— У меня есть время подумать? — не глядя на врачей, спросил он.
— Есть, только над чем вы собрались думать? — со вздохом кивнул Александр Николаевич. — У вас не такой уж большой выбор.
Это, черт возьми, было очень верное замечание.
Но Слава нуждался во времени! Хоть в нескольких днях, чтобы обдумать, понять и решить, что и как теперь делать. Пока же, слова врачей не осознавались им, как нечто действительное.
— Я выписал тебе рецепт на лекарства, — Вячеслав Олегович, поднявшись со своего места, обошел стол и, встав прямо перед ним, протянул Славе листик. — Здесь и более сильный аналгетик, и противовоспалительный, которые снимут отек и немного уменьшат сдавливание тканями нервов, и еще несколько препаратов, которые немного улучшат твое состояние. Принимай их, как написано. И... не думай долго, Слав, на самом деле, времени не так уж и много, — доктор похлопал его по плечу.
Он только кивнул, почти задыхаясь в этом кабинете, испытывая дикое желание поскорее отсюда вырваться и доехав до Кофейни, обнять Наташу. Ему не нужно было чье-то сочувствие или сожаления. Только эта женщина в его объятиях и тепло ее кожи на его.
Через десять минут он уже доехал до кафе. Но остановившись у тротуара, почти под самыми окнами Кофейни, Слава, вдруг, в полной мере осознал все, что услышал полчаса назад в кабинете у своего врача.
Он опустошенно уставился в окно, пытаясь осмыслить ту действительность, с которой в очередной раз столкнула его судьба. И никак не мог свести все нити воедино.
Святослав боялся операции.
А кто, в здравом уме, не испугался бы такого?! Знать, что ты будешь лежать без сознания, не имея контроля ни над ситуацией, ни над своей жизнью, ни над исходом самого процесса, и даже не обладать уверенностью, что в результате все будет хорошо.
Да любой человек испугается, чтоб его!
В этот момент, благодаря тому, что в кафе ярко горел свет, он увидел Нату. Она, смеясь, зашла в первый зал, о чем-то разговаривая с Денисом, который шел рядом с сестрой.
Наташа, казалась, была полной энергией и движением. Она словно лучилась удовольствием от жизни и наслаждалась ею. Его солнце...
Пока Ната отвернулась к одному из официантов, Дэн поздоровался с каким-то парнем. Тот поднялся со своего места и подошел к брату и сестре. Наташа улыбнулась этому мужчине и, привстав на носочки, легко поцеловала в щеку.
Слава крепче сжал руль, ощутив такой приступ ревности, что внутри все свернулось в тугой узел.
Но он не вышел из машины и не зашел в зал, чтобы наглядно доказать каждому, что Ната — принадлежит ему.
Наблюдая за тем, как Наташа стоит около Дениса и разговаривает с двумя мужчинами, он до конца понял все.
Ей не было еще и тридцати.
Наташа была полна жизни и заслуживала только самого лучшего. Она, наверняка хотела иметь семью и детей.
Он мог дать это ей... еще два дня назад. Он бы боготворил ее, и делал бы то, что не смог бы ни один полностью здоровый мужчина, лишь бы эта женщина всегда смеялась, а слезы, коли таковым случалось появляться в ее глазах — оказывались бы слезами счастья.
Святослав бы все сделал для нее...
Но теперь...
Что он может ей предложить? Привязать Наташу к инвалидному креслу, которое с такой вероятностью теперь грозило ему? Лишить ее любого шанса иметь детей и нормальные отношения?
Черт! Да он даже любовью не сможет заниматься с ней!
Он ничего не сможет. Только сидеть и смотреть, как она лишает себя всего в жизни из-за того, что находится рядом с ним...
Слава повернул ключ, ощущая, как жжет ему грудь коробочка с браслетом, и отъехал от тротуара.
Он должен был подумать, что делать дальше.
Очень хорошо подумать.
Слава думал до середины следующего дня, отключив все телефоны и послав к черту Андрея, который, не сумев дозвонится ему, приехал к другу, проверять как у того дела.
И наконец, в полдень четверга, тринадцатого февраля, спустя восемнадцать бессонных часов, которые провел на той самой ступеньке, где впервые занимался с ней любовью, зажав в кулаке браслет со звоночками, и выпив две упаковки аналгетика за это время, он принял решения. Теперь Святослав твердо знал, что должен сделать.
Включив мобильный телефон, он увидел пятнадцать уведомлений о пропущенных звонках с ее номера. Она волновалась, наверное, ведь перед тем, как ехать в больницу, Слава сказал ей, что должен решить некоторые дела, и позвонит ей позже.
И не перезвонил.
Обиделась ли она?
Для него было бы проще, если бы так и случилось.
Нажав на дозвон, он с каким-то опустошенным отрешением поднес телефон к уху.
— Слава! — Наташа ответила сразу же. И в ее голосе звучала не обида, а страшное волнение и беспокойство. — Что случилось?! Ты куда пропал?!
— Наташа, — не ответив ни на один из ее вопросов, проговорил он, и даже не вздрогнул от механического, словно у заводной игрушки, собственного голоса. — Мы можем сегодня встретиться, вечером?
— Да, конечно, Слава, — она даже не заметила этого тона. — Но что случилось?! Ты хоть представляешь, как я волновалась?
— Вечером, — повторил он и положил трубку.
Если судьба не дает ему заботиться о ней и лелеять эту женщину, он, по крайней мере, может хотя бы уйти, не превращая ее жизнь в ад на земле.
Глава 12
Ее окна светились в ночи прямо над его машиной. Слава не знал, зачем здесь остановился. Явно неудачно. Стоит отъехать дальше. Стоит...
Он продолжал сидеть и рассматривать эти два квадрата теплого света в темноте.
Много окон светилось на разных этажах, однако Святослав не замечал других. Он сидел в своем автомобиле уже сорок минут и просто смотрел вверх.
Решение, которое Слава принял, казалось ему единственно верным. Разве не пообещал он себе ставить ее интересы превыше своих? Разве не готов был отдать Наташе все, что имеет?
Готов.
А значит — сейчас он должен ее отпустить. Потому что Слава запомнил ее слова — "ты важнее". И не мог допустить, чтобы Ната жертвовала тем, что может иметь в жизни, ради него.
Возможно, глупо было иметь настолько твердую уверенность в плачевном исходе операции. Но правда состояла в том, что Святослав еще не решил, согласиться ли, вообще, на нее.
Ему мало везло по жизни. С самого рождения, черт возьми, не везло!
И он точно знал, что с ним не срабатывают звезды и счастливые случайности. Нет в его жизни добрых крестных-фей.
Что бы там не говорил хирург, Слава знал, что будь операция более простой — его врач давно бы уговорил Святослава на нее.
Он даже подозревал, что они немного завысили процентное соотношение успехнеудача, с точностью до наоборот.
А может, Слава просто боялся. Пока сложно было разобраться в себе до конца.
Но одно он мог сказать с полной уверенностью — Наташа не должна идти с ним по этому пути, каким бы он ни был. Слава не успел дать ей ничего, чтобы просить о таком.
Может быть, будь у них за плечами хоть несколько лет отношений, он, даже не раздумывая, все рассказал бы ей, давая возможность решить самой.
Может быть...
Его пальцы крепче сжали руль.
Но у них имелся в активе лишь месяц знакомства, да неделя отношений. Святослав не собирался даже упоминать о том, что ему предстоит.
И все потому, что боялся ее реакции.
Слава почти не сомневался, что скажи он Нате правду — она останется с ним. Только имела ли Наташа представление о том, на что может согласиться? Святослав сомневался в этом.
Сам же он прекрасно знал, что ждет его в случае тех самых "40%". В центре для страдающих ДЦП, который курировала его фирма, с тех пор, как Святослав стал получать достаточную прибыль, имелся отдельный корпус для полностью или частично парализованных пациентов. Для тех, от кого отказались даже самые близкие.
И мало кто мог бы упрекнуть тех родных.
Святослав видел отчаяние в глазах пациентов, когда приходил к ним, наведываясь в центр. Видел зависть к тому, что он хоть так может двигаться. А еще, он видел опустошенное, отчаянное горе и беспомощное безразличие в глазах тех родственников, которые приходили навещать этих пациентов.
Невозможно так прожить с человеком жизнь и не начать тихо его ненавидеть или же, не скатиться в глухую тоску. Не иметь возможности никуда отойти, не задумываясь над тем, не опрокинул ли он случайно стакан воды и сумеет ли набрать новый? Может ли дотянуться до тарелки с едой, которую ему оставили? Может ли выпить те лекарства, которые следует, чтобы не испытывать боль? И не перепутал ли таблетки...
Не говоря уже о том, что тело во всем подводит таких людей, даже в том, что кажется настолько простым, и они не могут контролировать свои естественные потребности.
Сколько лет можно менять подгузники взрослому человеку и продолжать помнить о том, что когда-то он был другим?
Он не желал проверять этого. Не собирался допустить, чтобы глаза Наташи стали тусклыми и такими же безжизненными, как у матерей и жен тех людей, которым он своими деньгами старался помочь. Не тогда, когда у нее впереди была целая жизнь.
Вздохнув легкими, которые никак не желали усваивать кислород из воздуха, и все равно, продолжая испытывать удушье, Святослав протянул руку и взял с соседнего сиденья коробочку с браслетом.
Он не должен был бы дарить его ей. Не имел права.
Слишком много было в этом браслете. Он вложил в него свое сердце и любовь. Свою душу. То, что никогда никому не позволял затронуть. То, что ни к кому не испытывал. А еще, за прошедшую ночь, проведенную на той проклятой... благословенной ступеньке, он вложил в это украшение всю свою боль от понимания того, что должен сделать.
Он не мог не отдать Наташе браслет. Просто не выдержал бы. Хоть так сообщая ей свои чувства. Пусть и собирался сделать их расставание как можно более грубым.
Быть может, когда-нибудь, через какое-то время, она сможет носить это украшение, не вспоминая о том, что он сейчас ей скажет.
Когда-нибудь, Наташа будет счастливой. Не с ним, с кем-то другим.
А Слава... может быть, хоть раз в жизни, ему повезет достаточно, чтобы этого не увидеть.
В этот вечер он уже несколько раз задумывался о подобной "удаче".
Вероятно, он просто был слишком гордым, чтобы увидеть жалость в глазах той единственной, которая приняла его таким, каков он есть. А может быть — трусом.
Слишком мало времени, чтобы понять все причины и следствия и некогда размышлять. Он не мог позволить себе привязать Наташу еще сильнее к себе и причинить большую боль, когда придется ее отпускать.
Крепче сжав пальцы на коробочке, и положив ту в карман пальто, Святослав наконец-то вышел из машины, которая так и осталась стоять под ее окнами.
И ощущая себя так, словно выпил разом десяток таблеток аналгетика, отчего не только не ощущал боль, но и вообще не чувствовал ничего, только пустоту внутри, пошел к дверям подъезда.
Наташа открыла дверь едва ли не сразу, и так улыбнулась, что не возникало сомнений — она не просто не сердилась из-за его исчезновения, но ждала. И безумно рада тому, что Слава приехал этим вечером.
Спасительное опустошение, которое помогало ему сосредоточенно и последовательно идти к поставленной цели — начало рассыпаться по кусочкам. Как те мелкие крошки льда, которые сыпались с неба два последних дня.
Но ни одна черта на его лице не дрогнула.
— Привет, — словно не видя, что он не ответил на ее улыбку, Ната отступила на шаг, пропуская Славу внутрь коридора.
Он переступил порог, сосредоточенный только на том, чтобы не поддаться искушению послать все к бесу и, улыбнувшись в ответ, не обнять ее.
Слава осознал, что даже не может ничего сказать ей.
Он просто застыл на пороге, глядя на Наташу. Казалось, что все его существо тянулось к ее свету, который она так легко отдавала. Словно бы каждой клеточкой своей кожи, всей поверхностью своего тела Святослав пытался впитать это тепло, понимая, что видит ее так близко в последний раз, и так старательно пытался держать себя руках.
Наташа, наверное, удивленная его молчанием и странной неподвижностью, немного нахмурилась, и потянулась к нему.
— Слав, что такое? — она поднялась на носочки, в попытке дотянуться до его губ, чтобы поцеловать их.— Ты где вчера пропадал?
Он отшатнулся.
Просто отступил назад, но из-за его хромоты, шаг получился более дерганным и резким, чем он хотел бы. Более жестоким по отторжению.
Святослав не вынес бы ее касания. Поддался бы дикому, неистовому желанию поцеловать Наташу. И не смог бы сказать того, что был должен.
— Слава? — Наташа растерялась, и так, будто это вышло непроизвольно, обхватила себя руками, словно бы ей стало зябко. — Что происходит?
— Я пришел сказать, что больше мы не будем встречаться, Наташа, — пустым и лишенным всякого выражения голосом, проговорил он, уставившись куда-то, поверх ее плеча.
Он не мог смотреть Нате в глаза. Не мог, будь оно все проклято. Не тогда, когда так откровенно и жестоко лгал, причиняя ей боль.
— Что? — она задохнулась и отступила на один шаг вглубь коридора.
А у него свело пальцы, когда Слава увидел, как она, в том же беззащитном и каком-то отчаянном жесте, как и той ночью, когда он принес таблетки, закрыла руками шею.
— Почему? Что случилось, Слава? — Наташа не понимала его слов, это было заметно.
Но Святослав не собирался объяснять.
— Ничего, — все еще не встречаясь с ней глазами, он медленно покачал головой. И едва заставив себя сглотнуть, произнес слова, за которые уже ненавидел себя. — Я никогда не встречаюсь с женщинами больше двух-трех раз, — он пожал плечами, словно бы не сказал ничего особенного.
Но даже так, краем глаза, он увидел, как Ната побледнела и вздрогнула.
Этими словами он сравнял ее со всеми другими. Причинил ей боль.
"Ложь!", кричало все у него внутри, " ты — не они, ты — несоизмеримо большее. Единственная, ради которой стоит жить". Однако сжав зубы, Слава проглотил эти слова, ощущая во рту вяжущую горечь.
— Но..., — она открыла рот, потом резко замолчала, и набрала воздуха в легкие. — Я не понимаю, — честно призналась Ната, заставив его чувствовать себя последней сволочью. — Ведь все было так..., — наверное, не найдя слов, она просто развела руками.
"Нереально, волшебно, великолепно, по-настоящему... и как в сказке, одновременно", он мог бы продолжить то, что она не досказала. Но не имел права.
Вместо этого, Святослав в очередной раз пожал плечами.
— Я просил у тебя ночь, — его тон оставался небрежным и пустым. Он умел прятать свои чувства. — Ты дала мне больше. Я благодарен. Это действительно оказалось здорово. Но не думаю, что нам стоит продолжать и портить впечатления.
Она отступила еще на шаг, и он не выдержал.
Его глаза метнулись к лицу Наташи, и утонули в опустошенном, потерянном, полном непонимания, синем взгляде.
Слава задохнулся. От ее боли. От своей. От того, что он творил. Но разве можно было поступить иначе?
Почему-то, в его разуме всплыло утро, когда он впервые осознал, сколько Наташа для него значит, и его собственные слова: " кто, в здравом рассудке, от такого откажется?".