— А велика она, эта Ничья земля?
— Наверное, велика. До самых северных морей. Нет ведь ни карт, ни границ четких. Где-то на востоке переходит она в обычный дикий лес. На западе упирается в Скальный берег.
— А это что?
— Ты когда нашу географию выучишь? — попытался пошутить Бержи, но тут же понял, что не до учебы мне сейчас. Смешался. Извинился. Продолжил. — Все побережье океана к северо-западу от нас состоит из здоровенных таких, крутых гранитных скал. И в это побережье с разгону бьет мощное течение. Под углом, понятное дело. Отворачивает и идет дальше на север. Поэтому у подножия скал вода круглый год пляшет свои бешеные танцы. Ни один корабль туда и близко не подойдет.
Он принялся чертить на листе бумаги карту материка. Выходило, что государство, в котором я имел честь пребывать, располагалось на юго-западе материка. Его противник, то есть нехорошая империя Смарис, — на востоке и северо-востоке, причем основная зона соприкосновения враждующих сил находилась от нашего городка в нескольких сотнях километров. Две державы отделял друг от друга естественный рубеж — старые, изъеденные временем горы, поросшие диким лесом. И богатые всякими полезными ископаемыми, в том числе — камушками, применяемыми в волшбе. В предгорьях с той и другой стороны гор располагались не только поселки, но и крупные города, и военные базы. Через горы, через леса и бегали друг другу "в гости" основные армии воюющих сторон. Четкой границы не было, равно как и четкого театра военных действий: изрезанная складками местность не позволяла развернуться массовым сражениям. К счастью.
А Ничья земля, которую Бержи изобразил очень условно, наступала с севера и на нашу державу (ее, как я, наконец-то, выяснил, называли Криимэ), и ее на противника. Теоретически, одна из сторон запросто могла каким-нибудь форсированным маршем пройти через Ничью землю и обрушиться с севера на врага.
"Пробовали, и неоднократно", неохотно сообщил гном. Судя по интонации, пробовали не только зловредные смарисяне. Не вышло ни разу. Местность не благоприятствовала быстрому продвижению: множество рек, ручьев и перелесков, порой переходящих в настоящие дебри. Так что колесный транспорт не пройдет. Плюс неведомые болезни, не смертельные, но весьма неприятные, когда один из отрядов почти в полном составе одолевает немилосердный зуд, а другой — жуткий понос. Какие уж тут боевые действия... И пища, запасенная в дорогу, начинает неизвестно почему портиться. Зачарованная от гнили начинает гнить, просто сушеную грызут какие-то жучки и червячки... Плюс — это уже, правда, из области слухов — местные племена, неведомо откуда взявшие и не брезговавшие людоедством. Короче, несколько неудачных экспедиций отучили стороны от использования Ничьих земель для переброски войск. Поэтому каждое из воюющих государств предпочло оградить себя от странной территории с помощью эдаких полос отчуждения. Криимэ, где растительная магия достигла немалых высот, высадил (высадила? высадило? не знаю, как склонять) леса повышенной непроходимости. Смарис просто оставили широкую полосу лесисто-болотистых пустошей, запретили своим дисциплинированным гражданам там не то что селиться, а даже бывать, и организовали регулярное патрулирование границ. Благо, земель хватало.
И вот теперь оказывается, что налетчики (до чего слово подходит к способу осуществления!) ушли именно в Ничью землю, причем по направлению, которое вовсе не способствовало скорейшему достижению территорий Смарис.
Дмиид, пользуясь служебным положением, привлек студиозусов к делу потрошения университетской библиотеки на предмет сведений об интересующих нас территориях. Причем я слышал, как он орал на хранителя знаний. Тот попытался было возражать: нужные сведения хранятся-де в специальном фонде, допуск к которым разрешен только для преподавателей, и то не всех. Так что студентов он не пустит. Дмиид не просто вышел из себя. Он снял с плеча свою стрелялку (с которой в последнее время вовсе не расставался, наплевав на режим секретности) и заявил, что "пристрелит старого крыса, если тот не понимает, о деле какой важности идет речь". Я, конечно, уверен, что угрозу маленький профессор в исполнение не привел бы. Но выглядел он до того страшно — лицо багровое, усы встопорщены, глаза лезут из орбит — что бедный библиотекарь молча отдал ключи и повернулся, чтобы уйти. Впрочем, и этот исход не устроил и. о. ректора:
— Куда? А помогать нам рыться в этих залежах кто будет?!
Сухонький старичок, привыкший к тишине и почтению (и действительно немного похожий на крысу — пожилую такую, спокойную, даже симпатичную), был не на шутку напуган, но попытался пробормотать что-то об отставке. Дмиид, уже несколько пришедший в себя, заявил, что университет, практически, находится на военном положении, так как на него было совершено дерзкое нападение, пострадали и студенты, и даже ректор. Поэтому любая отставка в это время будет расцениваться как дезертирство. Уж не знаю, что тут за кары грозили дезертирам, но библиотекарь сдался и пошел открывать спецхран. Впрочем, студенты под предводительством белокурой Хиллиэны пообещали, что будут очень осторожны с "бесценными источниками" и обязательно помогут навести порядок. Старик недоверчиво покачал головой, но, кажется, его чуток попустило.
Найти кое-что среди пыльных фолиантов, свитков и сложенных гармошкой грамот удалось, но не так много, как хотелось бы. (Еще спасибо, что поисковые заклинания имени меня-и-Дмиида работали.)
Изучение старых (вернее, древних) карт, которые, к счастью, нашлись в университетской библиотеке, породило гипотезу о том, что противник двигался в сторону долины большой реки. Именно в этих местах она делала широкую петлю, чтобы потом устремиться на северо-запад. То есть по ней достичь земель Смарис тоже было нельзя. Зато берега ее, как следовало из описаний чуть ли не доисторических, были сложены из невероятно плотного песка, который после разлива слеживался в прочную корку, выдерживающую вес "верблюда, груженого железом".
В хрониках университетской экспедиции, состоявшейся лет пятьдесят назад, это подтверждалось. Экспедиция, хотя и сильно потрепанная, дошла до реки. "Если бы у нас были повозки, мы бы могли двигаться дальше по ее побережью, располагавшему к таковому способу передвижения, ибо было гладким и ровным, и, будучи словно бы песчаным, легко держало человека, не давая ему проваливаться. Но увы, доставить тяжелые повозки до реки не представляется возможным, ибо на предыдущем отрезке нам пришлось неоднократно преодолевать болотистые равнины, а также леса, проходимые лишь пешим человеком. Ни повозка, ни верблюд под вьюком там не пройдет", — так писал тогдашний хронограф.
Выслушав все это, Бержи предложил гениальное в своей парадоксальности решение:
— Поедете на вилсипедах.
— ??
— Если правда, что там написано, то даже те, кто летят на этом твоем "сумалете", скоро сядут и дальше должны будут переть пехом. Да с пленными. Идти, скорей всего, будут к реке и потом вдоль реки — исходим из того, что других дорог там нет, а по бездорожью они, да с пленниками, вряд ли пройдут. А вы с "великами" сможете пройти, а то и проехать, по лесам и болотам (в конце концов, часть пути пронесете их на себе — справитесь). А потом получите возможность двигаться быстрее преследуемых.
— И что мы будем с ними делать, когда нагоним? — спросил я.
— А вот это уже не знаю, — жестко и грустно ответил Бержи. — Ты сам слышал, большую экспедицию официальную государство не пошлет. Так что действуете на свой страх и риск. Чем можем — поможем, как друзья. А что дальше будет — то никому не ведомо.
Мой Cannondale остался под обломками флигеля. Гном пообещал мне, что попытается его починить к моему возвращению (это он вроде как давал понять, что верит в нас). Пока же с него сняли мою старую велосипедную сумку, а нам предоставили два байка местного разлива. Причем уже с возможностью переключения передач. Передний переключатель был скопирован с продукции японской Shimano, а задний — исключительно местной разработки: крохотная серебристая фигурка гнома, закрепленная у задней втулки, руками перебрасывала цепь со звездочки на звездочку. Причем работала лучше и мягче японца!
Насколько я знал, все магические предметы тут время от времени требовали "подзарядки" от ближайшего носителя сознания, сиречь обученного колдуна. Бержи заверил меня, что фигурка способна проработать в автономном режиме несколько месяцев, после чего замрет. И даже описал признаки ослабления "заряда". Мол, как увидишь их, постарайся зафиксировать цепь в среднем положении, чтобы не пришлось ехать домой на пониженной передаче.
Любопытно, что никаких суставов или шарниров у гнома-переключателя не было. Он, если я правильно понял, состоял из некоего "волшебного вещества", меняющего структуру и форму. Нечто вроде наших "материалов с памятью", только сложнее.
Увы, индустрии велосипедного (да и любого другого) туризма здесь не было, поэтому в процессе сборов приходилось решать массу мелких вопросов: рюкзаки, палатка, котелки и прочее, прочее, прочее. Кое-чем удавалось разжиться у армейцев. В частности, набрали прорву пищевых концентратов. Они мне уже в глотку не лезли после первых месяцев заточения во флигеле, но другой еды, годной для длительных перевозок, здешняя пищевая промышленность предложить не могла. Дай местный бог, чтоб эта на Ничьих землях не подкачала.
Палатка меня не слишком порадовала — тяжелая, хотя, как потом оказалось, весьма комфортная: защищала и от дождя, и от холода, и от комаров. Дышала, то есть вентилировалась, лучше многих нашенских. Но форма — простая пирамидка с единственной стойкой посередине — была далека от совершенства. Вернусь — займусь (ну вот, теперь уже я сам себя убеждаю).
Проблем с проколами камер не предвиделось ввиду отсутствия последних. Золотистую паутину, заменявшую спицы, я бы не починил при всем желании. Впрочем, Бержи заявил, что она невероятно прочна и сделана с запасом. А вот резервную цепь и "малый кузнечный набор" для ее установки взять пришлось.
Наши снабженцы были нимало удивлены, когда я заказал им топор и пилу. Оказалось, в лес здесь принято ходить с большим тесаком вроде широкого мачете с лопатообразным концом. А топор с пилой считаются "цивилизованными" инструментами, прежде всего, строительными. Я на своем настоял и даже набросал эскиз складной лучковой пилы с полотном "волчий зуб" для разделки сырого дерева. Местные кулибины получили новый инструмент из другого мира, а мы — еще пару часов задержки.
Гора снаряжения все росла и росла. Навьючить его на велосипеды не без труда, но удалось — сумочки и багажники висели спереди и сзади, на раме и на руле... Сами велосипеды были сработаны на совесть и обещали выдержать. А вот выдержим ли мы... Между прочим, при самом удачном раскладе нам еще и возвращаться придется, причем вчетвером. Я рассчитывал в этом случае связать из великов "спарку", то есть расположить их рядом друг с другом и скрепить поперечинами. Когда-то о чем-то подобном слышал, но не применял на практике.
— Слушай, — спросил я вдруг посреди этих сборов. — А как мы со всем этим счастьем через лес пробираться будем? Через эту вашу замечательную травку "держи-ноги"? Она же "держи колеса"?
— А ты сам как думаешь? — Сайни смерил меня хитрым прищуром.
— Думаю, раз ты эту затею до сих пор не остановил, значит, есть какие-то обходные пути или очень секретные тропки, проходимые для колесного транспорта.
— Почти угадал. Конечно, сплошных, проходимых "от и до" тропок нет — мы ведь для того лес выращивали, чтобы от Ничьей земли наглухо отгородиться. А всякую тропу, какой бы запутанной и секретной она не была, рано или поздно разведают наши любезные недруги.
— Так, похоже, уже разведали, если так близко к городу подобрались, а вы ни сном ни духом.
— То-то и оно. И часть из них, если помнишь, ушла пешком. Вообще же в лесу есть звериные тропы и есть остатки системы старых дорог, которые раньше вели в те места, что теперь Ничьей землей стали. Строили дороги и тогда и сейчас на совесть, с землей договаривались, чтобы не зарастала.
— Договаривались — это как?
— Ну, если тебе понятнее, заклинания накладывали. Но суть именно в договоре — то есть воздействовали силой мысли, силой воли на структуру почвы под дорогой и вокруг нее, на растения в округе — так, что ни чужеродные семена, ни побеги на этой земле укорениться и вырасти в полноценное растение не смогут. Конечно, с тех пор много лет прошло, многое изменилось, но кое-что из старой системы действует. Раньше там спокойно две повозки, запряженных верблюдами, могли разминуться. А теперь, пожалуй, только "вилсипед" пройдет. Понятное дело, зарастать дороги начали с краев. Я больше скажу — когда лес высаживали, часть этих дорог порушить пришлось. Иначе толку от лесной загорожи не было бы. Но часть оставили. Да и наши патрули в ближние части леса захаживают и даже заезжают — вон как мы давеча на грузовике. Словом, в лесу есть некая паутинка оврагов, звериных троп, старых дорог и прочих проходимых мест, зная которые, мы и проберемся. Паутинка несплошная, местами придется продираться и даже прорубаться. Заодно посмотрим, как это они пробрались. Там ведь дороги тоже не для всякого проходимы. Понаставлено ловушек...
— А как же звери?
— А ловушки хитрые, на зверя не сработают.
— Так если у вас такие ловушки есть, чего ж вы ими просто город не окружили, без всяких лесов...
— Ты б еще предложил весь город магическим куполом накрыть, как твой флигель. Знаешь, во что вся эта магическая канитель обходится? Я даже не про деньги, я про затраты усилий. У нас колдунов не хватит. Ловушек там было с полсотни на всю сеть, в ключевых местах. Может, противники на них полсотни человек и положили, а только потом прошли. С них станется. Чего-чего, а людей беречь там не приучены — ни своих, ни чужих.
— Умеешь ты обрадовать.
— Мы с тобой идем детей выручать, — серьезно ответил Сайни. — И ты должен знать хотя бы о некоторых опасностях, которые нас ждут. И о врагах, с которыми предстоит... дело иметь.
— Экое ты иносказание применил. "Дело иметь", а не "сражаться". А какой из меня "сражун"?
— Я, между прочим, тоже сражаться с ними не намерен. Каким бы умелым воином не был, один против тысячи много не навоюешь. А там, куда мы идем, вряд ли меньше народу будет, даже если это и удаленный форпост. И тебя с собой беру вовсе не ради твоих скромных умений по части драки. Сам ведь учил, сам и знаю.
— А зачем берешь? Давай только по-честному. Я ведь запросто могу все дело завалить. Не учен по вашим лесам скрытно ходить и головы срубать нехорошим парням.
— Во-первых, беру ради твоей дочери. Ты для ее спасения сделаешь больше, чем чужой человек. Погоди перебивать. Во-вторых и в-главных, ради твоей удачи. Я много о ней думал. К нам попал, а не к ним. Бержи в лесу встретил, а не какого-нибудь тупого солдафона, который тебя бы в лучшем случае в тюрьму посадил, как шпиона, а в худшем — пристрелил бы для ясности. Думаешь, у нас таких не бывает? Еще как, — Сайни вздохнул. — Ну а этот твой финт с семенной коробочкой... Это какую ж удачу надо иметь, чтобы именно так дело повернуть — не только сам не нарвался, но еще сделал так, что их воин нам все по доброй воле рассказал. На нее, на удачу твою, и рассчитываю. Потому что иначе искать нам не переискать. По всему миру...
