— Виктор Иванович, я страхую, — прошептал Мельник, в оптику своей винтовки смотря на Малого.
Толку-то. Один выстрел — все планы псу под хвост.
А Мельник, оказалось, уже окопался. Я тоже достал лопатку.
— Докладывай, по ходу, — шепнул я ему. Стал копать. Это помогло — отвлёкся.
— Малой за сараем. Ждёт подсветки, — прошептал Мельник, — ага, большой палец вверх оттопырил, рукой машет.
— Значит — не танк, — шепнул Шило.
Как только ракета погасла, ещё двое поползли к Малому, замирая каждый раз, как в небе зажигался очередной фонарик.
— Не нравиться мне этот бугорок, — проворчал Семёнов.
— Какой?
— Смотри. Сразу и не заметил я его. А ребята через него проползли — уже давно не вижу. Не простреливаемая зона большая получается.
— Точно. Так, Шило, здесь остаешься. Мельник, ты тоже. Меня прикроешь. А ты, Володя, — боем управляешь. Всё-таки и звание у тебя повыше. Одно прошу — вперёд людей не пускай. Назад, как нажмут, пожалуйста, но не вперёд. Вытяни их из застройки на открытое место. Наши снайпера хороши издали. С той стороны полк и наш батальон ударят, сюда их будут выдавливать. Бей снайперами, подпустишь поближе — из пулемётов добавь. А автоматчики — уж для самообороны. Совсем тяжко станет — отойди в заросли.
— Ну, ты прям план Наполеон. Всё равно всё будет так, как будет. Не угадаешь.
— Как знаешь. Я пополз. Мельник, гони "колотушки", они тебе без надобности.
Взяв две гранаты с длинными деревянными ручками, двинулся в сторону того бугра. Полз бесконечно долго, по грязи и лужам, замирая всякий раз, как ракета зависала в низком чёрном небе. Дополз, выкопал себе яму-лёжку, постелил трофейную плащ-палатку, залез в яму. Сначала пытался рассматривать село "бегающих теней" от ракет, потом надоело. Глянул на часы — почти шесть, скоро рассвет, скоро бой, "день начнётся стрельбой". Начало трясти. Толи от холода — промок насквозь, толи от адреналина предстоящего испытания. Осторожно, чтобы не звякнуть, достал фляжку, открутил колпачёк и выпил два больших глотка коньяка — ещё у Натана запасся. Тепло разлилось по горлу, сбежало в грудь, оттуда — по всему телу. Трясти перестало, зато стало клонить в сон. Ещё бы! Сутки на ногах. Марши, бой в лесопилке, намерзся. Да и вокруг ничего не происходит. А у меня всегда так — как только мозг перестаёт получать информацию — норовит перейти в "спящий режим". Но, этого позволить нельзя — я храплю во сне. А до ближайшего сарая — метров восемьдесят. Сейчас бы заняться чисткой оружия — тоже нельзя, звякнуть можно. Думать? Уснёшь и не заметишь. Буду смотреть в бинокль на село.
И всё-таки я уснул и проспал сигнал к началу атаки. Мне снилось, что я также наблюдаю калейдоскоп бегущих теней, и вдруг неведомый ракетчик стал выстреливать сигнальные ракеты очередями. Тени домов и деревьев забегали, сталкиваясь, крича приглушенно: "Ура-а-а!".
"Что за нах...!" Я проснулся и только тогда понял, что уснул. Небо надо мной посерело, но село ещё было во тьме. Строчили пулемёты, бухали взрывы. Но, это на той стороне села. Наша засада молчала. Как там Малой?
Их я не увидел, но стёкла избы со звоном осыпались, почти тут же раздались несколько взрывов, что-то повылетало из окон. А вот и ребята. Двое влетели через дверь, один рыбкой нырнул в окно. Раздались несколько очередей. Потом ещё. И всё. Дом как вымер.
Я едва удержал себя, чтобы не вскочить, не броситься к ним на выручку. Ну, слава Богу! Двое выбежали из дома. А где третий? Ранен? Убит? Куда это они? Двое бойцов побежали не ко мне, как я им велел, а налево, во двор, скрылись из поля моего зрения. Через пару минут показались. Один волок пулемёт, другой коробки с патронами и, маслянисто змеившиеся, ленты на шее.
Герои, блин! Решили огневую точку организовать. Засада потеряла смысл — эти орлы не пустят немца, пока живы. А живы они, пока их из пушки не расстреляют или с боков не обойдут.
Решение я принял быстро — вскочил, побежал к селу, огибая дом "Малого". Не знаю, догадается ли Шило, но я хотя бы один фланг им прикрою.
С разбега вломился в заросли крапивы, споткнулся, как пушечное ядро, пробил дыру в заборе из ветхих досок, который скрывался за крапивой, плюхнулся в грядки, тут же перекатился вправо, ещё вправо, в покосившемуся дровяному сараю. Встал на колено, автомат — на избу.
Дверь с грохотом распахнулась, выбежал человек в каске, в одном сапоге, но в серой исподней рубашке. В одной руке — винтовка, в другой — сапог, ремень и китель. Автомат дёрнулся в моих руках, немца снесло обратно в избу. Я вскочил, прыгнул вперёд, перекатываясь через левое плечо, туда, к порогу. А в доски сарая впились десятки пуль. Похоже меня они совсем не видели — стреляли на звук. Колпачёк с ручки "колотушки" — долой, с яростью дёрнул за появившийся шнурок, гранату — в распахнутую дверь, сам — к стене, пониже. Как этот выступ называется — фундамент или завалинка? Не важно, сжался у основания. Бухнуло, аж уши заложило. Впрыгнул в открытую дверь, опять через плечо перекатился в угол, выставил автомат. Один лежал в дверях — этого я ещё с от сарая успокоил, один в углу, тоже без движения. Кинул вторую колотушку в комнату, короткой очередью "проконтролировал" того, что был в углу, сменил рожёк. После взрыва сунул автомат в дверь — очередь в один угол, очередь в другой, спрятался обратно, присел. В косяк двери надо мной и в стену позади меня врезались несколько пуль, осыпав меня пылью и комками глиняной штукатурки.
— Ах, ты, сволочь!
Ещё граната. Теперь РГД. Её после взвода, ударил о пол, подержал секунду, закинул внутрь повыше, в тот угол, откуда предполагал стрельбу, а сам выкатился из "прихожей" на улицу. Согнувшись, побежал вдоль стены. Два взрыва прогремели один за другим — один из них — с порога. Вовремя я сбежал! Я "заглянул" в выбитое окно автоматом. А, вон в чём дело — он стол перевернул и за ним спрятался. Дал длинную очередь, до опустошения магазина, — слишком нервно надавил на спуск. Готов. Пуля попала ему в голову, откинулся на окровавленную стену.
Добежал до угла дома, перезарядил, осторожно выглянул за угол — вроде, чисто. Побежал обратно в дом. Четверо. Их было четверо. Три винтовки и один автомат. Автомат — это хорошо, но тяжёлый. А у меня ещё три рожка полных. Оставил. А вот две гранаты — взял.
На улице разгорался бой. Взрывы и стрельба теперь слились в сплошную трескотню и буханье. Сквозь них иногда пробивались рыканье моторов. Выглянул осторожно. Кто-то бегал, мельтешили тени, стреляли. Кто свои, кто чужие? На дороге лежало тело, раскинув руки. Выглянул в другое окно. Из него видно, как лупит скупыми очередями пулемёт тройки Малого. Чуть сдвинулся, чтобы посмотреть, куда он стреляет, но тут же отдёрнул голову — вовремя заметил вспышку из кустов. Серия ударов в стену, как молотками продолбили, полетели щепки, пыль. Ещё очередь.
Я рухнул спиной на пол, оттолкнулся ногами от стены. В стене зияла цепочка отверстий на уровне метра от пола. Ни хрена! Это они меня сквозь стену достанут. К чёрту, валить отсюда! Как смог быстро пополз к выходу. Уже на улице подумал, что они так же могут и дом Малого разнести на щепу. Надо что-то делать!
Только подумал об этом, как в спину мне ударил взрыв, сбив наземь. На хрен! На четвереньках улепётывал за угол. Это чем же так лупанули? Пушкой? Это пленный говорил о батарее противотанковых орудий. Что в это время у немцев было против танков? 75-мм, 50 или меньше? Нет, 50 появиться под Сталинградом, 75 — позже. Наверное, эта пушечка, типа нашей сорокопятки. Ну, правильно. Из стены дома вон клок выдрало. Больший снаряд бы дом обвалил мне на голову.
Пока думал, бежал, пригнувшись, по дуге стараясь обойти тот злополучный куст, откуда по мне долбил пулемёт. А вот пулемёт Малого замолчал. Жаль ребят. Но, я же говорил — похулиганили — и назад, нет, дом Павлова решили изобразить. Только там дом был каменный, а не эти глиной мазанные времянки.
Плюхнулся на живот в кустах малины. Вот они — рядом. Голоса слышу их лающие, пулемёт долбит. У, уроды! Держи, фашист, гранату! И ещё одну! Я — пацан не жадный! Автомат к груди, сгруппировался, чтобы после взрывов обрушиться на их позицию и поквитаться за тройку Малого.
Бум! Бах! Я вскочил, рванул. А тут...
Танк, подмяв кусты, ревя, пёр на меня. Тут я узнал, что почувствовал тот мужик из анекдота, когда сунул руку в нору за зайцем, в вылез медведь. Пытаясь резко сдать назад, при этом долю секунды до этого летя на форсаже вперёд, я пробуксовал на мягкой, раскисшей земле палисадника, плюхнулся на задницу, задёргал ногами. В груди родилась и стала разрастаться пустота — танк пёр на меня, а я ничего не мог сделать, даже убежать. Конечности стали цепенеть. Два шага, один.
Всё! Конец! Я в ужасе. Закрыл глаза руками, упал на спину. Танк скрыл от меня свет, наехал на меня и встал. Боли я не почувствовал. Осторожно убрал руки от лица — надо мной грязнящее днище танка, по бокам — катки и траки, сплошь облепленные грязью. Пошевелил ногами — шевелятся, не больно.
Живой! Живой! Пронесло! Ух, ё-моё, Бога — душу — мать! Громыхнул выстрел пушки, лязгнуло, танк качнулся, закашлял пулемёт, плюхнулась в смятый куст малины гильза, испуская вонь сгоревшей взрывчатки. Задохнуться боитесь? Пахнет плохо? А Малому хорошо было получить такой "гостинец" меж ушей? Да я вас!
Ярость вскипела во мне, руки-ноги опять стали послушны, а в голове кристально чисто — план:
— А ларчик-то просто открывался!
Если гильзы выкидывают, то люки не задраены, а может и вовсе открыты. А значит, танк этот — не крепкий орешек неприступной крепости, а проходной двор вокзала. Выхватил из подсумка последнюю гранату, взвёл. Есть ещё одна — Ф-1 в кармашке под мышкой, в месте, не прикрытом бронёй (я и забыл — я в "доспехе", слава адреналину!), но это для меня, для самоликвидации. Пополз на лопатках на выход. Танк бухнул ещё раз, что-то зажужжало — башню, что ли поворачивает? Вот, показался свет. Продолжаю ползти. Только бы не поехал!
Выбрался. Надо мной курсовой пулемёт. Делать всё надо быстро, чтобы они ничего не поняли. Подтянул ноги, схватился за грязный трак, вскочил, ещё прыжок — я на броне! Башня повёрнута вбок, двустворчатый люк сбоку открыт.
— А, суки!
Ударил гранатой о башню и сунул её в люк, столкнувшись с удивлённым взглядом внутри танка. Я ему улыбнулся победно — я их сделал! — и спрыгнул вниз, гася скорость приземления привычно — перекатом через плечо.
Оказался на ногах, но сидя — ё! — немец в двух шагах, уже ружьё своё со штыком поднимает на меня. А у меня автомат неизвестно где, пистолет в застёгнутой кобуре, я на одном колене, вприсяди. Кирдык! Я опять внутренне помер — не успеваю. Но, как говорят самураи — вперёд! Успею, не успею — попытаюсь! Сзади грохнул глухой взрыв в танке, я рванул вперёд, потянулся за ножём за плечом...
Меня никогда не били кувалдой. А я ею часто бил (не людей, конечно). Но в этот момент мне в грудь прилетело так, будто кувалдой. Я почувствовал, что меня снесло с ног, опрокинув на спину. От боли в глазах так сверкнуло, что я ослеп.
Он выстрелил. Успел. И попал. В меня. В грудь. Он убил меня!
Но, я пока ещё думаю, значит, живой! Пока. Дышать не могу! Пусть! Его я с собой заберу! Где он?
В глазах чуть прояснилось, сквозь красную занавесь я его увидел. Идёт на меня, винтовку откинул — штыком бить будет? А вот хер ты угадал! Только бы не спугнуть!
В тот момент, когда он наносил удар, я вывернулся, выгнулся, фактически встав на лопатки и ударил его ногами в голову. Попал. Плохо, что в каску, но попал! Он упал, я на него, пополз по врагу, вминая в него, как мог сильно, кулаки, локти, выдавливая воздух. А что? Я не дышу — пусть и он не дышит! Добраться до его горла! Задушить, задавить! Удушу! Отомщу!
Он перехватил мои руки, не дав им сомкнуться на его горле. Сволочь! Я давил всеми оставшимися силами. Красная занавесь стала темнеть. Я уже ничего не видел. Здоровый лосяра! Никак не мог одолеть его! А каждая секунда — в его пользу. Я уже умер, двигаюсь, пока.
Ударил головой. Чёрт, каской по каске! Без толку!
Силы меня покидали. Я уже не мог его перебороть. Отомщу! Загрызу! Последние силы мобилизовал, рванулся, вцепился, как я думал, в глотку, сжал челюсти, рванул. Рот чем-то наполнился, влажным. Визг резанул по ушам. Вытолкал языком изо рта что-то, вцепился снова, опять сжал, рванул.
Его руки, удерживающие мои руки, ослабли. Дёрнул, вырвал, ударил, вцепился пальцами в мягкое горло. Как я ликовал! Самое желанное — вот! На последней секунде жизни вцепиться в горло своему убийце!
Но, мне не дали. Чья-то сила оторвала меня, отшвырнула. Я заревел зверем, выпуская последний воздух из лёгких.
— Живой ещё! Зверь! — донеслось, грохочущее, издалека.
— Дядь Вить, дыши! Дыши, дыши! Я броню уже снял! Дыши!
Кадет? Откуда Кадет? Я его в лесу оставил. Если я умер, а я его слышу — он тоже погиб? Как?
— Дыши!
Я попытаюсь! Вздохнул. Тля! Как больно-то!
— Дыши!
— Дышу. Кадет? Ты как здесь?
— Мы с Мельниковым к вам пробивались.
Над головой бухнула танковая пушка, загремел пулемёт. Я рванулся — как же так? Я же убил их! Не добил?
— Дядь Вить, лежи! Это Алексей в танк залез.
— Какой Алексей?
— Мельник.
При разговоре Кадет меня постоянно дёргал, тормошил. Я злился на него, не понимая, что он снял с меня, как с луковицы, все слои одежды, теперь перевязывал. А зрение почему-то не возвращалось.
— Что-то я не вижу ничего. Когда мне глаза выбило?
— Ой, извини, Виктор Иванович, каска у тебя сползла, сейчас сниму.
Снял, стало видно силуэт Перунова.
— Что там немец?
— Живой. Наверное. Не шевелиться. Мельник его пинками избил, когда я вас оттаскивал.
— Свяжи. А то этот гад здоровущий, как лось. Еле свалил. Куда он мне попал?
— Прямо в сердце стрелял. Пустой рожок автомата и броня сдержали пулю. Где-то в груди застряла. Крови-то натекло!
— Кровь толчками выходит?
— Нет, просто льётся. И не пузыриться, значит, до лёгких не дошла. Я запомнил всё, чему учили. Мельник! Лёша! Кинь пакет!
Я опять закрыл глаза. Навалилась какая-то усталость и апатия. Мне было холодно и трясло. От холода, адреналина или потери крови?
— Ну, вот, всё! До медсанвзвода дотянет. Туда надо — пулю доставать и зашивать.
— Ага. А где он? Как там бой?
Словно в ответ на мои слова, пулемёт танка опять разразился серией коротких очередей, а в перерывах матов Мельника:
— Сидеть тихо, ...! Пока дядя Мельник не разрешал через дорогу бегать! Уть, ты какой! ... шестрый! Успел? Полежи! Стоять!
— Ты немца связал? Или добей!
— Ага, сейчас!
Миша кинулся к немцу, я, схватившись за грязное танковое колесо, пытался встать. Встал, влажные тряпки, которыми Кадет меня укрыл, сползли. Холодно! Терпи! Бой не кончился!
— Что там, Мельник?
— Не даю им дороги! А Степанов давит с той стороны. А "лешие" человек тридцать уже на поле положили. Как куропаток их бьют, в полёте. Всё! Кончились, что ли?
Пулемёт замолк, верхний люк откинулся, высунулся Мельник, сел на броню, ноги оставил в танке, долго всматривался вперёд. Весь вымазанный в грязи, крови, ещё в чём-то.
