На обочине канона

— Да как ты вообще посмел сунуться ко мне со своими идиотскими подарками! Чтобы я предала память Дана!..

— Довольно! — дом потряс очередной удар. — Молчать, женщина! Хватит уже нести эту чушь про Като и его память! Ведёшь себя так, словно это не его убили, а тебя. Думаешь, он бы такой жизни тебе пожелал? Вечного одиночества? Ну и живи, как тебе вздумается! Вот, держи — с днём рожденья!

Послышался скрип деревянных гэта по черепкам. Похоже, учитель Минато шёл к двери.

— Д-джирайя… — в голосе принцессы Сенжу не осталось и следа былой уверенности и злости. Теперь в нём явственно слышались жалобные всхлипы. — Я…

До слуха любопытных чунинов донеслись сдавленные рыдания. Словно женщина плакала, уткнувшись в подушку. Или… в грудь мужчины. Тактичный Намиказе потянул подругу подальше от окна. Задумчивая Кушина не сопротивлялась. Свои мысли она озвучила уже на живописной полянке в тихом яблоневом саду:

— Как ты думаешь, Минато-кун, твой сенсей прав?

— Я согласен с ним, Куши-чан. Если тот человек любил Цунаде-химэ, он бы хотел, чтобы она была счастлива.

— Д-да, наверное… — девушка обхватила руками плечи и зябко поёжилась. Через пару минут она подняла на друга лукавый взгляд. — А всё-таки, Инаби-кун не соврал. Это штука с ромашкой действительно работает!

— Знаешь, — парень ответил ей таким же взглядом. — Если соберёшься гадать, сперва покажи цветок мне. Я пересчитаю лепестки, чтобы результат уж точно был правильным.

— — — — — — — — — —

[1] http://www.pichome.ru/image/NOE

[2] Как уже догадались знающие читатели, сюжет сказки был позаимствован ГГ из замечательного советского мультфильма «Самый, самый, самый, самый».

Глава 18 — Зеркало

По странной прихоти мироздания четырнадцатый полигон располагается в противоположном от квартала Учиха конце деревни. Окидывая скучающим взглядом унылую панораму и широко зевая, тащусь туда уже пятнадцать минут. И это от Академии! Проклятый дождь не даёт ускориться — хоть прыгать по крышам уже худо-бедно получается (недолго, правда), сверзиться с мокрых «верхних путей» можно очень и очень больно. Не хватит у меня концентрации, чтобы долгое время «приклеиваться» к чему попало. Тем более, в таком состоянии, как теперь. Я потянулся и снова широко, с подвыванием зевнул. Полдня вчера убил на те, как впоследствии выяснилось, ненужные рисунки, отдал Яманака последние сбережения за торт, после вечерней тренировки ещё пара часов ушла на подготовку новой партии иллюстраций…

Время только перевалило за полдень, а я уже с тоской мечтаю о тёплой постели. Как жаль, что шинобским детям не положен тихий час! Всё же охота за саннинами далась мне куда тяжелее, чем ожидал — сказывается нежный возраст. Но, слава Богу, всё закончилось. Джирайя оценил проделанный труд, одобрил его, а главное — отменил своё задание! Значит, Инаби наконец-то отдохнёт! Чего мне стоило вчера не пуститься в пляс при словах сенсея «больше ничего делать не нужно»… Вот сдам ему с рук на руки новую сказку, и бегом домой — авось удастся всё же прикорнуть часок до возвращения взрослых и вечерней встречи с одноклассниками…

На полигоне стоит идиллическая тишина. Неприятный дождик в очередной раз прекратился, собираясь с силами, чтобы через четверть часа вновь вернуться на улицы деревни, Скрытой в Листве. Будущий воспитатель заводного апельсина обнаруживается неподалёку от входа. Неужели я удостоился чести видеть ту самую знаменитую тренировку жабьих отшельников, при которой нужно удерживать равновесие на острой вершине пирамиды? Только что-то саннин не шибко похож на медитирующего Будду — разве что загнутыми в позу лотоса ногами…

Джирайя сидит ко мне вполоборота, что позволяет полностью насладиться открывшейся картиной. Весело мурлыкая под нос, саннин неторопливо что-то пилит. Скрежет металла по металлу разносится далеко окрест. Обхожу сию композицию и вижу в руках сенсея его знаменитый хитай-атэ с иероглифом «Масло». Никакой реакции на своё прибытие не наблюдаю. Позвать его, что ли… Надеюсь, не упадёт от неожиданности:

— Кхм, здравствуйте, Джирайя-сенсей!

— А, Инаби-кун! — вопреки моим опасениям, деревянная плашка, служившая ученику Третьего сиденьем, даже не шелохнулась. — Как успехи?

— Не очень, — грустно вздыхаю. — Я придумал новую песню: «Вчера жизнь была простой игрой, а теперь я ищу, где спрятаться», но она совсем нескладная!

— М-да, — скептически взлохмачивает белобрысую шевелюру не оценивший моих битломанских потугов Жабыч. Однако не спешит навязывать свою точку зрения. Вместо этого мастерски переводит тему. — У тебя отличное воображение. Принёс новую сказку?

— Только идею и рисунки, Джирайя-сенсей! — разворачиваю захваченный с собой рулон с бумагами и осторожно протягиваю вперёд.

— Хм, «про рыбака и маленькую золотую рыбу», — катает на языке заглавие молодой литератор. В голосе ясно слышится недоумение, сдобренное лёгкой долей разочарования. — Дай-ка я догадаюсь — этот старый человек поймал волшебную рыбу, и она сделала его счастливым?

— А вот и не угадали, Джирайя-сенсей! — радостно показываю ему язык. — Сначала старик долго трудился и много раз без толку забрасывал невод. А когда поймал рыбку, она пообещала большой выкуп, но он ничего не взял, а отпустил просто так…

По мере моего сумбурного повествования, перемежаемого показом иллюстраций к ключевым моментам сказки, на лице саннина всё сильнее проступает понимание, а затем и восторг. В некоторых местах мы спорим, другие он понимает намного лучше меня.

Я всё больше восхищаюсь этим человеком. У него не было одиннадцати школьных лет. Его не заставляли штудировать и анализировать шедевры мировой литературы. Он не прочёл тех сотен томов и тысяч стихотворных строк, с которыми свёл знакомство я. У него вообще нет никакой базы, кроме устных преданий да четырёхлетних курсов малолетних киллеров. Тем не менее, сейчас полуобразованный убийца разговаривает со мной на равных, на лету схватывает пушкинские идеи и адаптирует их под местные реалии! Незнание, например, термина «градация» нисколько не становится помехой — суть «учитель» воспринимает и так. Словно господин Журден, который был не в курсе, что разговаривает прозой.

Увлёкшись творческим процессом, сами не замечаем, как заготовленные материалы подходят к концу. С предвкушающей улыбкой будущий всемирно известный писатель запаковывает мои рисунки и свои заметки в печать и вновь хватается за хитай-атэ. Не выдерживаю и даю волю любопытству:

— Джирайя-сенсей, а что это вы делаете?

— Ставлю памятную зарубку, Инаби-кун, — расплывается в улыбке жабий отшельник. — Вот, смотри: первая — это после пьянки, когда обмывали получение чунинских жилетов. Вторая — когда выжили в битве с Саламандрой. А третья… вчера!

Загорелая рожа с красными разводами становится ну очень довольной. Саннин счастливо жмурится и мечтательно откидывает голову назад, позабыв о необходимости балансировать на своих деревяшках. Панически взмахивает руками, но удерживает равновесие и возвращается к работе. Успеваю заметить на шее два характерных синяка. Моё удивление столь сильно, что не удерживаюсь от дебильнейшего из вопросов:

— Так вы что, вчера?..

— Ага, — физиономия Джирайи становится совсем уж сияющей. Срочно нужен кирпич!

— Тогда, — пытаюсь справиться с удивлением и лёгкой завистью. Вот ведь свезло мужику «на шару»! — Вы что, завтра тоже будете корябать свой протектор? Он ведь так быстро кончится.

— Завтра? — удивляется эта наглая морда. — Не-ет, ни завтра, ни в ближайшие полгода мне лучше на глаза Цунаде не попадаться. Вот когда отойдёт…

— Ну, вы и!.. — не могу найти приличных слов для этого блондинистого пикапера. В итоге останавливаюсь на самом детском варианте. — Как вам не стыдно, Джирайя-сенсей! И вы ещё называете себя её другом!

— Э-э?.. — тупит Жабыч. Нет, я допускаю, что он в таких делах неопытен, но для меня-то всё ясно, «как простая гамма»!

— Мы ведь спрашивали про Цунаде-сан у Кушины-химэ и даже у Тока-сан! Она очень переживает, что все, кого она любила, умерли! Считает себя проклятой! Думает, что ей из-за этого всю жизнь придётся быть одной! А вы ей сначала дали надежду, а теперь бросаете у разбитого корыта! Да ещё меня заставили вам помогать! Козёл!

По открытому рту и остекленевшим глазам понимаю, что пациент где-то глубоко в себе и вернётся не скоро. Возмущённо плюю себе под ноги (не соврал Марк Твен — через дырку от выпавшего зуба это действительно делать намного удобней) и с гордо поднятой головой покидаю полигон. Уже у самого выхода оборачиваюсь на шум упавшего тела. Злорадно хмыкаю и стартую в сторону родного квартала. Куда только усталость подевалась?..

Бушующие эмоции мешают трезво оценить происходящее и найти выверенный правильный и выгодный выход. В таком состоянии весёлой и решительной злости я запросто могу столько дров наломать, что за всю жизнь не разгрести. Плевать! Сейчас я, как герой давным-давно прочитанного стихотворения, просто очень боюсь не успеть[1]. Тяжело дыша, вваливаюсь домой и ору:

— Обито! Где наши рисунки?!

* * *

Скука и серость царили в стенах госпиталя деревни, Скрытой в Листве. Барабанящий по окнам дождь убаюкивал пациентов и врачей. Из-за закрывших небо туч стены, кровати, оборудование, одежда и лица людей — всё казалось безжизненным, выцветшим. И вот, подстраиваясь под окружающий мир, всё тише звучали голоса ирьёнинов, и всё больше больных проваливались в неглубокую дремоту, коротая бесконечный сумрачный день.

Накрыв одеялом очередного сильно простуженного ребёнка, Цунаде устало и привычно успокоила взволнованную мамашу и продолжила обход. Странно, сегодня ни коллеги, ни пациенты не проявляли обычной назойливости. Наоборот, в присутствии ученицы Сандайме они странным образом затихали, наткнувшись на её тяжёлый взгляд.

Принцесса Сенжу никогда не была болезненно зависима от мнения других, а сегодня и вовсе почти полностью игнорировала всё происходящее вокруг. Мысли женщины крутились вокруг вчерашнего происшествия. Она всегда ценила Джирайю за честность и прямоту, граничащих с наивностью. Начиная с их первого дня в команде, он пытался добиться её благосклонности. Но видно было, что парень даже и не задумывается о серьёзных вещах вроде свадьбы и совместной жизни, и изменить друга Цунаде не могла. На первом месте для него всегда были вещи глобальные, вроде жизни без войн для шиноби, или поиска того самого ученика, что изменит мир. Соблазнение наследницы клана основателя он воспринимал скорее как нечто среднее между забавной романтической игрой и дружеской перебранкой (в зависимости от настроения девушки). Большую часть времени её устраивал такой ход событий. Иногда, наоборот, жутко бесил. Пару раз она поддавалась искушению, но никаких изменений в их отношениях не происходило: после некоторой паузы стартовал новый раунд ненавязчивых приставаний. А вчера… вчера она поверила в то, во что ей так хотелось поверить, и дала волю эмоциям. Этой ночью она наконец-то была не одна. И счастлива.

Утро расставило всё по местам, оборвав сказку на самом интересном месте. Сквозняк из разбитого окна. Смятая постель. Длинный белый волос на подушке. Мерное тиканье часов. И одиночество.

Цунаде почувствовала, как вновь накатывает волна тоски, и потрясла головой, пытаясь прогнать непрошеные воспоминания. Торопливо черкнув заключение в очередной медицинской карте, она перевела взгляд на лежащую на кровати пожилую женщину:

— Снова к нам, Маюко-сан? Вы, должно быть, уже познакомились со всем персоналом больницы?

— И не говори, девочка, — старушка вымученно улыбнулась. — Вот жду не дождусь, когда меня наконец перестанут терзать всеми этими пилюлями и трубками и позволят спокойно отправиться к Шинигами.

— Ну что вы, — выдавила из себя дежурную улыбку ученица Третьего. — Очень скоро мы вновь поставим вас на ноги, и проживёте ещё сто лет!

Пациентка в ответ молча погладила внучку Хаширамы по руке. В выцветших глазах была только усталость. Неубедительно пробормотав что-то ободряющее, Цунаде поспешила продолжить обход.

Она даже не могла злиться на Джирайю. В конце концов, он всегда честно и недвусмысленно озвучивал свои намерения, и не его вина, что она навоображала себе невесть чего. Подумаешь, сделал несколько ничего не значащих подарков…

Сенжу резко остановилась посреди коридора, перепугав идущую следом молоденькую куноичи с каталкой, и раздражённо отмахнулась от её лепетания. А с чего она взяла, что сюрпризы делал жабий саннин? Да, вчера он принёс торт, чтобы поздравить её с днём рождения. Очень хороший подарок, которому было найдено достойное применение… Женщина слегка покраснела и снова тряхнула головой, отбрасывая несвоевременные мысли. Возможно, события предыдущей недели дело рук какого-то неизвестного шиноби-ухажёра, а старый друг вчера просто оказался в нужное время в нужном месте? Тогда… тот тайный воздыхатель вчера мог увидеть, как она… Цунаде смутилась ещё больше. Не получится ли так, что она своими действиями оттолкнёт влюбившегося в неё шиноби? Кто же осмелится соперничать с её сокомандником? Окончательно запутавшуюся в эмоциях и предположениях ирьёнина вывел из раздумий протяжный, с подвыванием, стон.

Обнаружив, что только что, «не приходя в себя», вправила перелом какому-то несчастному пареньку, куноичи хмыкнула, перепроверила результат и, поручив ассистенту фиксацию конечности, отправилась дальше, снова и снова прокручивая в уме сложившуюся ситуацию…

— Цунаде-сама! Цунаде-сама! — в голосе молодого шиноби в белом халате проскальзывали панические нотки. — Я только… а она… и сразу…

— Палата какая? — рявкнула принцесса Сенжу, хватая бестолкового генина за шиворот и хорошенько встряхивая.

— А?.. — темноволосый юноша, открыв рот, смотрел на неё круглыми от ужаса глазами. В этот момент он сильно напоминал кролика с фермы, на которого Орочимару шутки ради натравил свой призыв в далёкую пору их ученичества. После второго встряхивания несчастный судорожно сглотнул под многообещающим взглядом карих глаз и, наконец, выдал: — С-семнадца-а-а…

Трудно закончить фразу, если вдруг оказываешься в свободном падении.

— Ты вроде неглупый парень, Сёмэй, — на ходу выговаривала едва поспевающему за ней подопечному ученица Сарутоби, — но слишком уж теряешься в экстренных ситуациях. Это непозволительно для ирьёнина. Я знаю только один способ преодолеть это — тебе нужно больше опыта. Поэтому запиши на свой счёт ещё два дежурства за эту неделю. Хоть бы в курс дела меня ввёл по дороге, а то…