Пролог. Дейтрос.На тверди небесной

Дура, сказала я себе сурово, а как же Господь Иисус? Ведь Он же прекрасно все это про тебя знает. И что удивительно, Он все равно к тебе пришел. Хотя ты и дура такая... Так чего уж скрывать... Да и не священнику ты это рассказываешь, а самому Господу.

В общем, я кое как настроилась, пришел отец Тим. Сел на стул, я встала рядом с ним на колени и в первый раз в моей жизни исповедовалась. Мне почему-то стало легко, и я ничего не стала скрывать, а все рассказала совершенно честно. Про мои приключения отец Тим сказал, что убийство на войне грехом не считается. А вот про все остальное посоветовал мне регулярно молиться. А также посещать еженедельно богослужения и исповедоваться как можно чаще. Кроме того, он велел мне ежедневно читать несколько молитв по специальной книжечке, которую он даст, а еще выучить по ней же все основные молитвы. Потом отец Тим отпустил мне грехи, и я вдруг почувствовала, что их на самом деле больше нет. Мне стало так легко и весело, и вообще никаких проблем в жизни не осталось.

Отец Тим подарил мне молитвенник, на дейтрийском языке, правда. Но я сказала, что все равно буду изучать родной язык, так что можно и начать с молитв.

Потом мы с Эльгеро пошли в ближайшую столовую и перекусили.

Оказалось, что в Дейтросе нет денег. Наверное, это и есть коммунизм? Не знаю. Мы проходили, что коммунизм можно построить только имея очень развитую материальную базу. Здесь эта база была гораздо хуже, чем в той же Дарайе. Примерно как у нас в Союзе, где-нибудь в небольшом городишке.

Только везде на стенах Распятия, разные картины на религиозную тему и статуи святых. Вот и в столовой у входа на возвышении стояла статуэтка Богородицы, убранная цветами. А на стене, как водится — крест. В зале чистенько, столики старые, кое-где выщербленные, но не грязные, и на всех — солонки и салфетки. Мы встали в небольшую очередь к окну раздачи. Народу в зале было немного. Кое-кто в обычной одежде — куртки, штаны, было двое молодых то ли монахов, то ли священников в облачении, несколько парней и девушек в рыжем камуфляже — гэйны, наверное. Эльгеро поставил себе на поднос тарелку с супом, потом еще одну — с салатом и взял кусок хлеба. Я последовала его примеру — все равно не знаю, что у них здесь съедобно. Эльгеро вздохнул.

— Опять мяса нет... пост давно кончился, а с мясом проблемы.

На третье мы взяли по стакану чая и что-то похожее на вафли. Платить ничего не нужно было.

— Все же свои, — пояснил Эльгеро, расставляя на ближайшем столике тарелки.

— А если кто-то чужой придет?

— А кто? — мой друг улыбнулся, — дарайский шпион?

Я сама засмеялась, представив такую ситуацию. Потом вспомнила Дэйма и подумала, что надо поскорее рассказать Эльгеро о нем. И обо всем вообще. Мы ведь даже парой слов не успели перекинуться — сразу в церковь. Эльгеро прочел молитву, я неумело перекрестилась. Мы принялись за еду. Суп оказался гороховым и довольно вкусным. Или мне так казалось... Не знаю уж, почему, но здесь все было на удивление родным и даже вроде знакомым. Вот в Дарайе — красиво, хорошо, приятно, но... очень уж все чужое, непривычное. А здесь... хоть я и не знаю языка, и не понимаю, о чем там болтают эти веселые ребята за соседним столиком — но будто я уже сто лет здесь живу. Почему так? Голос крови? Или на Россию похоже? Да вроде и не понять, чем похоже-то... вроде все другое.

— Эль, — сказала я, — а ты знаешь, я ведь Дэйма встретила.

После ужина мы погуляли немного по городку — в ожидании службы. Зашли в книжный магазин — здесь тоже все было бесплатно, но выдавалось лишь по личному удостоверению, которое Эльгеро носил с собой. Он тут же взял для меня русско-дейтрийский самоучитель — чего только тут, в магазине, не было. Затем мы пошли, собственно, на нее. Эльгеро хотел, чтобы я причастилась сегодня, чтобы сразу же увезти меня в соседний городок, к отцу, где я и буду ночевать.

И я причастилась. Много говорить об этом не буду, потому что как-то не хочется.

Эль пошел к священнику — чтобы сразу заказать заупокойную службу по своему брату.

А я полистала самоучитель и попробовала разобрать по-дейтрийски "Отче наш". И после этого мы отправились на стоянку местного автобуса — из двух вагонов, напоминающего маленький поезд.

Почему-то мне казалось, что отец уже снова изменился, и я ждала увидеть не того обессилевшего старика, а подтянутого и бодрого сил военного, которого видела в дарайских передачах.

Увы, чудес здесь не происходило. Отец, конечно, выглядел получше, чем в тюрьме... то есть Атрайде. И все же был седым, чуть сгорбленным и передвигался по квартире медленно, иногда придерживаясь за стенки.

Квартира его выглядела очень чистой, почти стерильной и в ней не было ничего лишнего. Коридор пуст совершенно, лишь вешалка для одежды на стене да подставка для обуви. В "гостиной" — или уж не знаю, как назвать эту комнату — широкий стол, на нем несколько аккуратных стопок книг и закрытых сложенных тетрадей, карандашница с причиндалами. Вдоль всех стен — стеллажи с книгами. Несколько стульев. На краю стола — монитор, я уже знала по Дарайе, как это называется, и рядом небольшой ящичек, видимо, компьютера. Никаких там цветов, ковриков, кресел — все строго функционально. Пол совершенно стерилен. Единственное украшение — Распятие на стене (войдя, Эльгеро перекрестился на него, и я сделала то же самое).

Отец двинулся в кухню — наливать чай. Но я опередила его и, конечно же, помогла. К чаю у него были только белые сухарики, ничего больше.

— Не успел взять, — сказал он, — сегодня до вечера в штабе торчать пришлось...

В каком штабе? — подумала я. Я ведь ничего не знаю о том, чем занимается мой отец... папа... Вот папой его называть как-то странно. Ведь есть же папа Володя.

Надо привыкать. Это и есть мой настоящий отец. Странно, почему-то сейчас меня совсем не занимал вопрос — ушел ли он от меня и мамы специально... или чтобы нас спасти. Наврали мне в Дарайе или нет. Да пусть и специально ушел... У него же приказ был, и от его работы так много зависит. И нас потом обеспечивали, нам помогали. А может, и правда, так получилось, и он ушел, чтобы нас спасти. Неважно это.

— Ну теперь рассказывай, — сказал Эльгеро, когда мы уже сидели за столом и хрустели сухариками, — все по порядку. Давай. Кстати, завтра тебе придется это делать в Версе. Но нам тоже интересно.

— В смысле... в Версе? — осторожно спросила я.

— Ты же из плена вернулась. Нам нужна вся возможная информация о Дарайе. К тому же тебе придется пройти проверку. Ну что ты не шпион, — пояснил Эльгеро. Отец положил ладонь на мое предплечье.

— Не беспокойся, Кей. Это не страшно. Просто расскажешь все. Ничего не будет.

Я посмотрела на него и хотела сказать, что не беспокоюсь. Мне просто все равно. Я хочу быть с ними. Мне с ними хорошо, не знаю даже — почему. И я начала рассказывать. Отец сидел слева от меня, Эльгеро — справа, и они казались мне очень похожими. Словно Эльгеро — тоже сын Вейна и мой брат. Хотя у папы глаза, как у меня, серые, а у Эльгеро — темные и блестящие. Но что-то общее — дейтрийские черты, длинные тонкие носы, некоторая суховатость скул, словно их лица выдублены ветром, закалены ливнем и пламенем. Когда я дошла до своей "инфекции" и подозрительных уколов, Эльгеро и отец, не сговариваясь, схватили меня за руки — каждый со своей стороны. Они переглянулись, и я посмотрела на каждого из них, и мы вдруг расхохотались, взрывая нервное напряжение. Эльгеро отпустил мое запястье, а отец обнял за плечи.

— Ничего, Кей... говори дальше, — он снова стал серьезным, — это бывает у них. У них много чего есть...

— Папа, — сказала я, ощутив вдруг прилив нежности, — а ты? Что они сделали с тобой? Ты очень изменился, я видела тебя в записях.

— Да ничего, Кей, — пробормотал отец, — Со мной сложно что-либо сделать. Я думаю, они это сразу понимали. И все же попробовали, надо отдать должное — упорные люди.

Я вдруг поняла, что он ничего мне рассказывать не будет. Просто не будет, и все. А я расскажу, потому что мне не хочется держать это в себе, и хочется поделиться с ними, и почему бы вообще-то и не рассказать?

— Ты правда был знаком с Ликой?

— Да, — сказал отец, — она меня разрабатывала. Я слегка засветился, когда сорвал одну их крупную операцию в Килне. И они снова начали меня отслеживать. Ну... Лика успешно выдавала себя за влюбленную журналистку, ищущую интеллектуального и прочего общения. Я прокололся. Понял слишком поздно.

Видимо, подробностей не будет, поняла я. И стала рассказывать о том, как Крадис раскрывал мне глаза на подлинную сущность отца и его отношения к семье.

— На самом деле было и то, и другое, — сказал отец, — но началось все именно с попытки перевербовать меня. Я связался с руководством, мне предложили принять решение... Беда в том, что если бы я остался с вами на Земле, дарайцы убрали бы и меня, и скорее всего, вас тоже. Я был опасен.

— Вейн был очень опасен, Кейта, — добавил Эльгеро, — он был... он великий гэйн. В смысле, талант... он был тогда очень известен и у нас, и в Дарайе.

— Дело не в этом, я им был опасен просто на Земле. В силу положения, которое занимал. Если уточнить... — отец замолчал, словно задумавшись, и я не выдержала.

— То что?

— Если уточнить, то я мог тогда повернуть ход событий так, что... Советский Союз не рухнул бы, а перешел на другой путь развития.

Я едва не вскочила.

— Как — рухнул бы?! Ты про что?

Отец посмотрел на меня.

— Кей, вскоре Советский Союз будет разрушен. Начнутся войны... Нет, Зеркальск это не затронет. Почти. В общем, вариант плохой.

Я молчала, не зная, как переварить новость.

— Это точно? — спросила наконец. Отец кивнул.

— Да, это почти наверняка. Мы просмотрели варианты.

— Но пап... как ты мог это остановить? Ты же не в Политбюро... и даже не секретарь обкома. Ты же был простым инженером там, у нас.

— Это неважно, — отец махнул рукой, — такие вещи делаются не людьми у власти... Кей, запомни, чаще всего от тех,кто у власти, не зависит ничего. Так вот, дарайцы все это тогда просчитали, и должны были меня убрать тем или иным способом. Наша семья была обречена, Кей... Причем если я соглашался на смерть, то вам грозила большая опасность — они могли начать с вас. А вот перевербовка, мнимая, конечно, была вполне реальным вариантом вас спасти.

Они стали расспрашивать меня дальше, и я рассказала все. И про Дэйма — уже второй раз. И про свой побег. Хотя больше всего мне хотелось узнать подробности о потрясающем сообщении отца — вскоре Советский Союз будет разрушен.

А что же начнется тогда?

Ядерная война?

Конец света?

Выходит, вся эта перестройка, то, о чем шумят в последнее время, и что мне казалось вполне хорошим явлением — приведет к таким вот последствиям?

Но почему именно "будет разрушен" — и кем?

Мы разговаривали за полночь. Обо всем. О разрушении Советского Союза и о Земле. О Дэйме. Эльгеро вспоминал о нем, рассказывал. О маме. Я так и не поняла, любит ли отец мою маму, почему женился на ней, что там у них вышло... Но он просил рассказать о моих родителях — как там они, как живут.

Я еще не знала, что рассказывать о случившемся в плену мне придется не один день, и не два, а неделю. И эту неделю я буду жить в помещении Верса — в камере, то бишь. Хотя и не запертой, и не охраняемой. И мои рассказы будут записываться на видеокамеру, и еще мне будут цеплять на кожу всякие проводки — вроде детектора лжи, или что-то подобное. И сбивать с толку всякими неожиданными вопросами, и чуть ли не до слез доводить подозрениями, что вовсе я не сбежала из плена, а внедрена сюда как агент — и соответствующим тоном беседы.

Много позже я поняла, как мне повезло, что в самом начале мне разрешили встретиться с Эльгеро и отцом и провести хоть один денек на свободе. Собственно, не то, что повезло, а встретились три фактора — показания Бена, я ведь действительно выручила их в Медиане, причем я еще положила кучу дарайцев при этом. Ну и то, что я — дочь Вейна, который на самом деле приличная шишка в Дейтросе, живая легенда, и все такое.

Еще позже до меня дошло, что когда все подозрения были сняты, и следователь торжественно пожал мне руку, и меня выпустили из Верса, на самом деле контроль за мной продолжался еще очень долго. Причем отец и Эльгеро не только знали об этом контроле, но как бы еще и не сами писали донесения обо мне. Впрочем, конечно, ничего плохого обо мне написать было нельзя — я ж вовсе не была дарайским шпионом.

Дейтрос — он такой.

Иногда невыносимый, страшный, чуть ли не ненавистным становится. К концу допросов настроение у меня совсем уже упало. То есть я даже понимала, что все это нормально... наверное... и так должно быть. Только надоело все. Дарайю я вспоминала с ужасом, но и Дейтрос мне вовсе не нравился, утешением была мысль, что вот все кончится — и я вернусь на землю. Все равно ведь надо вернуться как-то, ведь родители там. А на земле — да плевать на все. Забуду все эти миры, как кошмарный сон. И я смотрела на следователя в упор и в четырнадцатый раз пыталась объяснить, почему не делала попыток уйти из плена до того, как Дэйм погиб на моих глазах, освободив мне путь.

Даже говорить про Дэйма с этим плешивым типом в узких очках было противно.

Но вот я вышла из Верса и живу у отца уже второй день. И Дейтрос не кажется больше таким отвратительным. Эльгеро уехал на какое-то очередное задание. Папа недавно вернулся из штаба, где торчал весь день — а я поджарила картошку, прибралась (что было несложно при папиной стерильности) и занималась изучением дейтрийского языка. Ну и рисовала немного.

Мы поели. Папа взял было тарелки, но мне его было всегда так жалко — он ведь еле ходит... а работает еще. Я схватила посуду сама, понесла на кухню.

— Я вымою, пап.

По моей лени я бы, конечно, предпочла не мыть сразу, что там, две тарелки... даже начинать смешно. Можно подождать, пока подкопится в раковине... Но папа ждать не будет. Я вытерла тарелки сухим полотенцем. Поставила на полку. Для каждой вещи — свое место. Если папа ослепнет, к примеру, ему будет совсем не сложно ориентироваться в квартире, здесь уже и я с закрытыми глазами все смогу найти, что нужно. Интересно, подумала я, а долго ли я смогла бы выносить папину аккуратность? Наверное, если бы мы стали жить с ним, рано или поздно он начал бы меня пилить... Это уж точно. Вообще многого требовать от меня. Хотя трудно почему-то представить его на месте моих земных родителей. Мамы. Я радуюсь, когда их нет дома — значит, можно творить все, что угодно, ходить на ушах, кровать оставлять неубранной до вечера, рисовать, сколько влезет, музыку включать...

Здесь у папы тоже не очень-то побесишься... Значит, было бы так же. Я бы с тоской ждала его прихода с работы и очередных нотаций. Сознавая, что он, конечно же, прав... но и я ведь в чем-то права. Ведь нельзя всю жизнь провести только за "правильными" делами, иногда хочется просто... поиграть, порисовать... может, конечно, это по-детски, и это должно когда-нибудь пройти.