За пару дней площадку мы расчистили, и прилетевший транспортный корабль выгрузил из своего чрева нашу смену, полный комплект охранных дроидов и раскинул над развалинами полог силового поля.
Нас, раскатавших губу, что мы поедем домой с ветерком, вежливо поблагодарили и дали пинка под зад, выпроваживая за охраняемую территорию.
Пришлось снова топать на своих двоих через влажные джунгли, к точке сбора.
Именно на этом отрезке пути, наши с егерями разборки прекратились.
Как называется существо, вывалившееся на нас со склона неприметного холмика, никто из нас не знал. И думаю — не знает никто. И очень хочу верить, что второго, такого, более не существует в природе, иначе Готину-4 надо закрывать на карантин, предварительно нанеся удар с орбиты, а лучше просто залив всю планету чем-нибудь очень высокотемпературным, высокоактивным и жутко едким!
Я, неоднократно горевший и в истребителе, и в боевом доспехе, и просто — горевший, никогда не испытывал такого ужаса, как при нападении этой восьмиметровой машины смерти!
За тот десяток секунд, что смесь василиска, мантикоры и еще трех-четырех геральдических чудищ, катилась на нас, хлопая крыльями и отталкиваясь от почвы когтистыми лапами, вниз по склону, в безвозвратные потери ушли все наши "восьмилапы"!
Все шестеро, прошедшие войну от начала и до конца, просто подвернули под себя свои ходули, щелкнули жвалами и замерли, отказавшись от жизни!
Существо, увидев, что врагов поубавилось, оттолкнулось еще сильнее, хлопнуло парусами своих крыльев и открыло зубастый клюв, исторгая из себя ужасающую какофонию звуков, от которой нашим кошко-егерям пришлось и вовсе худо: добрый десяток из них просто покатились по земле, зажимая свои чувствительные уши.
Довольное существо приземлилось и "словило" первый выстрел — от моего соседа, с его "коротышом".
Через секунду к нему присоединились и остальные, старательно выискивая местечки, попадание в которые раздражали особь сильнее всего.
Мой "пливак" и имперский "сипач" — оружие похожее и по типу, и по качеству исполнения, и по наносимому ущербу, безостановочно посылали в сторону противника сгустки плазмы.
Знаете, чего мы добились, в конце концов?
Ни-че-го!
Наши хваленые стрелки рикошетили во все стороны от странной шкуры животного, плазма стекала на землю или впитывалась, попадая в глаза или разинутую пасть.
Станнеры искрили и, при наведении на существо, превращались в мертвые машинки, исторгающие из себя клубы вонючего, синего дыма.
Имперцы, с их энергетическим оружием, добились чуть лучших результатов — удачным выстрелом смогли отсечь кончик пера, с левого крыла.
Которое, тварь подхватила своим гибким хвостом и отправила... Себе в рот!
Всё!
Когда до нас осталось пяток шагов и стрелять плазмой стало поздно, мы с оператором "сипача", переглянулись и потянулись за честно уворованными "бензопилами".
"Бензопилами" мы разжились все.
Из принципа.
Даже "восьмилапы" прихватили с собой эти, им, в общем-то, не нужные, устройства.
Обида была сильнее здравого смысла: мы так старались, расчищали эту посадочную площадку, а нас так "ништяково" прокатили!
А, может быть, это было предчувствие?
Не знаю.
Существо, сблизившись до тесного контакта, расшвыряло нас кегли, отмахнулось хвостом от надоедливого "сипача", попытавшегося ее догнать, хвостом и скрылось в джунглях, оставив нас стоять в ступоре.
Никогда, ни "до", ни "после", я не чувствовал себя таким... Униженным!
Все наше оружие, выучка, опыт — все пыль по сравнению с существом, на пути которого мы встали.
Хрипящий "сипач", поймавший хвостом по вдоль хребта, отвлек меня от рефлексий.
Имперская аптечка, чудесное изобретение, которое мы, всеми правдами и не правдами старались достать, выручила и на этот раз — медикаментов на раненного ушло изрядно, зато и в живых разумный остался.
Всего, из пятидесяти, в живых, после встречи с существом, осталось двадцать четыре.
Наши "восьмилапы", "кошачьи" и несколько, подвернувшихся под горячую лапу, дагрийцев и пантеков.
На прощальный костер, мы, оставшиеся в живых, вырезали добрых полкилометра леса!
Плечом к плечу, отправились в свой последний путь к Звездам, бывшие враги.
Джунгли, от вставшего вровень с верхушками деревьев, пламени, замерли в ужасе.
Шестеро раненных, восемнадцать побитых и униженных вояк, смотрели в огонь, провожая в последний путь своих товарищей.
Как всегда, чтобы понять простую истину — война нужна лишь торгашу — приходится платить воистину страшную цену.
В реве пламени, треске прогорающих стволов и веток, мне слышалось лишь одно слово: "Мажгелет"!
На одном из языков пасаекху, это слово переводилось как "звездный зверь" или "зверь-звезда".
База имперцев, молчком выслала за нами легкий бот, в отличии от союзной.
В каждом строе, у каждого правительства, есть только одна проблема — люди.
Отогнав унылое воспоминание, снова уставился на звезды, холодно взирающие на меня через стекло обзорной палубы.
Больше меня никто не рискнет разбудить пинком, как это было в начале. И я, ни за что, не полезу в рискованные авантюры и не кинусь примирять все стороны, ощетинившиеся оружием.
Я просто вернусь к себе и заберусь в самый дальний уголок, где на мои глаза, кроме наших друидов, мне никто не попадется.
И буду бродить по звериным тропкам, уступая дорогу зверью и любоваться восходами и закатами, улыбаясь и довольно потягиваясь, предвкушая темную ночь или дождливый день — простые времена суток, времена года...
Ни один из двух моих браков не оказался "навсегда", а поведение наших избалованных вниманием женщин и вечные игры в телепатию, отбили охоту снова затевать ту тягомотину, что называется семейной жизнью.
Если станет совсем невмоготу — проще познакомиться по переписке с нашанной или "звякнуть", той же Рии...
Надоели мне русские красавицы, с их тяжелыми косами и не менее тяжелыми характерами, от которых и избы горят, и кони дохнут, на лету.
Оперевшись на перила локтями, от души вздохнул и рассмеялся: так начинается новая жизнь.
Впервые за двадцать лет, я стою и любуюсь на звезды, не рассчитывая, как буду вести боевые действия и как буду уносить ноги. Впервые — я в обычной "гражданке", а не в военной форме, камуфляже пехотинца, бронекостюме штурмовика или скафандре пилота.
И впервые мне на душе так хорошо, что я уже стал задумываться, а хочу ли я вернуться на планету, с которой сделал свой первый шаг в холодную пустоту межзвездного пространства.
— Встал, *опу отклячил... — Донеслось до меня из-за спины, на чистейшем русском. — Придурок...
Проходящий мимо, старательно попытался толкнуть меня бедром, очищая дорогу.
Будь вокруг толчея или другое настроение — я бы просто сдвинулся: сам не люблю, когда корма занимает всю дорогу.
На невезение проходящего мимо студентика, фраза, сказанная им по-русски, меня взбесила.
Отработанные сотней тренировок движения и связки, вбитые в самые темные зоны подсознания, вырвались наружу.
Локоть воткнулся парню в живот, продавливая дряблые мышцы почти до позвоночника.
Вниз — в то самое место, столь нежно любимое-ценимое подобными существами и вверх, разбивая нос и губы.
Подшаг, захват за шею и бросок.
Громкое "шмяк" возвестило, что студент — обычный куль с картошкой, не способный ни на что, кроме вечного брюзжания и нытья.
С громким воплем: "наших бьют!", вокруг меня стала собираться немаленькая группка наших студентов, торопливо закатывающих рукава и хрустящих суставами.
— Ша, креветки! — Вырвалось у меня, по старой памяти. — На кого баллон катите, маломерки?!
Да! На их лица можно было любоваться бесконечно!
Пусть они выросли уже на другой планете, с другими критериями воспитания и другим уровнем развития, но русский язык, он такой, яркий и понятный...
— Старший группы Иван Полтинный. — Кудрявый Ванечка, уставился на меня своими карими глазищами, явно унаследованными от "татаро-монголов". — Что здесь произошло?
— Ваня, пожалуйста, проведи инструктаж, со своими... — Я специально "забыл" представиться. — На предмет поведения в обществе и ответственности за свои слова. Пусть русский язык пока и не особо распространен, но в мультипереводчике он есть. Да и вы — лицо планеты и всех нас... Держите фасон, даже если дураки вам досаждают...
Ваня, поиграл бровями, переваривая сказанное мной и кивнул, делая шаг назад и признавая если и не справедливость, то хотя бы моё право говорить в подобном тоне.
"Куль с картошкой", как на грех, такой рассудительностью не отличался.
Подвывая, он принялся костерить меня во всех святых.
— Ян! Убери его! — Ваня, заметив, как начало изменяться мое лицо, вновь продемонстрировал не только сообразительность, но и внимательность. — Отдай его девочкам, пусть отмоют!
— Что?! — Девичий голос, раздавшийся из-за моей спины, сочился презрением. — "Отмоют"?! Да мы ему еще и добавим, правда, Янка?!
— Относитесь к нему, как к раненому... — Попытался воззвать к их чувствам, Иван.
— Самоубийца он, раненный на всю голову. — Второй девичий голос, чистый и звонкий, заставил меня развернуться. — Навязали, на нашу голову!
— "Певунья"... — Вырвалось у меня.
Высокая, мне до кончика носа, с волосами цвета золотой пшеницы и бездонно-голубыми глазами, девушка с полузабытой теперь картины.
Сопение десятка носов возвестило, что за "Певунью" меня порвут быстрее, чем я успею сказать "а".
— Наемник. У тебя проблемы? Или, с тобой — проблемы? — Станционный патруль безопасности, трое разумных, вооруженных станнерами, замерли чуть поодаль, рассматривая картину "стояния на Калке".
— Проблема. — С печальным вздохом, согласился я. — Впервые вижу такую красивую девушку!
Патруль расслабился. Парни набычились. Девушка улыбнулась.
— Он на меня напал! — Выкрик утирающего кровь "мешка с картошкой" разрушил хрупкое равновесие.
Патруль напрягся. Парни сжали кулаки. Девушка брезгливо поморщилась.
Будь старшим в патруле нашанн или дагриец, я бы отделался простым порицанием или парой монет штрафа.
Кольвег таким добрым не был.
Замерев на секунду, он окинул взглядом меня, осмотрел разбитый нос паренька и достал планшет, многозначительно посмотрев при этом на Ваню.
— Наемник. — Имперец покачал головой. — Тебя оболгали!
Камеры наблюдения, беспристрастно показали, по первому требованию, с чего все началось.
— Оскорбление старшего. Вторжение в пространство старшего. Клевета на старшего. — Начал перечислять пункты нарушений, кольвег, по нашивкам — капитан. — Одной поркой тут не обойтись!
— Мы не порем своих детей. — Покачал я головой. — А уж чужих и подавно не имеем права.
— Жаль. — Отрезал капитан и протянул Ванечке белый листок-квитанцию. — Пока этот детеныш не оплатит штраф, станцию он не покинет. Если у него нет средств — мы предоставим ему возможность отработать штраф. Не прощаюсь.
Патруль развернулся и неторопливо пошагал дальше по залу, всем своим видом излучая спокойствие и порядок.
— Тёма... — Ваня изучил счет. — Оплачивай и первым же кораблем... Обратно, на Матушку! Урод! Покоя от тебя нет! Нахрена твои две сотни набранных баллов, если ты — дебил!
— Давай я оплачу. — Мое предложение Ваня встретил таким взглядом, что я поежился.
— Пусть валит, к своему папочке! — Не выдержала "Певунья". — Достал уже, в душе подсматривать!
От немедленного убийства Тёму я спас, придержав Полтинного за плечо.
— Тёма. Час тебе. — Ваня глубоко вздохнул и развернулся к нему спиной. — Ян... Нет, ты его порвешь... Андрей, проводи, до туалета и дай пинка, чтоб не вернулся!
Андрей, парнишка ростом уже с меня, рыжий и зеленоглазый, ширококостный, легко подхватил Тёму за воротник, оглянулся по сторонам, разыскивая вывеску "туалет" и, дождавшись, когда остальные отвернутся, приподнял его как нашкодившего котенка и встряхнул так, что у того только зубы лязгнули.
— Я — не Ян. — Тихо прошипел он. — Рвать не буду, сам понимаешь — не мой стиль. Но за Лену, кое-что тебе "нашепчу".
Склонившись к уху, Андрей что-то прошептал, и Тёма стал зеленым!
— Ты меня понял? — Рыжий поставил своего подопечного на пол и отряхнул на нем костюмчик. — Запомнил?
Дождавшись ответного кивка, он развернул его в сторону туалета и придал ускорение, двинув коленом под зад.
"Что-то изменилось дома, за эти четверть века..." — Я вновь вернулся к рассматриванию звезд...
— Наемник. — Окликнул меня кольвег. — "Суета звезд привлекает лишь усталую душу"!
Фраза, сказанная на всеобщем, меня слегка развеселила: "Вечный покой, вряд ли сердце обрадует"!
Почесав мысленно затылок, перевел эти строки и вернул старшему патруля, ввергнув его в прострацию.
— Русские... — Вздохнул стоящий справа дагриец и пожал плечами. — Все у вас, слишком поэтично и романтично.
Кольвег, со вздохом согласился с младшим по званию и протянул мне руку для пожатия, ладонью вверх.
Стояло мне вложить ладонь в ладонь, как нестерпимая боль ударила по нервам, "сваривая" нас воедино.
Я видел его — своими глазами и себя — его. Воспоминания, словно свалились в один котел, плотно перемешались и полной мерой вернулись к обоим, превращая нас в странное подобие сиамских близнецов, у которых все разное, но все — едино.
Заколотились оба сердца, справа и слева, а между полушариями мозга натянулись длинные нити нервных волокон, соединяя в целое.
— Таль! Таль! Таль! — Кричало сознание кольвега.
— Дальше. Дальше. Дальше. — Твердило мое, изучая новую память.
Мы служили бок о бок, лишь по разные стороны линии фронта, повторяя жизненные ситуации, ранения, образ жизни... С разницей в том, что я так и остался наемник, воюющий за деньги, а он — сражаясь за свою страну.
Уже не надо было пытаться понимать, кто из нас — кто. И поздно понимать, что вся эта война — лишь малая часть старой, как сама смерть, правды жизни: "Ищи кому выгодно"!
Кому выгодна наша боль? Кому выгодны наши смерти? Кому выгодно?
Мне? Или этому капитану, что прошел 25 лет войны, потеряв все, кроме уважения своих однополчан, чести и твердого знания, что все будет хорошо, надо лишь победить!
Империя победила.
И теперь в голове капитана билось странное ощущение, что победитель живет хуже побежденного — Почему?!
Читая меня, кошкоподобный разумный, увидел точно такой же вопрос.
Еще за минуту до рукопожатия, он шел бить мне морду, чистить рыло и вытирать об меня сапоги.
А нашел точно такого-же, зеркально похожего.
И ни к чему все приготовления, кастет в кармане и нейроускоритель, как память о славных боевых днях.
Не с кем драться — история повторилась, зеркально для меня.
Для нас.
Теперь мы не будем помогать всему миру, как гордые победители.
Вру.
Будем.
Мы не можем иначе, не по-людски это, пройти и не помочь.
Капитан Парск Сминаэль выдернул свою ладонь, разрывая этот, полный боли, контакт.
Я не знаю, где и у кого он подсмотрел наш жест — протягивать ладонь для пожатия, но знай он все нюансы рукопожатия... Открытая ладонь вверх, признак очень сильного и открытого человека.
