Солнца трех миров

— Тут и настоящую туалетную так не используешь, — проворчал Лысый. — Наждачкой подтираться, наверно, приятнее. Может, для закаленных военных задниц местных она и подходила, но для людей не годится. Разве что пленных пытать.

После завтрака Мартинес проводил нас к воротам, за которыми мы оставили технику. С Ингой они распрощались быстро и без видимых сожалений. Никаких эмоций, не то что при встрече.

— Надеюсь, ты вернешься, — только и сказал он. — Я буду ждать. И других наших тоже.

— Посмотрим, — ответила она.

Мне за глаза хватило моих скромных знаний английского, чтобы понять их без перевода.

Глава 15

Добравшись по объездной дороге до западных ворот, мы выехали на широкое шоссе. Через несколько километров оно плавно сворачивало к северу. Когда-то ушедшие из города рептилоиды свернули здесь с него и углубились в пустыню, следуя параллельно друг другу тремя походными колоннами. Колонны эти были настолько велики, что даже ветер и дожди не смогли полностью уничтожить их следы.

— Сколько же здесь прошло народу? — изумился Лысый.

— Все население города, — сказала Даша. — Удивляюсь я этому Мартинесу. Столько тут сидит — и не проехал, не посмотрел?..

— По кабинам, — скомандовал я. — Если не хотите стать похожи на Мартинеса.

Мы ехали по следам центральной колонны больше трех часов со средней скоростью пятнадцать километров. Рептилоиды не ломали строй, не останавливались и не сворачивали в стороны. Через пятьдесят километров правая, а потом и левая колонны вышли на след центральной — дальше они двигались друг за другом. Мое воображение уже рисовало бесчисленные груды костей в конце протоптанной в пустыне дороги, когда она внезапно пропала. Просто исчезла. Ее как ножом отрезало.

Мы вылезли из машин и осмотрели все вокруг. Но здесь не было ничего, кроме камней, песка, да корявых колючих кустов.

— Они ушли в хоул, — сказал Эпштейн. — Когда-то здесь был хоул.

— Когда-то был, — согласился я. — Ведущий куда-то. И они зачем-то в него ушли.

Даша повернулась к Инге:

— Не хочешь ничего сказать?

— Если поедем дальше, через двести километров будет автотрасса, — ответила та.

— Я не об этом.

— Да понимаю я, понимаю, — нервно передернула плечами Инга. — А что я тебе скажу?..

— Что хочешь. Только не будь Мартинесом.

— Ну хорошо. Я тоже уважаю научный подход, однако все-таки не настолько, как Хосе. Думаю, если мы совершим кругосветное путешествие по Рорбести, всюду обнаружим то же самое, что и здесь. Рептилоиды Рорикона и Дагбеста бросили свои города и вообще все, что создали, и ушли с родной планеты через хоулы. Вряд ли они сделали это добровольно. Потому что просто невозможно придумать причину, по которой они могли сделать это добровольно.

В полдень на привале я дождался, пока Инга отойдет в сторонку, подошел к ней и спросил:

— Есть еще города по нашему курсу?

— Есть конечно. А зачем они нам?

— Как справедливо сказал Мартинес, материальные подтверждения предчувствий всегда лучше одних предчувствий.

— Да за что он вам всем так не понравился?

— Почему не понравился? Умный человек. Всегда думает, что говорит, но не всегда говорит, что думает.

— И все-таки — за что?..

— Должна сама понимать. Не он нам не понравился — мы ему. За исключением разве что тебя. Хотя поводов ему мы не давали, раньше никогда не встречались, и никто из нас на Земле не участвовал в гонениях на либеров. И даже предубеждений против них не имел. Мартинес все это знал. Может, вы мысли и не умеете читать, но чужие эмоции чувствуете от и до, верно? И Мартинес, конечно, нас до кишок прощупал. Но даже на денек не предложил задержаться в городе, хотя бы из вежливости, а ведь понимал, что все равно откажемся.

Я повернулся, собираясь уйти, но Инга меня остановила:

— Давай уж договаривай.

— Зачем? Но если хочешь, пожалуйста. Мартинес этот твой ненавидит людей — вообще всех. И это сильно заметно. Он понимает, что всех-то — не за что, не хочет этого, он из-за этого сам себе противен, но ничего с собой поделать не может. Он угощал нас за столом — и ненавидел. Он рассказывал о планете, заботился о нас, устраивал на ночлег — и ненавидел. Он, поди, полночи не спал, делая распечатки и загружая в планшеты информацию, которая поможет нам выжить, но когда расставались, удачи не пожелал — опять же, хотя бы чисто формально, по обычаю. Даже тебе — потому что ты не осталась, а пошла с нами.

— У него всю семью убили, — глухо сказала Инга. — И сам он остался жив только потому, что нашел хоул.

— А мы тут при чем?

— Ни при чем. Но понять-то человека можно?

— Еще бы. И ты только что убедилась, что я его понимаю. В остальных тоже вряд ли есть смысл сомневаться. Ты с нами уже сколько? Ну и как — были с кем-то неприятности? Обнаружилась у кого предвзятость? Разве что у Тани она была, но ее самой больше нет. Однако же, согласись, оснований для всяческих подозрений у людей по отношению к либерам более чем. Слишком уж вы закрытые ребята — во всем, что вы говорите о себе, вам приходится верить на слово, потому что проверить вас никак нельзя. А вера — штука ненадежная, не то что знание. Эта ваша чувствительность к информпотокам, она вроде второго зрения. Ну и представь, как будет чувствовать себя слепец рядом со зрячим, — и подумай, какие преимущества будут иметь зрячие в обществе слепых. Было б очень странно, если бы вторые не опасались первых. А теперь, после всех этих гонений и убийств, у каждого разумного человека при встрече с либером просто обязана появиться мысль: а не решил ли тот мстить? Не убийцам — а вообще всем без разбору?

— Мы не собираемся мстить, — сказала Инга. — Даже и убийцам.

— И в этом мы тоже должны верить вам на слово. Понимаешь?

— Понимаю. Спасибо за откровенность.

— А мне чего скрывать? Я камней за пазухой не держу, слишком тяжело их таскать. Тебе я верю. Да что там — и Мартинесу тоже. И недоволен лишь тем, что только верю.

Остаток дня и половину следующего мы добирались до автотрассы, а выехав на нее, вскоре свернули к другому городу. Его западные ворота тоже оказались открыты, дальше в пустыне мы обнаружили следы пеших колонн, и они точно так же оборвались посреди ничем не примечательной равнины.

— На Земле запад во многих религиях ассоциируется со смертью, — сказал Лысый. — Как считаете, параллельку провести позволительно?

— Сомневаюсь, что тут имел место религиозный экстаз, — заметила Инга. — И у рори, и у бести не было религии в строгом смысле слова.

Обследовав следующий город и его окрестности, мы обнаружили то же самое, что и в первых двух случаях. С той только разницей, что население ушло через северные ворота.

— Плакала твоя западная гипотеза, — сказала Даша Лысому.

— Да у меня ее вообще не было, — отрекся тот. — Просто гадал вслух.

— Этим рептилоидам пришлось идти целых сто десять километров, — заметил я. — Привалов они не делали. Шагали как зомби. Видели, сколько костей на последнем отрезке пути? Чем дальше, тем больше.

— Да, и в основном детские, — сказала Инга. — По черепам особенно хорошо видно было, где они уцелели. Маленьких детей, конечно, несли на руках, а те, что повзрослее, шли сами. Они первыми выбивались из сил, падали, а их затаптывали. Взрослых тоже погибло немало. Кто спотыкался и падал — подняться уже не мог. Не успевал.

— Их словно кто-то позвал через внезапно открывшиеся по всей планете хоулы, — сказал Эпштейн.

— Предварительно запустив вирус в их компьютерные сети, — вставил я. — А кто не откликнулся на зов — или пытался ему сопротивляться, — вроде как впал в детство. Чересчур глубоко — вплоть до летального исхода. И сами хоулы очень кстати открылись поблизости от крупных городов. А после закрылись... Слушай, Боря: а можно создавать хоулы искусственно?

— В принципе, это не исключено, — ответил Эпштейн. — Но я не представляю себе цивилизацию, способную на такое. Наша точно не способна. Просто не тот уровень.

— Про нашу я и не говорю. Хотя, если честно, мне даже думать неохота, кому и для чего за пределами планеты могли понадобиться армии Рорикона и Дагбеста. Причем без оружия. Получается что? Если их планировали использовать именно как армии, значит, для них было припасено другое, более совершенное оружие.

Дальше мы продолжали свой путь ни на что не отвлекаясь, хотя по дороге то и дело попадалось что-то интересное. Мы проезжали мимо военных баз, каких-то объектов непонятного назначения, небольших укрепленных поселков и мрачных бетонных особняков, обнесенных колючей проволокой. Двигались то по хорошим шоссе, то по петляющим грунтовкам, часто не отмеченным на картах, то по бездорожью. На привалы вставали среди каменных пустошей, как советовал Мартинес, и летающие скаты действительно нас там не беспокоили. Однако уже через неделю, не выдержав строгого походного ритма, мы решили познакомиться поближе с бытом простых рептилоидов рориконовской глубинки. В планшетах Мартинеса имелись сведения почти обо всем, но были они кратки, отрывочны, и это нас только раззадорило.

Первым объектом наших исследований стал городок в два десятка домов с единственным административным зданием. Он понуро стоял в окружении запущенных полей с искусственным капельным орошением. Три четверти своих потребностей в продовольствии Рорикон и Дагбест удовлетворяли за счет продукции подземных биоферм, но кое-что они все же выращивали, — отчасти из чистого упрямства, по традиции, отчасти ради того, чтобы приманивать самолеты противника, груженые гербицидами. Вообще на Рорбести было немало плодородных земель, оставшихся после высыхания обширных болот и многочисленных озер, но большей частью они вышли из сельхозобращения в результате экологических войн за последние сто лет.

Двери некоторых домов колхоза рептилоидов оказались открыты — их жители наверняка ушли туда же, куда и население больших городов. В комнатах оказалось полно пыли. Она покрывала полы и мебель таким толстым слоем, что теперь на ней, пожалуй, тоже можно было бы что-нибудь выращивать. Нас больше интересовали запертые здания — хотя бы по причине чистоты внутри. На каждом доме висели таблички с уникальными идентификационными номерами. Мартинес говорил, что по ним вполне реально пробить коды замков в общевойсковых базах данных, воспользовавшись паролями Инспекции жилых помещений или спасательных бригад.

Эпштейн включил планшет и перечитал написанную испанцем инструкцию. Мы столпились вокруг, напряженно следя за каждым Бориным движением, — в местный Интернет нам предстояло выйти впервые. Точнее, нас интересовал тот его сегмент, что когда-то безраздельно контролировался Рориконом. Однако ничего страшного не произошло: Эпштейн попробовал, и у него получилось.

Жилище рядового, чье имя читалось примерно как 'Нилл Горн', состояло из одной большой комнаты, а сам хозяин лежал в прихожей в засохшем виде — похоже, хотел выйти, да позабыл, как это делать. На серых бетонных стенах висело холодное оружие, в основном ножи, причем отнюдь не антикварные, несколько грамот в рамках и множество фотографий хорошего качества: маленьких, больших, и размером в плакат. Маленькие запечатлели основные этапы жизни Нилла Горна и его службы на благо отечества. На остальных были сцены наземных и воздушных боев в талантливой художественной обработке, красочные и впечатляющие.

В оружейном шкафу Горн хранил пять разных автоматических винтовок, четыре пистолета, два гранатомета и один станковый пулемет. Боеприпасов ко всему этому хватило бы на продолжительную войну в одиночку против двух вражеских батальонов. В шкафу по соседству висел аналог ОЗК[2] и лежали какие-то ящики с устрашающей маркировкой в виде реалистично выполненных черепов рептилоидов. Содержимое домашней аптечки могло обеспечить целый день бесперебойной работы небольшого полевого госпиталя. Все освещение в комнате было точечным, а в центре потолка вместо люстры крепился стальной крюк, на котором висела боксерская груша. Единственным предметом роскоши был персональный компьютер с большим монитором.

Следующие обследованные нами два дома отличались от первого только размером и числом комнат. Они оказались пусты — видно, их хозяева ушли с остальными, просто потрудились захлопнуть за собой двери. Третий дом стал склепом для целой семьи из пяти человек. Отсюда не ушел никто — все остались на месте.

— Почему трупы так хорошо мумифицируются? — спросила Даша. — Ну хоть бы один просто взял и сгнил.

— Кто ж знает, — сказал я. — Но вряд ли стоит все сваливать на климат.

Семейное гнездо Хектора и Цемилы Бек оказалось обставлено ничуть не богаче дома холостяка Нилла Горна. На стенах — тоже грамоты в рамках и фотографии сражений. Оружейные шкафы гораздо больше тех, что для одежды, а сама одежда исключительно форменная. Однако женская рука здесь все же чувствовалась: на обеденном столе красовался букетик засохших цветов. Вазой ему служила гильза от снаряда.

Поглядев на это, Даша чуть не заплакала.

— Ну почему они были такие? Вот хоть по этому букетику видно же, что сперва были нормальными!

— Они и потом оставались нормальными, — сказал я. — Только жизнь у них ненормальная была.

В общей комнате на полу вместо ковра лежал мат для занятий борьбой и рукопашным боем. Детская напоминала казарму. Под одной из кроватей валялась закатившаяся в дальний угол ручная граната.

— Пошли отсюда, — сказала Даша. — Не могу я больше на это смотреть.

В следующем поселке жители занимались не только земледелием. Помещения животноводческого комплекса были закрыты, и заходить в них мы не стали — оттуда несло застарелым навозом и таким же застарелым запахом массовой смерти. Дальше в пустыне на целую сотню километров стояли только особняки. Селились тут не просто так: или рядом с домом стоял радар, или под ним была подземная ферма для выращивания съедобной биомассы, или хозяева присматривали за взлетно-посадочной полосой.

К одному из особняков примыкала водозаправка, а с другой стороны кто-то разбил целый парк. С попыткой искусственного озеленения на Рорбести мы столкнулись впервые, и остановились. В парке росли хорошо знакомые нам корявые кусты и самые обычные деревья, но из-за регулярного полива они были в два раза выше, чем их собратья в пустыне по соседству, и выглядели ухоженными и самодовольными. Система орошения еще работала, и оставшийся беспризорным парк неуклонно превращался в джунгли.

В особняке мы нашли мертвого рептилоида, привязанного к стулу, и осмотрев его, пришли к выводу, что он сам себя привязал. Наверно, когда начался исход, он не поддался зову, и при этом не сошел с ума, понимал хотя бы отчасти, что происходит. И решил сопротивляться до последнего.

— Жаль, что ты не выжил, брат, — сказал Лысый. — Ты точно был достоин того, чтобы выжить.

Дом внутри сильно отличался от виденного нами раньше. Почетные грамоты скромно лежали в папке на полке, и хватило бы их на десяток героических вояк. Лишь одна висела на стене. Эпштейн включил планшет, открыл самоучитель языка рори и перевел: 'Награждается Даг Векер, лучший командир за всю историю сто сорок пятого отдельного бронетанкового полка'.