— Вот и славно, — одобрил Курт, кивком велев отойти с дороги, и хозяин нехотя посторонился, пропустив обоих на улицу.
— Напрасно беспокоитесь, — сквозь зевок повторил владелец им вслед. — Но дело ваше, конечно.
— Сколько, однако, неизбывной тревоги за собратьев-горожан было в его голосе, — заметил Курт тихо, шагая от трактира прочь, и Нессель вздохнула, мельком обернувшись назад:
— Жизнь в больших городах делает равнодушными. В деревне сбежались бы все... Здесь каждому все равно, что происходит с его соседом, главное — чтобы его самого не коснулось.
— В деревнях любят сбегаться, — подтвердил он. — Лишь повод дай. Когда вас с матерью пытались убить, тоже сбежались все?
— Да, и у них не всё гладко, — помрачнев, согласилась ведьма. — Они легко заводятся...
— Уж я-то знаю... Община хороша, Готтер, когда в добром расположении духа, а ты у нее на хорошем счету, но и то, и другое может поменяться в момент. Посему для безопасной и приятной жизни — город лучше: именно потому, что здесь всем все равно, кто ты, чем занимаешься, чего хочешь и как живешь. Правда, — подумав, добавил он с невеселой усмешкой, — порой именно это и мешает нам работать. Порой люди в соседних домах знать не знают, как зовут жену соседа.
— И когда тебя убьют на ночной улице, никто даже не вспомнит, что ты был, — тихо договорила Нессель, исподволь озираясь. — Всем тоже будет все равно.
— Ты со мной, — уверенно возразил Курт. — А меня здесь теперь не тронут. Да и вообще не похоже на то, что преступность относится к числу заметных проблем в этом городе.
Нессель буркнула что-то себе под нос, вновь настороженно бросив взгляд в темный проулок, мимо коего лежал их путь, и вцепилась в его локоть, будто бы это каким-то неведомым образом могло оградить ее от опасностей вокруг. Несколько минут они шли молча, и вскоре в ночной тишине стали слышны отдаленные возгласы собравшихся на пожаре людей; пламя же, судя по отблескам, словно стало меньше и приземистей.
— Тушат, — предположила Нессель, и вновь мелькнула неуютная мысль о том, что эта женщина опять без слов и даже без лишнего взгляда поняла, о чем он думает...
Курт приостановился на миг и ощутил, как пальцы ведьмы на его локте непроизвольно сжались, явно почувствовав, как напряглась его рука.
— В чем дело? — спросила она почти шепотом, и он ответил так же едва слышно:
— Я знаю, что это горит.
Нессель не спросила 'что?', не произнесла больше ни слова, лишь ускорив шаг, когда Курт почти бегом устремился вперед, туда, где всего в двух улицах от них полыхал один из домов.
Они выбежали на открытое пространство перед полыхающим домом через полминуты, остановившись в нескольких шагах от суетящейся толпы людей с ведрами и баграми, и ведьма испуганно вздрогнула, когда Курт отшатнулся назад и застыл на месте, стиснувши зубы до боли в скулах. Нессель что-то спросила, но он не услышал — он смотрел на грандиозный костер, в который превратилось двухэтажное здание, уже не видя носящихся вокруг людей и не замечая их голосов; он видел лишь, что полностью сгорела дверь, в которую он стучал прошлой ночью и из которой вышел поутру, и что в огненный ад обратился второй этаж, в одной из спален которого он вчера уснул...
Курт, очнувшись, рванулся вперед, сквозь сборище немногочисленных зевак, и снова остановился, ощущая жар на лице и чувствуя, как леденеют ноги, не желая делать следующий шаг...
Мимо проковылял полуодетый горожанин, тащивший огромное ведро с водой; он неуклюже пытался бежать с тяжелой ношей, и вода плескалась под ноги, оставляя на утоптанной земле темные грязные лужи. Курт ухватил его за плечо, остановив, и выкрикнул, пытаясь заглушить треск пламени и людские голоса:
— Выжившие есть?
— Да черт их знает... — раздраженно отозвался тот и, уткнувшись взглядом в Сигнум, сбавил тон, присовокупив: — майстер инквизитор. Я когда пришел — тут уже вовсю жарило... Простите, там воды ждут, не то к соседям перекинется.
Курт выпустил его плечо, отступив на шаг назад, и, помедлив, двинулся вдоль редкой толпы зевак.
— Кто здесь с начала пожара? — повысил голос он, пытаясь найти отклик хотя бы в одном лице, увидеть хоть что-то хотя бы в чьих-то глазах. — Кто видел, есть ли выжившие?
Ответом были лишь недоуменные взгляды и пожатия плеч, и обратившиеся к нему лица вновь отворачивались, а глаза опять устремлялись на огонь; Курт остановился в центре толпы, тоже невольно обернувшись к полыхающему дому, и так и остался стоять на месте, завороженно глядя на пламенные лоскуты и чувствуя, как кружится голова от запаха нагретого воздуха и дыма.
— Что происходит? Чей это дом?
Лесной ведьме Курт не ответил, все так же стоя неподвижно и глядя на то, как пламя торопится сожрать как можно больше до того мгновения, когда люди совершенно убьют его. В чувствах, в мыслях, в разуме зияла непривычная, неожиданная, давно, казалось бы, забытая пустота.
Глава 10
Огонь умер лишь к рассвету. Зеваки большей частью разбрелись, но вместо ушедших явились новые, самые стойкие продержались до утра и дождались конца ночного представления, будто боясь пропустить что-то интересное и важное. С рассветом же появились и магистратские служащие, привнесшие в окружающее беспорядочную суматоху и шум; свидетелей происшествия среди зрителей они искали судорожно и суетливо, отчаянно пытаясь вызнать хоть что-то и ничего не находя. Завидев майстера инквизитора, городские дознаватели бросились к нему едва ли не с распростертыми объятьями, то ли надеясь на то, что тот уже всё выяснил и без них, то ли рассчитывая, что представитель Конгрегации снимет с магистрата эту внезапную неприятную заботу и возьмет ее на себя. Осознав, что ни того, ни другого ожидать не приходится, мрачные служители лишь вздохнули и направились к сгоревшему дому, где наиболее деятельные горожане из самочинной пожарной команды уже копошились внутри в поисках тел обитателей жилища.
Курт стоял у дома напротив, прислонившись спиной к стене, и неотрывно смотрел на дымные облака над улицей. Из окон второго этажа все еще сочился дым, каменные стены кое-где треснули и расселись; то, что когда-то являлось входной залой, сейчас стало выгоревшей коробкой, и сквозь дверной проем время от времени кто-то вплёскивал воду или входил с ведром внутрь, заливая углы и раскаленные камни, добивая огонь в тех щелях и тайниках, где он мог еще затаиться.
Нессель сидела рядом на чьем-то пустом ведре, перевернутом кверху дном, так же безмолвно и тоскливо глядя на пожарище. Мимо время от времени проходили горожане с новой порцией воды, сквозь отсутствующую дверь было видно, как двое других багром оттаскивают в сторону упавшую обгоревшую балку. Магистратские дознаватели больше путались под ногами, то ругаясь вполголоса, то причитая столь горестно, что ежеминутно повторяемое слово 'репутация', произносимое излишне громко, разносилось, кажется, по всей улице.
Курта ведьма больше ни о чем не спрашивала и не пыталась заговорить; еще ночью, когда пламя начало опадать, сдаваясь перед людскими усилиями, когда Курт сумел, наконец, вынырнуть из мутного омута отстраненности и безмыслия, он рассказал, чей дом перед ними и кого он все еще надеялся отыскать спасенной и живой. Вдвоем они тогда обошли толпу зевак, опросив каждого и от каждого услышав, что живыми из обитателей этого жилища не видели никого, постучались во все окрестные дома, в каждом узнав, что погорельцы не просили там временного приюта или помощи...
— Молот Ведьм!
Нессель вздрогнула от громкого голоса неподалеку — слишком громкого даже на фоне непрекращающегося галдежа зевак — и обернулась, глядя на то, как, расталкивая людей, имевших несчастье замешкаться на его пути, приближается Ян Ван Ален. Вид у него был какой-то помятый и бледный, словно охотник не спал всю ночь; Лукас шагал следом, прикрывая зевок ладонью, и на пожарище смотрел угрюмо и мрачно.
— Ян, — коротко отозвался Курт, не изменив позы и не обернувшись. — Почему вы тут?
— Услышали о пожаре. Я этой ночью был... — Ван Ален запнулся, скосившись на Нессель, и, отчего-то смутившись, договорил: — был занят в некотором роде, там... со свидетельницей... на окраине квартала... А как утром вернулся в трактир, Лукас сказал мне, что ночью что-то горело. Мы решили, что надо бы взглянуть... А тут вон как, — неловко докончил он, переглянувшись с братом. — Оказывается-то...
— А оказывается — да, — подтвердил Курт, по-прежнему глядя на покореженный остов дома, и Лукас тихо выговорил:
— Как я понимаю, та женщина... была... не просто твоей свидетельницей когда-то. Соболезную.
Курт глубоко и медленно перевел дыхание, лишь теперь обернувшись к охотникам, и, не ответив, оттолкнулся от стены плечом и двинулся вперед — к двум горожанам, которые только что выбежали из дома, прикрывая носы рукавами и явно спеша покинуть его как можно скорее, едва не столкнувшись в проходе с магистратскими дознавателями.
— Куда ты? — окликнула Нессель, вскочив со своего сиденья и догнав. — Зачем тебе туда?
— Я должен взглянуть, — тихо отозвался он. — Я должен увидеть, что они нашли.
— Быть может, как раз тебе это видеть и не стоит? — чуть слышно, сострадающе возразила она. — К чему это... Не надо.
— Надо, — твердо отозвался Курт, не сбавляя шага. — Я должен увидеть тело.
Нессель хотела сказать что-то еще, явно намереваясь заспорить, но лишь вздохнула и, отступив, осталась стоять позади; видимо, перспектива разглядывать или хотя бы просто увидеть обгорелые тела ее не слишком вдохновляла. Или же попросту дело в том, что она опасается поджечь подол платья от еще не до конца потухших углей, устилавших пол внутри...
Курт резко остановился, медленно опустив взгляд под ноги и одновременно услышав, как что-то хрустнуло под подошвой сапога.
Он стоял в двух шагах от входа в дом, внутри бывшей проходной залы, а под ногами лежали черные, похожие на обсидиан, припорошенный инеем, крупные угли; тот, на который он только что наступил, еще дымился, и сквозь подошву ощущалось легкое тепло, уже угасающее, едва ощутимое. Над головой что-то потрескивало и дымилось, и снизу, от дотлевающих обломков, поднимался явственно ощутимый жар. Отчего-то сейчас это не заставило оцепенеть, тело не сковало льдом, и в мыслях не возник образ всепожирающего пламени; отчего-то сейчас не чувствовалось ничего вовсе, будто он стоял посреди пустынной улицы и смотрел на сухую, утоптанную множеством ног, землю или замусоренную мостовую.
Курт снова двинулся вперед, отстраненно слыша, как ломаются угли под сапогами; от каждого шага из-под подошв взметались облачка пепла и легкого серого дымка, а когда нога ступала на все еще слабо светящийся внутренним огнем уголек — тот задушенно и беспомощно шипел, погасая. Стена справа была покрыта мокрой полусмывшейся сажей, запах дыма и влажной копоти здесь был плотным и густым, и к ним примешивался другой — знакомый, узнаваемый, за много лет службы почти уже привычный...
То, что когда-то было человеком, он увидел в нескольких шагах от лестницы, а чуть дальше лежало второе тело, тоже обгоревшее почти до черноты.
— Ах ты ж мать твою... — послышался рядом свистящий полушепот Ван Алена, и охотник отступил назад, прикрыв нос рукавом. — Вот ведь черт...
Курт не ответил, молча подступив ближе к телу у лестницы, и, помедлив, присел подле него на корточки. Дух горелой плоти стал ближе и ощутимей, смешавшись с запахом сажи, дыма, разогретого камня, горячего воздуха; с потолка на локоть, зашипев на коже фельдрока, упал клочок горячего пепла, и Курт рассеянно смахнул его на пол, медленно, с невероятным усилием сдвинув, наконец, взгляд к тому, что прежде было человеческим лицом.
— И... что скажешь? — сдавленно спросил Ван Ален.
Голова мягко закружилась, и мир перед глазами поплыл, будто в бреду, будто он медленно погружался в ледяную, по-зимнему прозрачную воду и теперь смотрел на то, что было вокруг, из-под колеблющейся речной глади — видя и не видя...
Не видя лица перед собою — и вместе с тем видя во всех подробностях, отмечая всё, каждую мелочь, каждую черту...
— Молот Ведьм?
Ледяная вода давила на горло, едва давая дышать и не позволяя произнести ни звука...
'Есть точки, на которые можно надавить — даже на тебя. Есть друзья, приятели, сослуживцы... — Если встанет такой выбор, на них можно закрыть глаза'...
Курт медленно сомкнул веки, переведя дыхание и чувствуя, как вместе с воздухом в легкие устремляется горелый смрад, и снова открыл глаза, не отводя больше взгляда от того, что было напротив, рядом, на расстоянии протянутой руки.
Не отводить взгляда.
Не думать о том, на что он направлен.
Не думать о ненужном. Ненужное — лишнее.
Не чувствовать запаха горелых тел, тепла не остывших стен и ступеней.
Не чувствовать тепла...
Не чувствовать.
Это лишнее.
— Кое-что есть.
От того, как спокойно и отстраненно прозвучал собственный голос, почему-то стало холодно; на мгновение умолкнув, он продолжил, поведя рукой над телом:
— Видишь? Эта рана была нанесена при жизни. Ножевой удар. Хороший, сильный. Пробил брюшину, а также почти прорезал и сломал ребро — вот тут. И нож был хороший — широкий и остро заточенный.
— Такой? — уточнил охотник, поддев ногой что-то, лежащее подле второго тела; Курт обернулся, бросив взгляд на закопченное, испачканное сажей оружие, и медленно кивнул:
— Да, что-то вроде такого. Ее ранили и подожгли дом. Умерла она уже в огне, и умерла не от дыма, задохнувшись, а именно от огня.
— С чего ты взял? — неуверенно спросил Ван Ален, явно смущенный его спокойствием. — И с чего ты взял, что это вообще твоя графиня? Быть может, ей удалось выбраться, и она сейчас у кого-то из соседей или...
— Нет, — оборвал Курт уверенно, и тот запнулся, умолкнув. — Это она. Вот это принадлежит ей, — он указал на лежащий в слое угля и пепла стальной гребень для волос с остатками потекшего серебра на нем. — И лицо. Оно сильно обезображено огнем, но я все равно узнаю его; я его слишком хорошо знаю, да и... все остальное тоже. Что же до первого твоего вопроса — вот, посмотри: локти и колени распрямлены. Когда тело обгорает уже после смерти, они полусогнуты; не знаю, отчего так происходит, но — поверь опыту. У обгорелых уже мертвых тел это наблюдается всегда, руки и ноги застывают в таком положении; если, разумеется, человек не связан так, что остается распрямленным. Она была без сознания или же попросту настолько ослаблена, что не могла шевелиться: тело лежит возле лестницы, а не у выхода. Будь она в силах и в себе — попыталась бы ползти к двери, а не ко второму этажу... А с этим что? — спросил он, поднявшись на ноги и развернувшись ко второму телу. — Нож был рядом с ним?
— Прямо возле руки, — не сразу отозвался Ван Ален, с усилием отведя взгляд в сторону. — И если судить по тем признакам, о которых ты сказал, этот сгорел уже мертвым.
Курт склонился над обугленными останками, всмотревшись; охотник рядом с ним шумно сглотнул, с трудом вдохнув сквозь прикрывавший лицо рукав, но на сей раз назад не отступил.
