Нежность Пустоты Грядущей

Истошно визжа, Занмар падает, откатывается прочь от опасного человека, а тот стоит, равнодушно глядя на него, опустив меч, с лезвия чьего медленно стекает маслянистая, зеленовато-матовая жидкость. Очередь из автомата попадает в грудь техника, пытавшегося спрятаться за машинами на другой стороне и он, неловко вскинув руки, падает лицом вниз, коротко вскрикнув перед смертью.

Присев, кончиками пальцев касаясь пола, почти встав на четвереньки, Джаннара пытается из-под машины рассмотреть своих врагов, укрываясь за стойкой шасси, едва доходящей до ее колен. С испугом, оскорбляющим самого Сеятеля Занмар смотрит на жидкость, вытекающую из обрубка его передней конечности, пылающим блеском чувствует рану на теле своем, более всего удивленный тем, что может существовать подобное тогда, когда он уже счел себя неуязвимым, подобным мертвому солнцу в невозмутимом покое существа уже потому превосходящего прочих, что никто не может причинить ему вред. Он слышит, как в его теле шевелятся органы, расширяясь, уменьшаясь, ускоряя биение, взволнованно пульсируя и дрожа, но не знает, насколько опасны повреждения и чувствует, как слабость, порождение неопределенности и страха, желания жить как боязни потерять прекрасное будущее, расползается по всему миру вокруг него.

Чувствуя и слыша, как заканчиваются патроны в обойме, солдат отступает к своему улыбающемуся командиру, встает рядом с ним, прижимаясь спиной к машине, перезаряжает автомат.

-Она не ранена?

Солдат качает головой, переводя затвор.

-Стреляй только в конечности или голову. Не повреди плод.

Кивнув, солдат приседает и выглядывает из-за носа машины.

Вторая из пригодных для полета находится на другой стороне и Джаннара смотрит на нее, сощурив глаза, облизывая пересохшие губы. Механик, глаза чьи все еще скрыты под красными очками сидит возле того аппарата, глядя на девушку и прижимая к груди дрожащие руки.

В тоскливой задумчивости Джаннара прижималась к теплой машине, пальцами свободной руки лаская ее красные узоры и глядя на механика сощуренными глазами, отчего он только сильнее прижимался к стене, не понимая, чего хочет она от него, но не сомневаясь в том, что любое из ее решений приведет к его смерти.

-Командир, — она вышла из-за машины с поднятыми руками, медленно опустилась и положила пистолет на пол, стальным носком ботинка оттолкнула его от себя, — Я сдаюсь.

Толкнув локтем своего солдата, Хонна вынудил его выйти и тот, прижимая к плечу исцарапанный, побитый приклад, осторожно выглянул из-за носа машины, приседая и надеясь, что девушка действительно решила покориться им.

Мельком взглянув на командира, солдат кивнул и тот вышел из-за машины, наклонив голову посмотрел на девушку и, улыбнувшись, поднял меч, положив его на правое свое плечо, едва придерживая рукоять кончиками пальцев.

-Повернись ко мне спиной и опустись на колени, — и когда она покорно выполнила его требования, они приблизились к ней и солдат, сдернув с пояса наручники, сковал ее руки. Только тогда командир встал перед ней, покачиваясь, глядя поверх нее на корчащегося, отползающего к стене Занмара. В спокойных ее глазах, отрешенных, смущенных, неподвижных, застывших, текучих, игривых, вихревых, он видит порчу и она кажется ему желанием.

-Я знаю, что тебе это нравится, — он приседает, он смотрит на нее так, как палачи на тех, кого в последнюю секунду вырывают из их рук те же, кто обрек на казнь, -Не притворяйся.

Техник, осмелившийся выбраться из-под защиты машин подошел к командиру и встал рядом с ним, сняв красные очки, держа их в руке и глядя на девушку моргающими, воспаленными, слезящимися глазами. Его светлые волосы намокли от пота и острыми прядями свисали с затылка.

-Кто она, командир?

-Предательница. — повернувшись к технику, Хонна улыбнулся ему поверх черного лезвия.

Вернув взгляд девушке, механик кивнул со злорадным довольством во взгляде и направился в сторону лифта.

Командир последовал за ним, оставив Джаннару со стоящим за ее спиной солдатом и, подойдя к Занмару, с усмешкой ткнул в него острием меча.

-Ты еще жив? Я не хочу, чтобы ты умирал, — он скривил губы, приподнял брови, насмехаясь над неумелым соперником, — Ты так много для меня значишь...

Но звучали эти слова подобно тем, что произносят над могилой надоевшей жены.

Из открывшегося лифта появились еще трое солдат и двое медиков в синих комбинезонах. Один из них, следуя жесту командира, поспешил к Джаннаре, а другой опустился на пол рядом с Занмаром, открыв свою черную шкатулку, полную гладкого стального блеска. Не было сомнений, что он впервые видит перед собой подобное Занмару существо, но, не медля ни мгновения и не произнося ни слова он сжал жесткими жгутами раненую конечность и протянул пальцы в черных перчатках к ране на брюшке.

Чувствуя все вокруг себя слишком прочным и твердым, острым и неправдоподобно устойчивым, Занмар кружился в этом непоколебимом мире, не мог устоять на ногах, бессильно скреб конечностями по полу, упираясь в стену, пытаясь подняться, чтобы сбежать от этих существ, понимая, что они ничем не смогут помочь ему. Единственный, кто мог бы излечить эти раны — сам Сеятель или подобные ему, но он мертв, а они далеко, если есть где-либо на этом Древе. Ему остается надеяться только на то, что его тело само восстановит себя, но он слишком мало провел времени в нем, чтобы иметь уверенность в счастливом исходе. Жидкость сочится из туго перевязанной конечности, нижние глаза видят все хуже и он перестает понимать, что говорят склонившиеся над ним мужчины. Он четко слышит их слова, различает интонации, но каждое из них в отдельности ничего не значит для него. В те мгновения, когда волнистая боль вспарывает видимое беснующимся гневом, ему кажется, что он скорее чувствует, чем воспринимает смысл сказанного, но тот исчезает слишком быстро, он такой же скоротечный, как оргазм, коим и является для слов и Занмар перестает уделять ему внимание, тем более, что перестают видеть и средние его глаза. Тщетно пытаясь оттолкнуть людей уцелевшими конечностями, он вспоминал создателя своего, взывая к нему, несмотря на всю его ложь и будучи уверенным, что менее всего была бы приятна ему гибель творения его от рук корневиков.

Они нанесли белесую пену на его рану, опорожнив красный флакон, заклеили ее черным пластырем, от чего он не стал чувствовать себя лучше, четверо мужчин подняли его на руки и бережно перенесли в лифт, сопровождаемые командиром, уже вернувшим в ножны меч.

Лифт двигался вниз так долго, что Занмар подумал о близости к двигателям. Когда же он открыл двери свои, то запахи и звуки оказались теми, каких Занмар не пробовал никогда и не мог он точно сказать, были созданы они машинами и существами, близостью смерти или его собственным телом, их пряная настойчивость, тонкая изворотливость, лукавая простота забавляют его настолько, что впервые после первой кончины своей ему хочется смеяться и он чувствует, что готов это сделать. Они несут его, перевернув брюхом к потолку, так им удобнее, только верхние его глаза открыты и он видит черный гладкий пол, их начищенные сапоги и ноги, видит ботинки со сталью в носках, но не знает, принадлежат ли они Джаннаре и сомневается, чтобы они позволили ей теперь быть рядом с ним. Множество разговоров доносилось для него и он сожалел, что не может понять ни одного, ему казалось, что они могли бы утешить его, отвлечь от боли и представлявшихся ему оскорбительными гибельных мыслей. Поместив его в пустой комнате со стальными стенами, столь яростно презиравшими любое отражение, что позволительно было возникнуть предположениям о давнем насилии или преступлении, они закрыли маленькую округлую дверь и оставили его наедине с единственным в низком потолке светильником, неровное, пульсирующее гудение чье лишь усиливало страдания и вынуждало к болезненному напряжению те его органы, которые он полагал ответственными за движение жидкостей внутри него. Оставшись один, он отполз в дальний от входа угол и забился в него, полный сожалений о том, что не может стонать. Когда-то ему говорили, что это может ослабить ощущение боли, но только сейчас он склонен поверить тому, ранее высокомерно отвергавший подобные заявления и уверявший, что может спокойно переносить любую боль. Учителя и Евгения достаточно причиняли ее, чтобы он научился осмотрительному, уважительному, лишь самую малость небрежному и ироничному обращению с ней, неизменно позволявшему превозмогать все условности, предлагаемые ею и переживать ее с такими же последствиями, как поцелуй или облако.

Думая только о том, чтобы сделать следующий вдох, он открыл рот и язык его против воли развернулся, выпал на холодный белый пол и остался лежать, извиваясь длинной тонкой лентой. Усталый и потерявший представление о надежде, Занмар и не пытался втянуть его обратно, а растерянно и отрешенно смотрел на него одними только верхними глазами, чувствуя в нем неразрешимую загадку, вынужденный снова и снова повторять себе, что видимое им является его собственной частью, как в тех детских кошмарах, когда ему снилось, что он просыпается парализованным.

Он не мог уснуть и не знал уже, была ли у него, сохранилась ли способность та. Ему хотелось спать, потерять сознание, ведь тогда эта воющая пустота, притворявшаяся болью не была бы столь властна и неотступна. Узкая, от одного края до другого, заслонка в двери поднималась, стальной лоток, заполненный мутной желтоватой жидкостью появлялся перед ним, но он не мог добраться до него и тот исчезал, чтобы через некоторое время появиться вновь. Наступил момент, когда он, несмотря на то, что не было никаких изменений в нем и рана, от которой давно уже отлепился пластырь, сочилась черной маслянистой влагой, нашел в себе силы подобраться к нему, подтянуть язык, перебросить его через край посуды и сделать несколько тяжелых глотков. Это не принесло ему облегчения, не вернуло силы, ничем не помогло и он чувствует себя ослепительным глупцом на обратном долгом пути в свой влажный угол.

Когда дверь открывается, у него едва хватает сил поднять взгляд, чтобы рассмотреть пришедших. Босые ступни с неровными грязными ногтями оказались перед взором его, черные брюки покачивались над щиколотками, пара сапог видна была позади. Только по осторожному прикосновению рук он узнал свою госпожу, открыл все глаза свои и приподнял голову, чтобы посмотреть на нее. Опустившись на правое колено так, что тонкие брюки натянулись на промежности, она нежно ласкала его, чего он никогда не знал в человеческом своем обличье. Широкий пояс из лакированной черной кожи обнимал ее талию и застежка-две вцепившихся друг в друга головы форга вся была в выбоинах и царапинах.

-Я рада, что ты еще жив...-она наклонила голову и он увидел потемневшие корни ее волос.

Механик, стоявший позади нее, сжимавший в правой руке автомат, красные очки поднявший на лоб, беспокойно озирался, придерживая повисшую на его левом плече походную сумку. В правой ноздре его маленького прямого носа блестела золотая серьга в виде головы рашвана.

-Прогему орн промодает терге? — ему было трудно говорить, но намного большей сложностью было вообразить следующее мгновение, пробиться в него, зацепиться за него коготками, удержаться в нем, заставить его принять себя как достойного и сильного хозяина, полноправного повелителя, наслаждающегося господина.

-Он восхищается моим предательством, — и слуга ее чувствует, что она гордится тем, неуверенный, считает ли сама себя она совершившей подобное.

Обхватив тело Занмара, она потянула его наверх, он отчаянно и слабо заскреб по полу дрожащими конечностями, пытаясь удержаться и не упасть обратно.

-Я нре вырриву, — прислонившись к стене, он с величайшим усилием втянул наполовину язык.

-Ты уверен? — она быстро осмотрела его тело и глаза ее сощурились, зрачки расширились от попытки понять его боль.

-Дра, — все движения его привели только к тому, что черный, с желтоватыми в нем волокнами гной потек из его раны, — Нрулегой сдой.

Она задумалась, вспоминая о том, что рассказывал ей отец ее ребенка.

-Но тебе нужен чистый. Это очень далеко от дерева. — она отвернулась, подняла взгляд на мужчину, не останавливая своих успокаивающих ласк.

Он покачал головой.

-Мы не сможем вернуться. — короткое дуло автомата покачивалось, исцарапанные очки блестели под яркой лампой.

-Нрогое дрего...

Она отвела взор, опустила голову и он подумал, что она вспоминает все те мечты, которыми Сеятель делился с ней, такими радостными были ее глаза.

Не поднимаясь, она обратила взор на мужчину.

-Мы не сможем вернуться. — все таким же скучающе-усталым был его голос.

Повернувшись спиной к Занмару, она оставалась неподвижной.

Вздохнув, мужчина сбросил с плеча сумку, улыбнулся, довольный своим предательством и направил на Джаннару автомат.

Правая рука ее оставалась на брюшке Занмара, черная густая жидкость стекала по ней и, собрав ее в ладони, она метнула зловонный гной в лицо корневика.

Он вскрикнул, вскинул руки к глазам, а она уже бросилась под его ноги, подсекая их, ударяя его обеими руками в живот, оставляя грязные темные пятна на белом комбинезоне. Автомат загрохотал по полу, она сдернула его с мужской руки и, ловко перехватив, ударила прикладом по лицу предателя. Заорав, он оттолкнул ее и она упала на спину, чтобы мгновенно вскочить, направляя на него оружие. Кровь смешалась с гноем на его лице, выплевывая осколки зубов он медленно поднялся, стряхивая с пальцев липкие капли, протирая глаза их костяшками, изрыгая ругательства, пытаясь увидеть Джаннару, проклиная ее силу.

Усмехнувшись, она ударила ногой по его промежности и он, захрипев, повалился на пол, издавая стоны, напомнившие Занмару звуки его умиравших собратьев.

Встав над ним, придерживая левой рукой дуло автомата, она задумчиво смотрела на то, как он катается по полу, вслушиваясь в его воющие стенания.

Собрав все силы свои, осторожно переставляя дрожащие, подламывающиеся конечности, Занмар обошел раненого мужчину и направился к двери, Джаннара двумя шагами догнала его, с опаской выглядывая в коридор.

Здесь украшением для стен служили кадонги и гнурги, а запах, пульсировавший в воздухе, возникавший и пропадавший через равные промежутки, был всего лишь крадущимся паразитом, ловким и быстрым, угасавшим быстрее, чем успевало расцвести гневное отвращение к распутной горечи его. Каждый свой шаг считая последним, уговаривая себя на следующий теми же словами, какими когда-то убедил себя совершить первое убийство, Занмар шел за той, кого продолжал считать госпожой своей, видя в ней лишь спасение для будущего своего, для того чуда, в которое должен был превратиться.

-Послушай, — когда закрылись двери лифта, она опустилась перед ним, сжала его голову в своих ладонях, автомат ударился дулом о пол, — Я не знаю, кем на самом деле был наш Сеятель. Во многом он обманывал нас, во многом говорил правду. Его ребенок во мне и я должна спасти его. Я подозреваю, что он и его машины повлияли на меня так, чтобы я хотела этого, но все равно ничего не могу поделать. У меня недостаточно воли. Возможно, кто-нибудь другой и справился бы с этим, но не я. Быть может, Джонас...-она на мгновение замолчала и глаза ее замерли, остановились отражения в них, умолкла их дрожь. — Я не уверена в том, что ты действительно можешь стать тем, о чем он говорил. Я думаю, нам лучше бежать на один из листьев, самый дальний, до которого сможем долететь.