После жизни

— Я хочу увидеть свое отражение в зеркале, — пытаюсь я подняться. Но Док останавливает меня.

— Нет. Нельзя вставать. Твоя температура увеличилась на градус быстрее, чем мы ожидали. Это спровоцировал солнечный удар. Я ввел тебе обезболивающие и штамп, который я смог приготовить здесь. В лаборатории Трента ест все необходимое.

— Я умру? Так скоро?!

— Что значит умрешь и так скоро? Ты вовсе не умрешь! Я не дам тебе этого сделать. Штамп смог успокоить твое внутреннее состояние.

Мне плохо. Но надо держаться.

— Я так и буду здесь... до конца? — решаюсь задать я ему свой главный вопрос.

— Да, к сожалению. Я не отпущу тебя сейчас даже, если Граф попросит об этом. Но он не сделает этого. Он знает степень опасности.

Глаза закрываются, а слезы все равно проникают на мои щеки, омывая их горячей и соленой влагой. Что же делать? В моем животе растет новая жизнь, но вряд ли я смогу быть с ней до конца.

* * *

Мою ладонь гладят и рисуют замысловатые узоры кончиком пальца.

Я приоткрываю глаза и смотрю на того, кто этот посетитель. Это Граф. Он сидит у моей кровати и в задумчивости выводит свои узоры на моей ладони. Взгляд его опущен вниз.

— Я рада видеть тебя, — шепчу я ему, стараясь улыбаться.

Граф молча смотрит на меня. Его лицо как камень. Он держит свои эмоции под контролем, но они подтачивают его как точит вода самый острый и мощный камень.

— Как ты? — отстранено холодно интересуется он.

— Хорошо. Лекарства действуют.

— Так не должно быть.

Граф привстает и прикасается губами к моему животу, запуская в меня рой бабочек, что порхают внутри. Волна нежности поднимается во мне. Я запускаю руки в его волосы и наслаждаюсь нашей близостью.

Граф мурчит как кот и прислоняется ухом чуть выше живота.

— Его слышно? — с придыханием спрашивает он меня. Его голос срывается и не хватает дыхания.

— Нет. Еще рано. Ты не почувствуешь его.

— Жаль. Я хочу слышать своего сына, чувствовать поддержку.

— О чем ты?

Я ощущаю, что эти слова Графа не пустой звук. Его что-то очень сильно беспокоит.

— Я боюсь не справиться со всем этим. Лучше было, когда никто не управлял мои сердцем и чувствами. Легче ощущать себя бесчеловечным. Роботом, что не ведает любви.

Эмоции зашкаливают через край. Граф открывается мне. Я беру его лицо в ладони и внимательно смотрю на него. Стараюсь запомнить каждую его черточку. Не знаю зачем, но так... на всякий случай.

— Ты жалеешь, что познакомился со мной? — с замиранием сердца я жду его ответа.

— Что?! Ты спрашиваешь меня о таком?! Это я должен спрашивать тебя: жалеешь ли ты о том, что я испоганил тебе твою жизнь.

— Моя жизнь — это ты. Наш ребенок и ты — все, что я желаю.

— Не такой она должна быть в твои семнадцать лет. Не такой. Прости меня, — целует он меня, едва прикасаясь. Он боится причинить мне боль. Он боится уничтожить меня. А я боюсь, что он уже уничтожен мной. И осознание этого сильно давит.

— Граф, — он замирает. — мы сможем все преодолеть. Ты только будь рядом со мной. Хорошо?

— Хорошо.

Это то слово, что мне нужно услышать. Я спокойно проваливаюсь в сон, ощущая руку своего любимого поверх моей.

* * *

Проходит три месяца бесконечных мытарств Графа и моих попыток дожить еще один "лишний" день.

Все это время я остаюсь в палате, что оборудована в лаборатории специально под меня. Лишь бы я была рядом с Доком, рядом с жизненно-необходимым штампом, который день ото дня действует все слабее и слабее. Его сила над ослабевает. Ребенок же становится лишь сильнее. Он уже вовсю толкается и пихает меня, не давая спать ночами. А днем мне совсем не сомкнуть глаз: Док все время "пытает" меня новые способами сбивания температуры. Она уже поднимается от тридцати девяти до тридцати девяти и семи. Мне остается совсем немного.

Граф приходит каждый день ко мне и просиживает около моей постели до вечера. Он выглядит измотанным и уставшим. Все чаще я вижу на его руках синяки с кровоподтеками, если он не успевает одеть свою рубашку поверх майки. Он отмалчивается на все мои вопросы, а я не могу устроить ему истерику или скандал — нет сил.

На его лице лишь изредка появляется некое подобие улыбки, когда он разговаривает с ребенком, гладит мой изрядно увеличившейся живот и прикладывает свое ухо к нему, чтобы услышать своего сына. Лишь на это мгновение нас становится спокойно и легко. Мы наслаждаемся друг другом.

Он зовет сына Принцем. Мы думаем, что это должен быть сын... Пинается он сильно.

Граф и я хотели узнать точно, сделав УЗИ, но Док предостерег нас от этого. Он не знает как это может повлиять на плод и к чему это приведет для меня. Граф тут же отказывается от этой идее. А мне жаль... Я даже пару раз пытаюсь его переубедить, но Граф непреклонен: он не позволит мне рисковать. Я замолкаю. Приходится.

Теперь, я просто верю ему и ночью, пока меня оставляют все в покое, чтобы дать поспать, я разговариваю со своим Принцем, надеясь, что он хотя бы запомнит мой голос.

Вот и сегодня, рано утром, я глажу живот и баюкаю и себя, и его тихой песней. Она немного заунывна, но мне нравится и лежит к душе.

— Ты красиво поешь, моя любовь, — без стука входит Граф. На нем белый халат. Док, кажется, все-таки довел до него эту "светлую" мысль, что в таких учреждениях требуется стерильность и осторожность.

— Спасибо. Будила нашего Принца. А как тебе спалось?

Он прикасается к моему лбу рукой: его ритуал изо дня в день. Он хмурится, проверяя мою температуру. Она неизменна. И неизменна высока.

— Не хмурься, ты пугаешь меня таким видом, — убираю я его руку своей, касаясь ее губами.

— Я злюсь не на тебя, ты знаешь.

— Знаю, можешь и не повторять лишний раз.

— У меня для тебя есть и радостное событие, — не отпускает мое внимание от себя ни на минуту Граф. Я слушаю, но мешает противный писк приборов. Он стал уже привычным для меня.

— Какое же?

— Сейчас пасмурно. И нет солнца.

Я улыбаюсь.

После того, как обнаружилось влияние солнечного тепла на мое состояние, Граф закрыл все окна в палате плотной тканью, что никогда не пропустит и капельку света.

Хотя Док и говорит, что то явление временное и частично повлиял стресс, Граф не хочет ничего слышать. И вот сегодня, он говорит о погоде, а значит и о возможности увидеть природу.

Но мои даже самые смелые предположения оказываются неверными. Граф непросто говорит о том, что откроет мне окна, он говорит о прогулке. Недолгой, но самой настоящей прогулке.

— Серьезно?! — не верю я ему.

— Серьезно. Док разрешил.

— Я так рада, — обнимаю я его шею, утопая в сильных объятиях.

— Знаю, любимая. Знаю. Вставай только аккуратно. Я понесу тебя.

— Я хочу сама! — мое упрямство и желание пройтись дальше, чем до туалета или маленького столика, который стоит в другом конце палаты и где я ем, больше, чем когда-либо. Ему не переубедить меня.

— Виви!

— Граф, я все сказала. Я пойду сама. Но я же не против, чтобы ты поддерживал меня за руку, помогая. Ну? Граф, милый... такой любимый и единственный, — ластюсь я к нему, приникая щекой к сильной грудной клетке. Он сдается под моим чисто женским напором и кивает, целуя в макушку. Я счастлива.

Впервые, за долгое время, я счастлива, а не просто жива.

* * *

Я могу видеть как живут другие хладные...

Здесь все по-другому.

Они живут среди леса в его глубине, подальше от чужих глаз. Все постройки скрыты в низине, защищены оврагами и старыми мощными деревьями. Здесь много сосен. Они красивы. Их ветки раскидываются на несколько метров от ствола.

Нам приходится подниматься по лестнице, что вбита тяжелыми брусками гранита в землю. Здесь все старается прятаться, даже лестница. Сверху все это сложно увидеть, а с земли никто не найдет этого места.

Нас приветствуют солдаты, что стоят на страже.

— Граф, — слышу я Трента. Он весь грязный; в пыли его одежда и разводы по лицу, что перекашивают его шрамы, делая их еще страшнее.

— Что такое?

— Ты с Вивиан собираетесь прогуляться?

— Да, а что-то не так? — я слушаю их. Лицо Графа напряжено и он внимательно смотрит на Трента. Два хладных, за которыми беспрекословно пойдут все остальные. От них исходит сила волнами, которая меня едва не сшибает с ног.

— Ты сказал ей, что произошло за этот период, пока она была в лаборатории? — старательно отводит от меня взгляд Трент.

— Нет. Это может и подождать.

Граф настроен серьезно. Он непреклонен.

— Она должна знать, насколько все важно. Насколько важен ее ребенок!

— Что не так, Граф? — решаюсь я спросить. Он лишь сильнее прижимает меня к себе в защитном жесте и дарит мне мягкую улыбку, но глаза его остаются все еще злыми. Они из-за Трента. Он влезает в его планы, а Граф этого не любит. Тату на его лице мне кажется сейчас черными змеями, которые раскрывают свои пасти в намерении убить своего противника. Вся его поза говорить о возможности нападения. Хищник готовится к броску.

— Ничего, любимая. Все хорошо. Я тебе объясню, но позже. Сейчас же, — делает он упор на эти слова. Трент молча стоит рядом. Он понимает, что это обращение уже к нему. — мы просто пойдем и прогуляемся. Нас ждет пикник.

Я смеюсь. Пикник, когда на небе ходят серые тучи, наскакивая и подталкивая друг друга. Вот-вот должен прогреметь гром.

Я вздыхаю и поддерживаю свой, ставший тяжелым, живот. Я передвигалась за все эти месяцы лишь по палате, а кормили меня на убой. Сейчас я стала похожа на свинку. Но из-за холодного ветра, что обдувает меня, моя температура не так сильно дает о себе знать. Граф верно сделал, что выбрал такую погоду. Это единственная моя возможность выбраться на свободу из заточения стерильной палаты.

— Знаешь, ты ее сильно оберегаешь. Превратился неизвестно в кого, — хмыкает Трент. Граф рычит на него, уводя меня за свою спину.

— Я могу и не сдержаться.

— Лучше бы ты не сдержался и рассказал, что все поселения хладных уничтожены. Мы — последние. Она — мишень. И все мы в большой жопе! — стальным голосом говорит Трент.

Неужели?!

— Почему, тогда нас не уничтожили? — вырывается у меня вопрос. Он адресован Тренту.

— Лес спас тебя и твоего ребенка.

Я так и думала.

— А остальные?

— Остальные находились на таких же открытых местностях, как и наш, — целует меня Граф и гладит большим пальцем щеку.

— И они...?

— Их нет. Такая же полная зачистка. Как было и у нас. Газ работает на "отлично". — в голосе Графа сквозит боль. — Ну что, доволен? — поворачивается он к Тренту.

— Правда не всегда сладка. Но от этого она не перестает быть ею. Правда необходима.

Трент больше не остается с нами. Он больше не задерживает нас.

Много информации. Мне нужно присесть.

— Тебе плохо? — пугается за меня Граф. — Присядь, — помогает он меня присесть на небольшой камень, что здесь рядом.

— Нет. Просто, устала, — пытаюсь успокоить его. — Мы идем?

— Ты уверена?

— Уверена. Идем, — поднимаюсь я, спеша идти дальше, пока он совсем не передумал. Ведь, он может так поступить. Надо его знать.

Граф не противится мне. Он просто сдается и следует за мной.

Мы поднимаемся наверх. К той самой поляне. Там открыто. Над нашими головами ходят тучи. Все серо кругом и словно давят на плечи.

Посередине лежит плед, что придавлен огромной плетеной корзинкой. Из нее торчат бананы. Желтые, свежие и такие аппетитные.

— Там бананы! — радуюсь я как ребенок.

— Да, я знал, что тебе это понравится. Но там много еще всего, — дает мне свободу и указывает рукой в сторону нашего пикника Граф. Я отрываюсь от него и ускоряю шаг на сколько для меня это возможно. — Осторожно, не торопись.

— Хорошо.

Я сажусь на краешек пледа, подгибая под себя ноги. Напротив опускается Граф, он не отрывает от меня свой взгляд.

— Расскажи мне все, что происходит! — я хочу все знать. Мне просто опротивело то, что я живу как слепая и меня просто водят на веревочке.

— Тебе не надо этого знать. Я со всем разберусь. Не беспокойся, — пытается успокоить меня он. — Может, хочешь бутерброды с тунцом? — он пытается меня отвлечь? Не выйдет. Я не сдамся.

— Нет, не хочу. Я хочу, чтобы ты мне все рассказал.

— А ты стала смелой. Я больше не вижу той забитой испуганной девчонки, которая лишь храбрилась ради своей сестры. А сейчас, я вижу перед собой ту, что готова разорвать всех, если придется.

— А мне больше ничего не остается.

— Знаю. Прости меня за это.

— Хватит, Граф. Расскажи мне все, прошу тебя, — беру я его руку в свою. Он дергается. Граф не хочет говорить. Не хочет, но должен. — Ты же доверяешь мне?

— Как себе.

— Тогда, расскажи. Я выдержу, не бойся.

Граф кивает.

— Я уходил каждый день с Трентом и другими парнями, чтобы разведать обстановку. Кольцо над нами сгущается. Наши с тобой фото развешены по всем районом. Внутри каждого гетто мы считаемся опасными преступниками.

— Что?! — страх сковывает жилы. Я, кажется, врала, когда говорила, что справлюсь.

— Да. За твоими родными ведется постоянная слежка. Их допрашивали.

— Откуда ты это знаешь?

— Есть люди, такие как старуха у Трента или доктор Кейс у меня и они помогают нам, видя, что творит совет семи. — я вспоминаю того доктора с нашей окраины, что помогал тогда Графу и Псу. Та ночь, что изменила мою жизнь, когда Несси стало плохо. — Ксандер... Тот и вовсе обезумел. На всех плакатах о нашем розыске есть пометка...

— Какая? — мои пальцы немеют. Они холодные.

— Со мной не церемониться. Убить. А ты...

— Что? Говори!

— Ты нужна им живая. Нужна этому сумасшедшему.

— Но зачем?

— Не знаю. Но выяснять мы это не будем.

— Я надеюсь, — выдыхаю я.

Да уж, картина не совсем радужная.

Я беру из корзинки один банан и чищу его словно сомнамбула. Не гляжу на него: просто очищаю, просто съедаю и кашляю, подавившись.

Граф тут же кидается ко мне; он очень сильно беспокоится обо мне.

— Ты как? — аккуратно, боясь причинить боль, похлопывает меня он по спине.

— Просто подавилась, все хорошо.

— Ты пугаешь меня, а это не так-то легко сделать, — с укором в глазах сообщает мне Граф.

— Догадываюсь, — я льну доверчиво к его груди, стараясь передать ему всю любовь, что во мне живет. Ребенок спокоен рядом с ним. Мне тепло и уютно.

Граф шумно выдыхает и обнимает меня. Он не может сопротивляться мне и моим чарам. Это меня немного забавляет. Но и беспокоит. Чувства Графа ко мне — это его сила и слабость. Его слабое место. И оно может сыграть злую шутку.

Граф опускается ко мне, опираясь на локти. Его губы теплые и они целуют меня в макушку, подавая ток через позвоночник. Я вздрагиваю и цепляюсь за его рубашку.

— Мне так тепло с тобой, — вдыхаю я родной запах.

— Я до сих пор думаю, что ты — сон, который вот-вот закончится. И мне страшно. Первый раз.

Мне нечего сказать. Хочется лишь быть рядом и законсервировать этот самый миг.