Локотство. Империя рабства 4

— Вот ты! — указал я на одного из пленных стражников. — Иди сюда!

Мужик угрюмой походкой приблизился на расстояние трёх шагов, остановившись, поскольку позади меня раздались звуки вынимаемых из ножен клинков, а Глаз положил стрелу на тетиву.

— Убьешь его и можешь быть свободен, — я кинул к ногам мужика клинок.

— Он мне не враг, — довольно смело ответил стражник, глядя прямо в глаза.

— Я казню! — раздался голос из толпы пленных.

Я кивнул воинам, охраняющим стражников, разрешая пропустить палача. Крепкий мужичок спокойно подошёл к нам, поднял клинок, и не задумываясь воткнул его двумя руками в грудь пытавшегося отстраниться старика.

— Отпустите их, — махнул я рукой в сторону пленных.

— Всех?! — переспросил Санит.

— Всех. На восток поворачиваем!

Прости Ивика... Как бы не вышло, извини... Я пытался спасти тебя. Хотел, хотя бы....

— Аликсий, — помог мне залезть в седло Клоп, перебивая мысли о девушке, — поговорил бы с Варёным.

— О чём?

— Пусть он её отпустит. Тебя он послушает. Пока есть ещё шанс. Она вон с ними уйдёт, — кивнул Клоп на стражников.

— Не могу, — вставил я вторую ногу в стремя. — Это его решение. Его добыча. Завидуешь, что ли?

Речь шла о балессе, захваченной в одном из богатых домов.

— Не завидую. Его жалко. Корабельные ведь, разум потеряли.

Те два глобовских, побывавшие с балессой купца, действительно слегка тронулись. Один ушёл искать её. Пешком. Второй сам на себя не походил. Похудел, осунулся, ни с кем толком не разговаривал...

— Поговорю, — пообещал я.

Телеги, телеги, "топтуны", два десятка на обычных лошадях, снова телеги. Карета... Тоже, кстати, добытая Варёным. Парень с юмором. Преподнес мне её в качестве подарка от ханырокского локота, символизирующего, со слов Варёного, подчинение Северной Империи.

... пеший освобождённый торб, вновь "топтуны"... Сколько же нас?

— Варёный! — наконец дождался я телеги с наказанным. — Поговорить бы...

— Сейчас, локот, — спрыгнул он с телеги, на которой, кутаясь в шубку, ехала белокурая красавица, и стал отвязывать узду тонконогого белоснежного жеребца.

— Твои цветовые предпочтения бросаются в глаза, — усмехнулся я, пока Варёный взбирался на грациозное животное. — Локот? Впервые от тебя слышу такое обращение. Перед ней рисуешься? — тихо спросил я Варёного, когда он поровнял своего жеребца с моим.

— Изменил своё мнение.

— Вижу, — кивнул я на бахрому кружевного костюма, выбивающуюся из-под тяжёлого утеплённого плаща. — Тебе идёт. Я о ней переговорить, — улыбнулся я наблюдающей за нами девушке.

— Уговаривать отпустить будешь? — В голосе Варёного появилась стальная нотка, позволяющая определить его отношение к такого рода разговорам.

— Нет. Ты вправе. Предостеречь хочу. Ты бы с Элидаром переговорил по поводу неё. Он тебе больше чем я расскажет. Не хочется увидеть тебя безвольным.

— Уже. Поговорил. И ещё с пятью доброжелателями. Знаешь, Хромой... — Варёный некоторое время ехал молча. — Что я видел в этой жизни? Кандалы да подворотни. Падших девок, да кровь. Бедовая судьба, бедовая жизнь. И тут вдруг такая удача! Я не о ней, — проследив за моим взглядом, уточнил наказанный. — О тебе. О локотстве. Я ведь поначалу усмехался над тобой. Не напоказ, конечно, а внутри. Локот! Обирающий селян. А ведь... Чем мы отличаемся от них. Императоров, локотов, грандзонов... Да ничем! Они также берут силой, что им надо. Только называют это налогами, а не грабежом.

— Долго же до тебя доходило. Ты решил стать знатным?

— Да. Отчего нет?

— Антураж тут не главное. Мог бы взять себе обычную рабыню.

— Ты плохо разглядел меня? — провёл он по ожогу на лице. — Какая девка пойдёт со мной добром? Только за деньги. Ну, или если обезображенная...

— Ну, не знаю... я вон тоже кривоногий... был. А эта, добром?

— Нет. Но я это знаю. Тут никакого обмана. Там в Ханыроке, в доме того знатного откуда она... Девчушка была. Такая... тёплая. Не в том смысле, — поспешно поправился он. — Хорошая. Красивая. Говорю ей, поехали со мной. Она кивает. А сама отворачивается. Все бабы одинаковые. Пусть лучше эта будет.

— Обидно потерять такого воина. Ты теперь дальше чем на луну от неё отъехать не сможешь. Сам думай. Не маленький, — слегка пришпорил я своего жеребца. — Смотри в того купца не превратись. Будешь потом из-за юбки слюни пускать. И это!... — отъехав на десяток метров, развернул я лошадь. — Если отпустишь, поговорю с Алиёй. Насчёт твоего лица.

Спиной долго ещё ощущал взгляд остановившегося Варёного.

— Не думал, что у тебя получится, — нагнал меня минут через двадцать Санит.

— Что получится?

— Варёного переубедить.

— Отпустил?

— Думаю да. Взял десяток своих, снял с куклы все украшения, закинул её на своего жеребца и поехал в сторону, где стражников оставили.

— Значит, есть голова на плечах.

— Мне кажется тут не в голове дело. Он прислушивается к твоему мнению.

— Сомневаюсь. Он сам кого хочешь, переубедить может.

— Зря сомневаешься.

— Две тысячи триста! — лихо осадив рядом с нами лошадь, крикнул Ильнас. — Может человек на пятьдесят ошибся. Там в крытых повозках непонятно сколько.

— Чего не заглянул?

— Заглянул в одну, — расплылся в улыбке парень. — Только голые задницы неудобно считать. Как бы они там оси у телег не попереломали!

— Лошадей?

— Почти тысяча. Тяжёлых не считал.

— Что, лошади тоже в крытых развлекаются?

— Не, — засмеялся Ильнас. — Сбился. Сложно и тех и других считать.

— Женщин?

— Восемьсот. Ну и сколько-то в крытых. Детей до тринадцати зим — тридцать два.

Дети перепали нам из освобождённого торба. Бросить их в Ханыроке не решились. Печальным было то, что большая часть из них была без родителей.

— Санит, дай империал, — неожиданно попросил Ильнас. — Я бы у Элидара попросил. Но, он не даст.

— Зачем? — удивился Санит.

— Там с бордельными такая рыженькая есть... Мужики говорят, можно без денег взять. Только не удобно как-то. Она и так словно воробей запуганная. Я вроде подъехал, а она как шарахнется от меня!

— Эта такая в синем платье? — спросил я.

— Ага.

— Она не из бордельных.

— Как нет то? — возразил Ильнас. — Вольных, кроме бордельных, не брали. А печати у неё нет.

— Она сама попросилась с нами. Зачем, не знаю. Благородная. Лара... Сиания, если не ошибаюсь. Съезди, познакомься. Нам потом расскажешь, почему она с нами поехала.

— Не-е. Дай империал. Я с другой тогда.

Санит вынув из-за пояса монету, подкинул парню:

— Империал не дам. Корень сотрёшь. Элидару не говори. А то он мне оторвёт.

— Спасибо! — развернул лошадь Ильнас.

— Ты бы съездил, навёл порядок в борделе.

— Кто его организовал, тот пусть и наводит.

— Знаешь же, что Варёный уехал. Они ведь сейчас покалечат девок.

— Тарам! — окликнул он одного из воинов. — Съезди к крытым. Скажи, что кто через силу будет девок брать, пойдёт в первом ряду в следующей битве с орками. Постарайся, чтобы бордельные слышали.

Ещё некоторое время ехали молча.

— Что за лара? — спросил Санит.

— Говорю же, не знаю. Сама напросилась. Поговорил бы. Тебе проще будет.

— Это почему?

— Ты знатный, она знатная.

— Я не знатный.

— Да, ладно...

Санит ехал ещё некоторое время рядом, потом, молча, развернул своего жеребца назад.

— Чего хмурый? — присел рядом Эль, на вечернем привале. — Вроде твоя святость, пардон, свечение, спало. Но окружающих гнобишь. Вновь, вон, все разбежались. Тянешь, словно пылесос. Король должен быть приветлив...

Я реально ощущал себя значительно лучше. Похоже, дело не в Алие, а в моих "тараканах" — накручивая самого себя, себе же и хуже делаю...

— Так... — не отреагировал я на шутку, — дерьмом во рту отдаёт.

— Да ты неженка!...

— Может, голову с плеч?

— Рискни.

— Возомнил?!

— Ты реально не в духе. Что случилось?

— Ничего.

Некоторое время мы помолчали.

— Так что случилось? — наконец нарушил тишину, Мишка.

— Не знаю... Только не скобрезничай! Они ведь жили...

Мишка пошевелил тоненькой веточкой угли, раскидав искры костра.

— Ты о наших или о городских?

— А тебе всё равно?

— В какой-то мере да, — Мишка, повернувшись за спину, слегка приподнял руку. Через пару секунд подбежал кто-то, остановившись позади меня.

— Вина. Нет... настойки, — произнёс Мишка.

— Да ты подготовился? — когда отбежала тень, отреагировал я.

— Не мни о себе. На нас сейчас половина лагеря смотрят. Ты... чего сейчас хочешь? Слёзных раскаяний? Так не будет. Не то время, не тот мир. Жалости? Если так, то ведь, надеюсь, ни к себе...

— Хрен знает, чего я хочу, но мерзко...

Из-за спины появилась фигура девушки в рабском платье, принёсшая нам разнос с кувшином и двумя кружками. Эль, приняв принесённое, поставил на подмёрзшую с вечера землю.

— Босиком... — заметил я.

— Исправить? — поняв, что я имею в виду рабыню, спросил Мишка.

Я кивнул. Мишка ещё раз приподнял руку.

— Обеспечить всех обувью. У кого нет, тряпки или шкуры намотать! Видишь, — налил он в кружку, протягивая мне, — одно слово... Я тебе сейчас ни комплименты клею, — протянул он, чтобы чокнуться, свою, — ты можешь всё изменить. Будешь тряпкой, другой, по-своему себя поведёт...

— Костёр гасить надо... — подошёл Санит. — Темнеет.

Я одобрительно кивнул.

Нажраться не удалось... Санит, через час поднял в ночь лагерь — останавливаться нельзя, мы на территории орков...

— Я тут что кресалю... — подъехал, когда стал брезжить рассвет, Варёный. — Решить бы, как головы прокатывать будем?

— Пьяный? — сходу спросил я, даже не поворачиваясь — от него, местную "феню" я если и слышал ранее, то не в свою сторону.

— Есть немного. Но разговор то ведь, дела? — поправился наказанный. — Делить надо.

Я оглянулся, пытаясь сообразить, всерьёз ли он?

— Хромой, не палку вымачиваю. Пыль потом не время поднимать будет...

Варёный был не просто пьян. Он был вдрызг.

— Предлагай, — не стал я пренебрегать.

— Ты... пусть все башки на скатерть складут... А мы закресалим, кто пыль метал, а кто головы собирал. Там и разделим, кто башковый, а кто чёрный! Тем, что на "силе" были, тоже ведь надо. И лошадей раздавать не впору. Вон мелкий грамоте обучен, пусть список там составит...

— Ты уверен, что все отдадут?

— Тебе?! Да!

— Мне?

— Твоё право, тебе и брать. Не самому, конечно...

— Предлагаешь, тебя назначить?

— Власть дашь? — с таким видом, что ну... мол если надо... спросил Варёный.

— Даю, — ответил я — всё равно сам, толком, собрать не смогу. — Только без крайностей. Люди честно забирали.

— Честно забирали... — расплылся в улыбке Варёный. — Пойду парням твои слова перескажу. Хоу! — пришпорил он весело чистопородного жеребца.

Обратная дорога "напрямки" оказалась несколько витиеватой и затянутой. Нет, скорость по степи, учитывая "топтунов" и телеги, на которых ехали рабыни, была вполне даже на уровне. Но... мы трижды напарывались на орков, после чего каждый раз приходилось менять направление. Дважды это были небольшие группы зеленомордых, пожелавшие объехать нас, а на третий мы настигли повозку с двумя старыми орками. Вернее орком и орчихой. Эти твари и так-то не эталон красоты, дело прошлое, а уж в старости...

— Варёный, меч не вынимай, — остановил Мамит попытку наказанного с ходу убить тварей, когда мы, отделившись от основного обоза двумя десятками, подъехали к остановившейся телеге зеленомордых.

— Это почему?

— Потом объясню.

— Давай сейчас.

— Сейчас мы не одни, — принял сторону Мамита Шрам.

— Куда едете? — спросил орков Мамит, прежде чем Вареный успел ещё что-либо произнести.

Некоторое время, нас молча изучали. Вернее изучал. Орчиха, или орочиха, не знаю как правильно, опустив голову, не смотрела на нас. А вот старый орк, сжимая трясущейся от немощи рукой рукоять топора, который он вряд ли поднять-то сможет, пристально осматривал нас.

— Можешь ещё с моим жеребцом поговорить, — усмехнулся Варёный, чем вызвал хмурый взгляд Мамита в свою сторону.

Когда уже и я согласен был с наказанным в том, что они нас не понимают, мы услышали ответ. Ну, как ответ...

— Хилый говорит Владыке степи? — довольно сносно произнёс орк по-руизиански, обращаясь при этом к своей спутнице. — Дух предков совсем забыл Владык... Лошадь Хилый идёт степь. Хилый думает он дома? Нет прежний Владыка... — покачал орк головой.

— Мы вынужденно вступили на ваши земли, — ответил Мамит. — Имперцы загнали нас сюда.

— Хилый думает, Владыка степи думает о война Хилый? — обращаясь по-прежнему к своей спутнице, спросил орк. — Хилый встал на степь. Хилый теперь вещь Владыка степи или мертвый Хилый...

— Поехали, — стал разворачивать лошадь Мамит.

— Хилый боится Владыка, — довольно проурчал орк.

— Кучу зелёного дерьма? — со злобой спросил Варёный зеленомордого. — Вот уж и, правда, страшно. Замараться...

Орк стал спускаться с телеги. Орчанка, выглядевшая чуть более бодрой, спрыгнула, чтобы помочь, но он отмахнулся от неё. Наказанный с усмешкой вынул клинок.

— Поехали! — требовательно произнёс Мамит, глядя на Варёного. — Хочешь ему честь подарить? Чтобы его потомки гордо говорили, что он погиб в бою?

— Мне всё равно кто и что у них там лаять будет, — тронул в сторону орка лошадь Варёный. — А вот то, что они расскажут о нас другим зеленомордым — не всё равно.

— Варёный! Они не одни! — преградил ему дорогу Шрам. — Где-то ещё один спрятался. Убьёшь, считай, войну объявишь.

Наказанный недоверчиво посмотрел на Шрама.

— На телегу посмотри. Там вещи детские. Они нас издалека заметили и где-то спрятали орчёныша. Сейчас смотрит откуда-то на нас. Лучше будет если так разъедемся. Всё равно орки уже знают, что мы по степи идём.

В леса орочьего перешейка мы входили, подстёгивая особо неторопливых животных — боялись, что зеленомордые могут нагнать. Страх родился не на пустом месте. За день до этого мы пересекли следы множества лошадей. Учитывая их глубину и местами мелькавшие отпечатки огромных лап хрумзов, сомневаться в том, кто является их хозяевами, не приходилось. Шли они, что не могло не радовать, примерно в том направлении, где мы набедокурили. Сколько примерно было всадников, определить было сложно, только за нами степь была гораздо менее взрыхлена.

Въехав под сень деревьев дозорные разъезды, практически сразу нарвались на полусотню орков. Поскольку эти добром расходиться не возжелали, выпустив в нас несколько десятков стрел, пришлось провести полноценную операцию, развернув все две тысячи, чтобы попытаться поймать тварей. Ключевое слово попытаться, поскольку зеленомордые даже на полёт болта нас к себе не подпустили, уйдя по итогу в степь. В процессе этой охоты и наткнулись на них...

Почти сотня конных имперцев, загнанная всего пятидесятью орками, оказалась в капкане леса. Развернуться, как следует для атаки, они не могли — мешали деревья, а пойти напрямую "в лоб" у них кишка оказалась тонка. Короче... не то чтобы сходу сдались... но путём переговоров, в которых было обещание сохранить жизнь, воины отдали оружие и лошадей. И вот... лучше бы они упёрлись. Дилемма, однако. С одной стороны обещали отпустить, с другой — восемь десятков лошадей мы точно не вернём, а отпустить воинов так, равносильно убить. В общем... тащились они за нами отдельным отрядом, вооружённым лишь палками. В свои ряды мы их понятно не примем, да и они не захотят — больше половины знати, но и бросить людей на растерзание оркам мы не могли.