Деревянный Меч и Та Которую Любит Небо

Воздвижение кургана — невысокого и неровного — закончили поздно вечером. Обложив откосы дёрном и установив ветровой столб, который должен был не позволить покойникам выбраться наружу и причинить вред живым, воины спели погребальную песню.

Кувандас мучился вопросом: достаточно ли этого, чтобы лумарг лежал в земле и не тревожил более никого. Для людей принятых мер — столба и отпевания — достаточно, но кто знает, чем нужно успокаивать колдунов с Запада. Жреца Четырёх, который мог бы разрешить сомнения, под рукой не было. Потому сын ард-дина решил, несмотря на наступающую темноту, покинуть это место — о том, чтобы покойники летали по воздуху, никто не слышал.

Младенец, до того исходивший криком, молчал — Кувандас, поглощённый погребением, не заметил, когда перестал слышать его плач.

-Что с ребёнком? — встревожено спросил он.

-Всё в порядке, дин — сказал пожилой воин, протягивая Кувандасу свёрток с младенцем — Я его накормил топлёным салом, разболтанным с тёплой водой. Когда моя старуха умерла в родах, я своего младшенького так же выкормил. Нам, бедным людям кормилицу найти трудно. Пока не доберёмся до Келен-Коннота, придётся так кормить.

-Хорошо, Вейядас — кивнул дин — Пусть младенец будет с тобой. Только смотри, не урони его, когда будем в воздухе.

-Как можно — возмутился Вейядас — Я буду охранять будущего господина как зеницу ока. Кстати, а как его зовут?

-Не знаю — буркнул Кувандас — Эй, ублюдки, как моя сестра назвала ребёнка? — спросил он у пленных.

-Не знаем, господин — виновато ответил дружинник Нардхора — Колдун не сказал нам ни одного слова, он только убивал наших товарищей.

-Нет, он сказал: "Я выхожу", когда дин послал людей поджечь крышу — подал голос один из талдфаганов.

-Значит, никто не знает, как они назвали его — подвёл итог Кувандас — Пусть будет Адихором, Одиноким Волком.

Так сын дочери Великого Князя Дандальви и Даргеда, более известного среди аганов под именем Деревянный Меч, получил новое имя, которое носил до самой смерти.

В последних закатных лучах дружина Кувандаса поднялась в воздух и направилась на юг, к серебристым крышам Келен-Коннота.

Уже в сумерках сели отдохнуть до утра на острой вершине, последней в отроге Драконовых гор, вытянувшегося в сторону степи. Дальше начинались пологие холмы, к югу становящиеся всё ниже и ниже.

Кувандас всё время молчал, о чём-то сосредоточенно думая. На привале, когда воины жарили баранину и незлобно подтрунивали над пленными, дин отошёл от костров в темноту. Долго глядел на звёздное небо, словно надеясь найти там ответ на вопрос, мучащий его. Андахор, чующий, что господин не спокоен, подошёл к нему.

-Дин, не стоит винить себя, такова воля Четырёх — сказал он, думая, что Кувандас переживает из-за гибели сестры.

-Воля Четырёх, говоришь — сказал он безжизненным голосом — На всё воля Четырёх — протянул он — Значит и на это тоже, раз такие мысли пришли мне в голову.

-Какие мысли? — не понял своего вождя Андахор. А про себя подумал: "Неужто разум дина помрачился".

-Узнаешь в своё время — ответил Кувандас, у воина отлегло от сердца: хвала Четырём, дин в своём уме, просто что-то замыслил.

-Только обещай мне, Андахор, что выполнишь всё, что я велю — сказал сын ард-дина — Что бы я ни велел.

-Обещаю, господин — ответил сын Андадаса, холодея от нехорошего предчувствия: он, кажется, понял, что задумал дин, но постарался запрятать мысли об этом поглубже, даже для самого себя.

Кувандас поднял свою дружину утром, ни свет, ни заря. До Келен-Коннота оставалось недалеко — просто удивительно, как это беглецов не нашли раньше. Хотя, конечно, задним умом все крепки. А искать их под боком никому и в голову не приходило. Да и последние сведения о сестре и колдуне были с противоположного края Мидды — от агэнаяров Змеиной реки.

V

В сиянии бьющего в глаза солнца показались крыши великокняжеского дворца. Всадники пошли на снижение. Слуги принимали "секущих". Кувандас, передав своего Долгокрыла прислужнику-агану, прошёл чёрным ходом во дворец. У дверей Зала Приёмов он подождал своих дружинников. Стража пропустила сына ард-дина его спутников в зал беспрепятственно, покосившись на связанных талдфаганов и людей Нардхора.

Ард-дин принимал динов племён Мидды. Появление Кувандаса нарушило обычный ряд.

-Здравствуй, сын — сказал Бардэдас — Что заставило тебя покинуть дворец в дни Большого Приёма. И не встречал ли ты дина талдфаганов Андазира?

-Я встретил Андазира — ответил Кувандас — А отлучился я по тому же делу, по которому отсутствовал он, а также Нардхор, сын Гвана Чужака.

-Что же это за дело? — Бардэдас, сидя на троне, подался вперёд.

-Я нашёл лумарга и твою дочь.

-У меня нет больше дочери — ответил ард-дин — Но на мёртвого лумарга я бы посмотрел.

-Мы похоронили его — ответил Кувандас — Его и Дандальви. А также дина талдфаганов и Нардхора. И их людей.

-Что случилось? — Бардэдас вскочил.

-Андазир и Нардхор нашли их раньше меня. Дандальви и Деревянный Меч были мертвы, когда мы их увидели. Лумарг пал в бою с талдфаганами, а Дандальви умерла своей смертью, скорее всего незадолго до этого. Тех из талдфаганов, а также наших соплеменников, которых возглавлял Нардхор, сын Гвана, что остались живы после боя с колдуном, я велел принести в жертву на могиле моей сестры и её мужа.

-Кто дал тебе право творить суд? — Возмутился Бардэдас — И почему ты называешь похитившего её обманом и силой колдуна мужем.

-Потому что там мы нашли ребёнка Дандальви и лумарга — спокойно ответил Кувандас — А право казнить я имею как твой сын. И этим правом намерен воспользоваться сейчас! — с этими словами он выхватил меч из ножен.

-Делайте, как велит молодой дин! — услышал Кувандас голос Андахора, а вслед за ним — лязг выхватываемых из ножен клинков. Сын ард-дина обернулся — все его дружинники стояли с обнажёнными мечами.

"Я дознался, что дин талдфаганов Андазир, слуги ард-дина Гван Змеиное Жало и его сын Нардхор, а также Верховный Жрец Четырёх Видар составили заговор, целью которого было уничтожить лумарга и дочери ард-дина Дандальви, дабы ослабить могущество дома Бардэдаса, вызвать смуты и беспорядки в Мидде и захватить власть" — Кувандас сочинял, не беспокоясь, что его домыслы опровергнут — важно было обвинить врагов в как можно более серьёзных преступлениях, чтобы быстрее лишить их жизни — "Отчасти им это удалось, но я сумел вывести их на чистую воду. Воины схватите преступников!"

Дружинники, растолкав гостей и придворных, выволокли из толпы Гвана и Видара.

-Это ложь! — орал советник ард-дина.

-Всё совсем не так! — вторил ему жрец.

-Прикончите гадин — велел Кувандас.

Андахор, взмахнул мечом. Голова Верховного Жреца отделилась от туловища. Отлетев в сторону, он ударилась о колено дина бегдаганов Бардэхора, который испугано ойкнул. А верный Андахор, меж тем, не теряя времени, снёс голову Гвану Змеиное Жало.

Бардэдас, вытаращив глаза, стоял и смотрел на творящееся перед ним. И вдруг начал оседать. Придворные кинулись к нему, пытаясь привести ард-дина в чувство. Но Великий Князь не подавал признаков жизни. "Ард-дин умер!" — крикнул кто-то. "Ард-дин умер!" — подхватил весь зал.

-Тихо! — крикнул Кувандас — Ард-дин умер, но жив его сын. Я новый ард-дин. Приносите мне клятву верности!

Племенные дины и приближённые Бардэдаса смотрели на него в страхе.

-Никто не выйдет из этого зала, не признав меня Великим Князем — сказал Кувандас.

Один за другим князья приносили присягу новому ард-дину. Заминка вышла с дином бегдаганов, который сказал, что ему надо посоветоваться со своим народом. Но Андахор приставил к горлу Бардэхора клинок, и тот вынужден был поклясться троном Проклятого и семью благами, дарованными людям Небом, что придёт по первому зову Кувандаса и приведёт воинов своего племени, что ни сам, ни его дети, ни его народ не будут совершать деяния, вредящие союзу одиннадцати племён, и не будут давать убежища тем, кто такие деяния будет совершать.

Так Кувандас, сын Бардэдаса II стал ард-дином аганов.

Эпилог. Путь Одинокого Волка.

I

Ветер, гулявший на реке, опасно кренил и заливал волнами лодки, упрямо ползущие к западному берегу. Тугие порывы били в лицо, выбивая невольную слезу. Но не ветер был причиной слёз, стоявших в глазах высокого седого воина, стоящего на восточном берегу Быстрой реки.

Его спутники уже сидели в последней лодке. Только он единственный оставался на усыпанной сизой галькой косе. Но вот и он, украдкой смахнув предательские слезы, перешагнул борт плоскодонки. Сильными и скупыми движениями гребцы погнали судёнышко вперёд, борясь с ветром.

Через полчаса лодка уткнулась в противоположный берег. В нескольких шагах от воды стояло пятеро гиалийцев. Покинувший берег Мидды последним направился к стражам Бидлонта.

-Мы выполнили ваши условия — сказал он, обращаясь к предводителю гиалийцев — Оружие сдали, рабов отпустили. Теперь черёд за вами, лумарги.

-Мы знаем, ард-дин Адихор, что твои люди сделали всё, как договаривались — холодно ответил страж рубежей — Потому путь вглубь Бидлонта для вас открыт. Несколько гиалийцев будет сопровождать вас, чтобы указывать, какие места заняты трупоедами-бидлонтитами, во избежание недоразумений. Всё, иди, трупоед, к своим сородичам — лумарг закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

Адихор, ард-дин, признаваемый малой частью аганов, поплелся к своим спутникам, ожидающим его у воды. "Пошли" — бросил он. Аганы потянулись за своим вождём.

Лагерь раскинули в нескольких харилях от берега реки. Здесь уже кипела походная жизнь — сооружали шалаши, ставили палатки, на кострах готовили еду. Ребятишки, которым нипочём беды и заботы взрослых, играли, словно находились не в колдовском Бидлонте, а в родной Мидде.

Ард-дин прошёл к своему шатру. Здесь уже была готова баранья похлёбка и гороховая каша. Женщины суетились, накладывали еду в деревянные миски, расстилали господину и его приближённым шкуры и ковры — всё было, как всегда во время похода, одного из полусотни походов, в которых провёл почти свою жизнь Одинокий Волк. Вот только поход этот был последним в его жизни — да и он подошёл к концу.

В молчании расселись вокруг костра. Всё самые преданные воины и вожди, служившие сначала Кувандасу Беспощадному, а потом и ему — Адихору: старик Андахор, верный соратник Кувандаса во всех его делах; его сыновья, на два года младше ард-дина — близнецы Даландас и Ардадас; княжеский тесть Даговорг Гунворгский, жестокий и беспощадный к врагам; Луманхор, мастер боя верхом на "секущих". Здесь же и сыновья: старший, в честь прадеда названный Бардэдасом, средний Воргахор и младший Вейяхор.

Все сидели и молча ели. Великий Князь к еде почти не притрагивался — не было желания. Спутники же его поглощали куски баранины с великим удовольствием — жена ард-дина была мастерица готовить, словно родилась не дочерью гунворгского дина, а в семье поваров.

-Не переживай так, отец — нарушил молчание Вейяхор. Адихор не обратил внимания на нарушение порядка, по которому младшие в семье без позволения старших не смели рта раскрыть.

-Отец — продолжил меж тем Вейяхор — Колдуны велели нам сдать оружие. Но они не запретили нам делать новое. В Бидлонте наверняка найдётся болотная руда. А кузнецов у нас хватает.

Воины, сидящие возле костра ард-дина, одобрительно зашумели — хоть младшенькому Адихора всего пятнадцать вёсен исполнилось, а ума палата. Сразу видать княжескую кровь. И ведь сметлив — никому и в голову не приходило ещё искать способов обойти договор с лумаргами, позволивший спасти преданных подлинному ард-дину аганов. А мальчишка пойди-ка — догадался. Далеко пойдёт сын Адихора.

-Замолчите! — оборвал восторженные выкрики князь — Не хочу слушать!

Аганы умолкли, испуганные вспышкой княжеского гнева.

-Мне нездоровится — спокойнее сказал ард-дин — Мои сыновья займут вас. А я пойду в свой шатёр.

Адихор растянулся на устланном медвежьими шкурами ложе и закрыл глаза. "Глупцы" — подумал он о своих подданных — "Мечи можно выковать новые. А вот нового союза одиннадцати племён не выкуешь". Да, ушли в прошлое времена единого аганского союза, простирающегося по всей степи между Быстрой и Серой реками. А вместе с ним ушла куда-то и власть ард-дина над всеми аганами. Теперь осталась только память. Память, память, злая ты вещь.

II

Он происходил из славного и древнего рода — мать его была дочерью Бардэдаса II, ард-дина всех аганов. Но отец его был колдуном-лумаргом, с которым мать бежала, к величайшему позору рода. И зачат он был вне брака, освящённого жрецами Четырёх и одобренного родителями. И высокое происхождение матери только сильнее оттеняло глубину её падения.

С самого рождения Адихора, или уменьшительно — Хорава, не знали, как к нему относиться: то ли как к потомку Бардэдаса Славного, то ли как к колдовскому отродью. Родители погибли, когда ему было от силы три месяца. Кувандасу, брату матери, только что захватившему трон ард-дина, было не до внебрачного сына сестры. Потому Хорава отдали на попечение Вейядаса, пожилого дружинника, который взял на себя роль няньки, когда младенца нашли люди Кувандаса.

Первые воспоминания будущего ард-дина — грязные улочки Келен-Коннота — не того Келен-Коннота, где жила знать, а Келен-Коннота простых дружинников, пастухов и землепашцев. И не было никому дела до благородного происхождения Хорава. Зато колдовским отродьем соседи Вейядаса его называли нередко. А вслед за взрослыми и ребятишки, грязные и покрытые чирьями и лишаями, дразнили и колотили Хорава. Он, конечно, не оставался в долгу — кидался на обидчиков с кулаками, кусался, когда не было сил бить. И детское имя — Волчонок — приклеилось к нему намертво.

Впрочем, не из одних только драк и изматывающей работы на крохотном поле, с которого кормилось семейство дядьки Вейядаса, состояла жизнь Хорава. Были и радости — например, когда он учился лумаргскому письму от бродяги-агэнаяра, нашедшего на зиму приют под крышей вейядасова дома. Было просто чудесно, когда из чёрточек и кружков рождались привычные слова. И запомнить тридцать девять несложных гиалийских букв было проще, чем сотни аганских иероглифов, вычурных и похожих один на другой. И как горевал Хорав, когда агэнаяр по весне ушёл не известно куда.

А потом была первая любовь... Где она сейчас, та худая и нескладная девчонка? Умерла в одну из многочисленных голодных зим? Или была угнана в Эсхор в Год Печали? А может, сумела пережить и голод, и трёхлетнее моровое поветрие, ухитрилась схорониться в тростниках Серебрянки от эсхорцев, приведённых родственничками Адихора, а потом от воинов самого Адихора, вымещавших злобу на уцелевших жителях Келен-Коннота. А затем избегла прочих опасностей, грозящих малым мира сего. И сидит, может быть, Эстоале, седая и беззубая, в окружении детей и внуков где-нибудь в убогой хижине на берегу Рыбных Озёр или Серебрянки. А вполне может статься, что она сейчас где-то здесь, среди аганского становища, раскинувшегося на западном берегу Быстрой реки — ведь, увидь её Адихор по прошествии добрых тридцати лет, ни за что бы не узнал.