном шатре Великих Воинов, когда Гупте в окружении других командиров шумно отмечал кончину военного вождя людей. Рослые карабакуру грубо заломили ему руки за спину и на глазах у всех выволокли предводителя лучников из священного круга у Огня Всех Павших. Крепкое вино из захваченных трофеев ударило Гупте в голову, никто не смел обращаться подобным образом с тем, кто доказал свое право именоваться вождем, да еще и при столь большом скоплении весьма удивленных свидетелей.

Первая попытка сопротивления, как и вторая, ставшая последней, была подавлена телохранителями мудрейшего с безразличной жестокостью. Для начала они ограничились несколькими сильными ударами, просто сбившими Гупте дыхание. Но когда он вновь попытался вырваться уже на улице, избиение было проведено куда более тщательно.

Нос и губы молодого карабакуру оказались разбиты в кровь, почти все передние зубы остались на снегу, а когда Гупте повалился на землю, верзилы не спеша и методично обработали его сапогами. Били, пока сдавленный хруст нескольких сломанных ребер, не удовлетворил всех участников экзекуции. Затем двое телохранителей взяли Гупте за ноги и потащили лицом вниз, оставляя на протоптанной в снегу тропинке размазанный алый след. Большинство сбежавшихся карабакуру лишь молчаливо провожали их взглядами, однако несколько немолодых уже лучников из числа подчиненных Гупте, оказавшихся поблизости, переглянувшись, поспешили к стоянке своего отряда.

В дом собраний опального командира буквально втолкнули через порог. Пролетев несколько локтей, Гупте повалился у круглого стола, за которым сидели старейшины, взиравшие на "гостя" с явным презрением.

— Поднимите его, — велел Шархэ, и два его воина выполнили приказ, вздернув Гупте за шиворот и удерживая его в таком виде, поскольку стоять сам карабакуру был сейчас не в состоянии.

— Итак, сегодня нам придется отложить все свои важные планы и обсуждения, чтобы судить того, кто более недостоин именоваться вождем, — начал мудрейший, едва на лице обвиняемого появилось осмысленное выражение, и он смог понять, где и в присутствии кого сейчас находится.

— За ложь, за присвоение чужой победы, за тщеславие и гордыню, ставящую под угрозу всю нашу великую миссию. К чему, за все выше названное, мы будем должны приговорить этого потомка мускусной болотной крысы? Призовем его в Круг Правды, как это принято делать с вождем, запятнавшим свое имя, или казним как клятвопреступника и последнего труса?

— Слишком много чести выводить такого в Круг Правды! Он мог умереть как воин от меча тайпэна длинноногих, но упустил эту возможность. Так пусть же теперь принимает заслуженное "вознаграждение" за столь "блистательные труды", которыми он так перед нами похвалялся недавно! — озлобленно выкрикнул кто-то.

— Его следует повесить на крючьях, загнанных под ребра, на столбе в центре лагеря! Чтобы его боль и страдания стали уроком другим молодым наглецам, забывшим, что здесь и сейчас речь идет не об их личной славе и достатке, а о будущем нашего народа, — резко бросил один из вождей, сидевший от Шархэ по левую руку.

— Да сломайте лучше ему хребет, приложив пятки к затылку, и бросьте в степи на поживу грязным падальщикам, пусть сдохнет в одиночестве, разрываемый живьем на куски, — послышался голос с другой стороны.

— Одно не мешает другому, — нехорошо усмехнулся мудрейший.

Гупте бессильно взирал на то, как вершится его участь, но страх, наступление которого он ждал, так и не пожелал приходить. Напротив, пережитый позор и чванливое пренебрежение старейшин вызывали в сердце юного полководца совсем другие чувства. И эти чувства, будто разогретое вино с острейшим имперским перцем, обжигало естество Гупте и требовало ответить!

— И вы еще смеете судить меня? — шепелявящий голос заставил Шархэ и остальных удивленно воззрится на избитого карабакуру. — Вы? Забывшие с какого конца следует держаться за меч? Захватившие власть лишь по праву прожитых лет, а не великих достоинств и грамотного разумения? Придумавшие великую цель, чтобы удерживать всех в повиновении, но не стремящиеся приблизить ее, когда у вас выпадает подобный шанс? Великие и мудрые, затрясшиеся от страха едва кому-то из длинноногих удалось дать вам достойный отпор? Готовые наплевать на все традиции и вековые устоит, лишь бы продемонстрировать всем свое могущество и власть? Нет, вы не будете судить меня!

— Лжец и предатель, твои слова пусты для нас, — с прежней надменностью бросил Шархэ, сжимая в кулаки свои ладони, лежавшие на столешнице.

— Он, похоже, просто хочет, чтобы ему побыстрее срубили голову, — хмыкнул вождь, предлагавший зажарить предателя живьем.

Гупте сплюнул кровь, скопившуюся во рту, и беззубо осклабился. Ощущение чужого взгляда, сверлящего карабакуру со всех сторон, уже не отпускало его. И избитый вождь больше не сомневался — бесчисленные предки смотрят сейчас на него и ждут того шага, что будет достоин упоминанья в легендах и песнях.

— Слова карабакуру пусты для вас, в этом ты прав, старик. Вам больше по нраву сладкие речи перевертышей, играющих вами как ребенок куклами. Их чары дарят вам то, о чем вы уже забыли, а за возможность вновь удовлетворить свою плоть вы без оглядки продаете свой народ ради чужих интересов...

— Заткните этого ублюдка! — взорвался побагровевший Шархэ.

Телохранитель, поддерживавший Гупте слева, уже замахнулся свободной рукой для удара, когда командир лучников резко и точно пнул его каблуком сапога в колено. Сустав с хрустом выгнулся в обратную сторону. Прежде чем остальные успели понять, что произошло, Гупте как-то умудрился вырваться из объятий второго стража и выхватить засапожный нож. Длинное узкое лезвие вошло воину мудрейшего снизу под подбородок, заставив телохранителя подавиться собственным хрипом.

Гупте быстро выдернул кривой меч из-за пояса убитого и перебросил его в правую руку, а левой перехватил окровавленный нож за лезвие. Полоска стали сверкнула в спертом воздухе шатра, вонзившись в переносицу третьего охранника, бросившегося от входного полога на помощь товарищам.

Четвертый телохранитель, стоявший ближе всех к тем, что держали обвиняемого, успел лишь наполовину обнажить клинок. Тот, которому еще в самом начале драки сломали колено, умер следующим. С яростью прирожденного берсеркера Гупте бросился на остальных стражников, стоявших вокруг, а его лицо исказилось от надрывного хохота. Спустя считанные мгновения все было кончено.

Прижимая руку к саднящим ребрам, поверх которых теперь добавилась еще и глубокая рубленая рана, командир лучников, пошатываясь, шагнул к столу вождей, так и продолжавших смотреть на него с немым изумлением. Оглянувшись на заваленный трупами пол, Гупте еще раз сплюнул и смахнул большим пальцем кровь, скопившуюся на бровях из-за рассечения на лбу.

— А теперь мы продолжим нашу беседу, — прошепелявил опальный вождь.

Каким образом къекецуки находили путь среди однообразных заснеженных холмов и гладких опустевших равнин, Ли совершенно не понимал, но и не думал даже спорить, полностью положившись на мастерство и инстинкты своих новых знакомых. Демоны уверенно вели дзи на север, лишь слегка отклоняясь в сторону заката. Примерно зная, в каком районе он находится "тайпэн Хань" определил, что они движутся в сторону Сианя, но не вдоль привычных торговых маршрутов, протянувшихся к степной столице Империи от Шляха, а напрямую.

Дорога была не из легких и заняла чуть больше декады. Ли вынужден был признать, что, несмотря на всю свою выносливость, обузой в этом маленьком путешествии был именно он. Къёкецуки сами по себе двигались бы намного быстрее, им не нужны были так часто перерывы на сон и еду, да и в темноте они видели просто превосходно.

Боясь лишний раз выдать свое присутствие, Ли не разжигал на ночь костров, хотя мороз, накрывший степь с каждым днем крепчал все больше. Мертвым демонам было проще, для них холод не был помехой, а вот дзи приходилось нелегко. Единственным, что возможно сохранило ему жизнь во время нескольких ночевок, было умение къёкецуки охлаждать живую кровь и плоть. Впадая в странный транс, граничащий со сном, Ли умудрялся продержаться до утра. После второго раза, заметив усталость на лицах Ёми и Такаты, дзи постарался ограничиться в использовании возможностей своих спутниц, прибегая к этому средству лишь в самых крайних случаях. К счастью, то же самое умение демонов помогало бороться и с обморожениями, так что ни одного пальца или уха к концу пути Ли так и не потерял.

Отсутствие открытого огня также привлекало внимание к небольшому отряду со стороны диких зверей. Волки, сбившиеся на холодный период в крупные стаи, вместе со степными шакалами, следующими по пятам, представляли собой серьезную угрозу. Обычно они охотились на сайгаков и табуны диких лошадей, пасущихся на бескрайних угодьях закатных земель, но сейчас их вполне прельщала любая добыча. От нападений хищников къёкецуки сумели отбиться несколько раз, заодно пополнив запасы своих сил, но в каждом этом случае спасение от близкого знакомства с волчьими клыками было именно удачным исходом, а не закономерностью.