Ты боишься: вот, ты расскажешь, и Гайчи станет смотреть на тебя как на чудище? Да нет же! Она только что показала: ни страха, ни отвращения у нее "чудотворцы" не вызывают.

А для чего сочла нужным это показать? Узнала от кого-то про твои "дарования"? Поняла, что сам ты не решишься завести о них речь, и хочет тебе помочь?

Вопрос о целителях обсуждался в Первой Ларбарской, кто-то упомянул тебя?

Или еще вероятнее: из Охранного приходили сыщики и расспрашивали: какие странности школяры замечали за своим товарищем Буно? Могли позвать для беседы и Тагайчи. "Вам, барышня, многое должно было скорее броситься в глаза, нежели другим Вашим коллегам, учитывая личность Вашего наставника. Как, Вы не знаете, что доктор Чангаданг тоже имеет сверхъестественные способности? Так вот: по причине змейского происхождения он..." Самое неприятное, что в подобной роли мог выступать не просто какой-то неизвестный тебе сыщик и даже не сотник Ливарра, опекающий твою особу, а другой сотник — мастерша Малуви.

Гайчи прячет от тебя лицо. Знает, подозревает: признание твое будет позорным. "Когда-то мы отлично работали вдвоем с одной женщиной, тогдашней моей беззаконной подругой: я за врача, она за кудесника, и общими усилиями мы оба — за чудотворца. И еще на нашей с нею ответственности был один маленький, но не слабый Змей. Ему, собственно, и полагалось бы творить чудеса. Только он слишком юн был и слишком неухожен, несчастен, а потому упрямился"...

"Змей, допрежнее создание. Кто-то из богословов города Марди, наверное, назвал бы его особого рода призраком: душою умершего ребенка, способной вмешиваться в жизнь живых, если его о том как следует попросят. Дело осложнялось тем, что он был моим ребенком, этот Змей. Моим погибшим сыном. А у той мастерши с деторождением были большие сложности из-за ее чародейской работы. Похоже было на то, когда кормилицей к чьему-то младенцу нанимают женщину, недавно родившую нежизнеспособное дитя. Сие считается милосердным: пусть хотя бы бедняжка на чужого малыша порадуется... В итоге я сказал этой своей напарнице: роди себе чудище сама и с ним балуйся дальше, а меня с моим Бенгом оставь в покое."

"Как же ты живешь после всего этого, мастер?" — спросит Гайчи. И будет совершенно права.

Хорошо. Вопрос был задан о работе вместе с кем-то из жрецов. Не напрямую о твоих "чудесах".

— Был тот случай, о котором я рассказывал: пример самого отвратительного сотрудничества между врачами, ириангами и кудесниками города Кэраэнга. Когда они приняли взятку, поделили ее между собой и не стали ничего делать. В итоге...

— Не надо. Я понимаю.

— Ничего не сделали из того, что были должны. Но есть, конечно, и примеры успешных совместных действий. Скажем, нечто такое было в Камбурране, тринадцать лет назад.

Твоею первой мэйанской зимой. Многое тогда случилось всего за год с небольшим: погиб твой сын, потом умер Дангенбуанг, ты ушел с военной службы, уехал из Аранды. И почти сразу, как только ты поселился в городе Камбурране, наступила зима.

Месяц Владыки 1105 г. Твое новое место службы. Середина дня, и ты мог бы уже отправляться восвояси: все дела переделаны, и нынче ты не дежуришь. Тут больница, а не "ночлежный дом", на что тебе уже было указано.

На улице — обычный для тех мест сухой мороз. Утром ты очечной дужкой опять ободрал кожу на виске. Не привык, чтобы золото так застывало... Непонятно: зачем было, идя на службу, нацеплять очки? Видимо, для поддержания образа восточного доктора. Все равно в городе по утрам полная темень — ни фонарей, ни света из окон. И так же темно станет в ближайший час. Пользуйся сумерками: ты успеешь пробраться через сугробы к своей избушке. И по пути завернуть в лавочку за зельем. Вчерашнее похмелье не отпускает, ты даже не пытаешься вспомнить, сколько выпивки дома осталось. Всё не в пропажу: купишь еще. На что другое тебе тратиться?

Именно так ты и живешь. Снежные улицы, все одинаковые — к чему заучивать их названия? Ты примерно знаешь, на сколько шагов вверх от здания больницы ты должен подняться, чтобы очутиться в своем квартале. Огороженные углы с бревенчатыми домами, из-за заборов не видно света. Все дворы в этой части города — треугольные. И такие же скошенные комнаты в домах. В твоем углу две трети жилого пространства отделено деревянной стенкой в аршин высотой. Всё, что за стенкой, именуется "кроватью": полуаршинный слой трухи насыпан на нары, а сверху положена перина. Ее ты убрал бы, да некуда. Даже стоймя не поставишь. Пополам она, при всей мягкости, не сгибается, а полная длина ее больше, чем расстояние от потолка до пола. Ширина тоже. И ни в окошко, ни в двери ее не протолкнешь. Наверное, ее шили прямо здесь и не рассчитывали выносить наружу.

Удивительно, как быстро ты позабыл казарменные привычки. Отбой происходит сразу же, как только ты возвращаешься с работы. По выходным вообще ни побудки, ни отбоя, только труха под периной да бессонница. Или сны. Видения с четкой границей внутри них между пьяным состоянием и похмельным. Пока зелье оказывает свое полезное действие, тебе мерещится, будто ты Царь Арандийский. Змей, заплывший по морю куда-то далеко на север и там вмерзший во льды: красивые, синие, подсвеченные изнутри. А потом ты, не просыпаясь, возвращаешься к действительности: не насущной, но недавней, что еще хуже. "Вы произведены в чин четвертьсотника"... "Ваш наставник — мастер Тиринунг Дангенбуанг"... "Скоро у тебя будет второе дитя"...

Всюду и всегда крепко натоплено: в избе, в лечебнице, в местном Охранном отделении. Позор, но сам ты так и не научился управляться с дровяной печкой. Значит, ты ни ночью, ни днем не можешь запереться у себя в углу: угоришь, заснешь и спалишь вместе с собою множество народа. Вечно запотевшие стекла очков. Ты приходишь на работу, долго ждешь, пока они согреются. Рассчитывать на тепло собственных ладоней или дыхания, кажется, бесполезно. Ты слишком много применяешь "чудес", и потому плохо различаешь тепло и холод. "Змеиная кровь"... Если в этом краю водятся гады, они давно впали в спячку. Ты не спиваешься, а просто стараешься следовать их примеру. Без водки трудно стало заснуть.

Зачем тебе бодрствовать, чего ты не видал — там, в ясном свете рассудка? Не так уж много дней, месяцев пройдет, и ты полностью растратишь то, чему тебя научили на Востоке. Исчерпаешь себя — и никому ничего не будешь должен. Это ведь даже не "ты": твой наставник умер, ты можешь сделать еще несколько его операций, но в любом случае их число конечно. К счастью.

У тебя есть твой Бенг, он способен хотеть чего-то: из еды, из новостей, из внешних раздражителей. Ты спаиваешь его, после первой половинки стакана ему становится весело, а потом хорошо. Если ежедневную еду свести к соленым огурцам, зелье действует еще скорее. Он послушал бы сказку, стихи, но ты не умеешь рассказывать. Не идти же с такою просьбой к хозяйке вашей избы: у старухи без того много хлопот с тобою. По виду ты никак не похож на просвещенного господина, возымевшего тягу к народной словесности. Следовательно, "допился", и запросы твои не заслуживают уважения. Как никогда и не заслуживали — до пяти лет ты не просил, чтобы домашние тебя развлекали, а потом ты начал учиться. Пересказать Змею "Златообильный чертог" или что-то еще из побасенок твоего детства? Ему не интересно: он Бог, без тебя знает, как устроена тварь живая.

На службе больничные барышни пробуют расспрашивать, скоро ли к тебе приедет супруга. Что скрывать: тебе хочется жалости со стороны, как если бы собственных слез о судьбе твоей тебе было недостаточно. Ты отвечаешь: у госпожи Чангаданг имеются более важные занятия. Утешение с благодарностью принял бы в виде сказок. Или каких-нибудь книжек, что эти юные мэйанки проходили в школе — чтобы тебе их рассказали, а Бенг послушал. Тебе казалось, до арандийских старинных повестей Змей еще не дорос, а только их сам ты кое-как смог бы пересказать по памяти.

Разумеется, тебя поняли превратно. Одна из барышень, а может быть, уже и замужняя дама, сочинила вполне складную сказку. Изложено сие было не тебе, но так, чтобы ты слышал: "Мастера Лингарраи бросила жена. Он не мэйанин, чтоб убить ее с полюбовником. Тьфу, мол, на вас — и уехал. Я скажу, девочки, он хоть и с виду — глянуть не на что, а сам — ого-го!". Будто бы и не выдумка вовсе, а изведано на опыте. Жаль только, что об этой женщине не шла слава как о ревнивой собственнице, чтобы подруги остереглись проверять ее слова. А ты воспользовался подсказкой. Примерно так и вел себя: тьфу на вас, девушки, и без вас тошно. Сомнительное удовольствие.

"А я Вас, доктор, любила бы... Ребеночка бы Вам родила. Ну, подумаешь — пьет мужчина? Кто ж нынче не пьет...". Звучало между делом, как этакий добродушный упрек тебе за твои злобные речи. Любила бы. Если бы — что? Если тебе сие было бы хоть немножко нужно? Если бы ты взялся за ум и решил не помирать сразу, как только отслужишь свой траур по наставнику? Если бы исходил из своих желаний, а не из задачи воспитания Змея? Отец-одиночка...

Ты понятия не имел, кто он такой, твой Бенг. Но еще до приезда в Камбурран мастерши Малуви с ее науками для тебя этот главный вопрос начал понемногу проясняться после двух случаев.

Первый — когда Змей однажды попросил тебя: пойдем в гости к мастеру Майрани.

— Кажется, нас туда не звали.

— И что с того? Он старый орк, гораздо старше, чем ты думаешь. Он многие сказки знает.

По крайней мере, у тебя появилось еще одно занятие. Объяснил дитяти правила учтивости. Просто так, без повода, в гости ходить не полагается — значит, следует найти повод. И вы вместе стали изобретать его.

А второй случай был как раз тот, о котором ты начал вспоминать. В зимних сумерках, ближе к концу бездельного служебного дня, в больницу явился посетитель — проведать недужного приятеля.

— В горах недалеко от города местный житель сорвался со скалы. Перелом бедренной и большеберцовой костей, обморожения. Обычный случай для камбурранской зимы. Надо признать, тамошний народ в этом смысле ведет себя грамотно: доставили раненого быстро, при перевозке не покалечили. Молодой парень, крепкий, серьезной опасности для жизни не было. Даже сосудисто-нервный пучок не поврежден, так что провели спицу, подвесили груз. На следующий день к раненому пришел его знакомый — жрец из семибожного храма Старца. Похож был больше на торгового воротилу из прошлого столетия: кудрявая завитая борода, медвежья шуба нараспашку. И толстенная золотая цепь вкруг по брюху. На цепи, правда, не часы, а жреческий знак. Держался он тоже, словно купец среди своих приказчиков. Привез угощение лекарской братии и бочонок пива на всех. Пиво поставили подогреть, по тамошнему вкусу, и побежали созывать народ к обеду. Еще бы: не каждый день перепадают такие окорока и пироги.

— Благое дело — Старца-Кормильца почтить!

— Сам он отправился в палату к своему приятелю. Я шел мимо из перевязочной, когда услышал вскрик.

За мгновение до этого твой Бенг, чинно шагавший впереди тебя по коридору, вдруг метнулся в приоткрытую дверь той палаты. Будто бы от опасности, а на самом деле — к ней.

Твой малыш ходил с тобою на службу. Не оставлять же было его в Верхнем городе, в избе на попечение мэйанской старушке... Преданно дожидался тебя на пороге операционной. Во время перевязок сидел на твоем плече, как обезьянка капитана Джакаданги. Эту книжку, "Путешествие на Мороке", ты ему все-таки рассказал. Вы оба делали вид, будто Бог, даровавший тебе лекарские чудеса, — это одно, а бедный малютка-Бенг — нечто другое. Ты тогда еще подумал: что, если семибожный жрец способен видеть незримое? Ахнул, увидав Змея в больничной палате, хорошо, если не замахнулся на него...

Оказалось, Крапчатый лучше тебя следит за твоими недужными.

— Больной задыхается. Несмотря на переломы, силится приподняться на кровати. Кашляет, хватается за грудь, на шее набухают вены. Сердечный удар? Будь он старше лет хотя бы на двадцать, я бы так и решил.

— ОЗЛА?

— Как-как?

— ОЗЛА: острая закупорка легочных артерий. Сейчас так многие говорят, и в Университете, и в Первой.

— Сие пошло из ОТБ.

— Можно понять. У них там каждая минута на счету, куда уж так длинно выговаривать.

— Да, закупорка крупной ветви. К счастью, тот жрец оказался не из пугливых. И воздержался от поспешных действий по собственному разумению — вроде чудотворного изгнания яда или чего-нибудь вроде этого. Спросил: "Что происходит и чем я могу помочь?". Я объяснил. Он знал молитву о чуде — двигать предметы на расстоянии. Я сказал: следует искать капельку жира из сломанной кости, попавшую в кровеносное русло и перекрывшую сосуд. Он сосредоточился, нашел жировое тело, начал двигать его в обратном направлении, довел до бедренной вены. Я пояснял, куда именно надо вести. А дальше — обычная операция Канака.

— Это, получается, через сердце надо было пройти?

— Да, до нижней полой. Конечно, опасно. Но что оставалось?

— А если все-таки удар? Или расслаивающая аневризма?

— Я лишь предположил, а жрец "увидел". Можно сказать, повезло.

Он увидел, когда ты рассказал ему, где и что именно он должен найти. Врач-ясновидец и жрец, его помощник. Об этом ты промолчишь.

Тагайчи не высвобождается из твоих рук. Пока — нет. Просто поворачивается поудобнее. Говорит:

— Повезло еще и в том, что досточтимый служил Старцу Горному, как я поняла. Раз он предметы двигать может. Обычно тяжести приходится таскать, а тут наоборот... У меня зять тоже служит в Желтом храме, только — Полевого Старца. Они с сестрой сейчас в Муллибери. Это в Мардийской области, западнее Камбуррана.

— Прости.

— За что?

— Я не должен был непочтительно отзываться о том жреце.

— Разве? Мне показалось, он тебе скорее понравился...

Ты когда-то услышал слова "мастер Ягукко, фельдшер из Лабиррана" и вообразил себе грамотейскую семью из мэйанского небольшого городка. Таких людей лет тридцать назад все еще звали "передовыми", что предполагало веру в науки и безбожие. А может быть, на самом деле это набожное семейство? Иначе Старцев жрец не посватался бы к ним...

Кроме прочего, это значит: про Крапчатого Бенга тебе лучше молчать как можно дольше. Не то услышишь: Бог в образе Змия — это, мастер, ваше восточное иноверие. Или же: Змии суть допрежние существа, они на горах Дибулы сражались с Исполинами. Выходит, Ваш уцелел в той битве? Или он тогда еще покоился в яйце, а вылупился позже? В Камбурране при тебе такие окаменелости, "змеиные яйца", продавали на рынке особенно щедрым семибожным паломникам.

Гайчи добавляет:

— И все же, знаешь — редкое везение. Что, если тромб, а не жир? Или бы досточтимый тот в анатомии запутался...

Ты признался. Точнее, проговорился: ведь жировое тело видел ты, а не жрец.

— Конечно. Везение, помноженное на мою тогдашнюю самонадеянность.

Гайчи долго молчит. Повторяет про себя твой рассказ, ищет несоответствия? Соображает, где именно ты солгал?