— Умирать никто не планирует... — задумчиво протянул русский, — Вы понимаете, что ваше предложение звучит не очень убедительно? Вы предлагаете мне сговориться с Уоллер? Ей нельзя доверять.

"Интересно, она бы про тебя сказала что-то другое?" — подумал шпион, но, разумеется, не озвучил.

— Я не требую от вас доверять ей, — сказал он вместо этого, — Напротив, идея триумвирата позволяет рассчитывать не на доверие к каждому из его участников в отдельности, а на устойчивость структуры в целом.

— Дилемма заключенного, — в первый раз вмешалась в диалог Мария. Голос и вид у нее был весьма задумчивый и погруженный в себя.

— Она самая, — подтвердил Чезаре, — В двухполярной системе каждый "полюс" наращивает силы из опасения, что другой попытается избавиться от него. Другой же видит это и в свою очередь наращивает силы сам. Триумвират же основывается на идее, что против агрессора выступят оба других участника.

То ли эти рассуждения прозвучали убедительно, то ли действовали остатки гипноза, но Драгов заколебался.

— Тем не менее, вы не можете быть уверены, что Уоллер исполнит свою роль, — заметил он.

— Не могу, — согласился кардинал, — Политика — это всегда риск. Я рассчитывал переговорить с вами обоими в отдельности за время саммита. А затем, если вы оба дадите свое предварительное согласие, отдельно встретиться всем вместе.

— Я не даю вам предварительного согласия, — покачал головой Драгов, — Но я подумаю над вашим предложением.

— Думайте, — согласился Чезаре, — Я прекрасно понимаю, что такие решения не стоит принимать сгоряча. Необходимо взвесить все за и против.

Последняя фраза тоже была внушением. Он знал, что против него играют в основном эмоции. Внушив Драгову необходимость принять взвешенное решение, он увеличил вероятность, что тот будет опираться на логику и холодный расчет.

А едва они успели распрощаться с президентом и пройти несколько шагов, как к Чезаре подскочил гладко выбритый седоволосый мужчина в костюме.

— Марк Петерсон, Новости дня, — он ткнул микрофоном в лицо кардиналу, едва не выбив зубы, — Ответьте мне на несколько вопросов.

Голос не оставлял сомнений в его праве командовать, хотя для по-настоящему командного он был слишком высоким. За репортером неотступно следовал дрон, выступавший в качестве оператора.

— Не больше пары минут, — попросил в ответ шпион, — Хотя лучше, естественно, было бы отложить общение с прессой на время после саммита.

— Ваше нежелание общаться с прессой обусловлено тем, что вам есть что скрывать? — осведомился журналист.

— Мое нежелание общаться с прессой В ДАННЫЙ МОМЕНТ обусловлено тем, что я здесь по делу, — спокойно пояснил Чезаре.

— То, что вы скрываете, связано с вашей виной в Панауанском инциденте? — будто не слышал его Петерсон.

— Нет, — лаконично ответил кицунэ.

— То есть, вы не отрицаете того, что скрываете что-то!? — голос "акулы пера" стал слегка истеричным.

— Может, в идеальном мире антитеррористическая деятельность и проходила бы полностью открыто — и при этом эффективно, — хмыкнул шпион, — Но мы живем не в идеальном мире. И да, я скрываю информацию, обнародование которой сыграло бы на руку весенникам и прочим террористам.

О поимке Джейд официально не объявлялось. Хотя слухи ходили.

— Я думаю, что именно из-за того, что такие, как вы, держат свои дела в тайне от народа, террористы и чувствуют себя вольготно, — провозгласил Петерсон, — Что вы на это скажете!?

Чезаре спокойно пожал плечами:

— Скажу, что я не вправе запретить вам ошибаться.

— Но хотели бы!? — зацепился за это журналист, — Вы хотели бы запретить свободу прессы?

— Вопрос некорректен, — заметил кардинал, — Исправление ошибок не является "запрещением свободы". Не говоря уж о том, что запрещение свободы — вообще некорректная конструкция.

— Вы играете словами, — обвинил его Петерсон, — Так же, как это делали нацистские лидеры!

Закон Годвина: любой спор рано или поздно сведется к сравнениям с нацистами. Споров с журналистами это особенно касалось. Впрочем, этот журналист хотя бы пока не путал нацизм, фашизм и национализм...

— Нацистские лидеры делали много чего похуже, — указал Чезаре, — Я бы сказал, что уж лучше играть словами.

— А ваша церковь? — тут же сменил тему Петерсон, — Как всем известно, ваша Церковь замечена в крупных скандалах с педофилией. Как вы к этому относитесь?

— К педофилии? — переспросил кардинал, — Я к ней не отношусь. Тем более что позиция моей Церкви в отношении педофилов, несмотря на пару отметившихся в начале века паршивых овец, хорошо известна и полностью негативна.

— Вас не волнует позиция вашей Церкви! — возразил журналист, — Вы даже на саммит явились с любовницей!

Чезаре развел руками и улыбнулся, мол, "туше". Однако все же возразил:

— Бог есть любовь, и это вполне соответствует позиции Церкви. Кстати, ваши две минуты давно истекли. Пойдем, Мария.

Не оглядываясь, он направился прочь, слыша за спиной, как его собеседник говорит в камеру:

— Как видим, убийца Папы Римского даже не раскаивается в содеянном. Я думаю, что это нелюдь, которую нужно судить и упрятать подальше в психушку. С вами был Марк Петерсон, новости дня с точки зрения нормального человека.

— Вот урод! — экспрессивно всплеснула руками Мария, когда они немного отошли.

Чезаре чуть улыбнулся:

— Он просто отрабатывает свой гонорар.

Паладинка обернулась к нему:

— То есть, ему заплатили за то, чтобы он так себя вел? А кто? Ты знаешь?

— Конечно, знаю, — кардинал закивал, с трудом сдерживая смех, — Это был я.

От такого признания Мария, кажется, слегка подвисла.

— Э-э-э... Но зачем? Зачем тебе это?

— А ты не поняла? — поднял бровь мужчина, — На этом и специализируются такие СМИ, как это. Их журналисты ведут себя нагло, беспардонно и просто отвратительно. Они нагло нарушают журналистскую этику, в частности, суют в эфир собственные точки зрения, вместо того чтобы обозревать факты. Тем самым они прививают зрителю отвращение к той позиции, которую номинально декларируют. Невозможно признать правым такого "нормального человека". Поэтому зритель подсознательно становится на сторону того, на кого он наезжает... Особенно если тот еще и держится при этом достойно. Поэтому таким телеканалам платят за то, чтобы они создали заведомо нелепые, неубедительные и отвратно поданные обвинения в адрес заказчика. В данном случае — в мой. Или наоборот, захвалили неугодного так, чтобы зритель проникся к нему омерзением, но хвалить АТА сейчас никто бы не рискнул.

— Тебе это не нравится, — как-то задумчиво заметила девушка, — Но ты все же пользуешься их услугами.

Мужчина пожал плечом:

— Сантехник или мусорщик — тоже необходимые профессии, но это не значит, что я готов подать руку человеку, от которого в данный момент воняет.

— Ладно, — сменила тему Мария, — Что теперь? К Уоллер?

— Нет, — покачал головой Чезаре, — С Уоллер лучше поговорить после того, как она переговорит с французом. По моим расчетам, этого еще не случилось.

— И хорошо, — девушка чуть поежилась, — Мне не нравится, как она на меня смотрит.

— Не бойся, — кардинал положил руку ей на плечо, — Я тебя ей не отдам...

Он усмехнулся:

— А ты меня — голландцу.

Мария посмеялась вместе с ним, а потом заметила:

— Вон там Тануи стоит. Подойдем к ней?

Чезаре пожал плечом:

— Не имеет особого значения... Но почему бы и нет?

Впрочем, ответ на свой вопрос он вскоре получил. Не успели они сделать и шагу, как где-то внизу прогремел выстрел.

Как сложно убить человека.

Рейко специально готовилась к тому, что придется это сделать. Но когда пришлось на практике... Да еще и жертвой стала не собственно ее цель, а охранник, просто исполнявший свой долг... Игольник Гаусса в ее руке дрогнул.

Стальная игла, нацеленная в сердце, насквозь пронзила плечо и ушла в стену. Да, за то она и выбрала это оружие. Бронебойность. Даже если ее цель надела бронежилет, это не сыграет никакой роли.

Добивать охранника она не стала: все равно левой рукой он ее не остановит. Лучше выполнить задание, пока сюда не сбежались остальные.

Никаких лифтов: лифт ненадежен. Его слишком легко заблокировать.

Лестница! Вверх, вверх. Не зря, ох не зря она в последнее время работала над своей физической формой. Она почти не запыхалась. Вперед, расталкивая удивленных людей. Охрана уже поднялась по тревоге, но она успеет раньше.

Вот он! Перья и побрякушки как будто выделяли ее мишень. Пять метров. С такого расстояния не промахнешься...

Рейко почувствовала резкую боль, когда что-то тяжелое и металлическое ударило ее по пальцам. А затем ее запястье обхватило тонкое серебристое щупальце. Прикосновения как такового женщина не почувствовала, но руку пронзила острая боль, тут же сменившаяся онемением, а щупальце втянулось обратно в рукав мужчины-южанина с крестом в руках.

Рейко попыталась перехватить игольник другой рукой, но южанин оказался быстрее. Она сама не поняла, как оказалась на полу с заломленным запястьем, а он уже сидел у нее на спине.

— Сдавайтесь, синьора. Вы попались.

Женщина пару раз дернулась и заплакала.

Глава 10

Венский полицейский участок не видел такого количества важных шишек, пожалуй, никогда за всю свою историю. Строго говоря, большинство из них не имело никакого права здесь находиться. Но робкие попытки местного офицера выпроводить посторонних Чезаре пресек решительно, — и здесь его поддержали и Драгов, и Уоллер. Не то чтобы они были в восторге оттого, что оказались по одну сторону, но упускать возможность узнать о том, кто стоял за столь наглым покушением на их коллегу, никто из них не хотел.

Неудавшаяся убийца не пыталась что-то скрывать. Обмануть ментоскоп она тоже не пыталась... Если, конечно, не обманывала его настолько качественно, что он даже не показывал ничего подозрительного. Но Чезаре не сомневался: не обманывала.

— То есть, вы хотели быть полезной своей дочери, — сказал он, выслушав её "исповедь", — И вы решили, что сможете сделать это таким образом.

Женщина молча кивнула. Брюнетка лет пятидесяти, она все еще сохраняла остатки было красоты, но было хорошо видно, что жизнь отнюдь не проявляла к ней милосердия. Наверное, присмотревшись, в ней можно было различить фамильное сходство с ее дочерью, но там, где у младшей виднелось упрямство и железная воля, старшая на контрасте казалась похожей на несомую ветром ветошь.

— И вы ни на секунду не задумались о том, на кой нам это могло бы понадобиться, — добавил мужчина.

— Че, — вкрадчиво напомнила Мария, и один звук неодобрения в ее голосе заставил Чезаре смутно припомнить, что такое сочувствие и милосердие.

В конце концов, он не желал добивать мать Рейко, — но игнорируя ее чувства, мог сделать это совершенно ненамеренно.

— Вам это не было нужно? — подавленно спросила она.

— Нет, — он покачал головой, — Руассо — враг нашего врага. То есть, по сути дела, наш друг.

Хорошо, что голландского премьера тут не было. В его присутствии называть его другом Чезаре не рискнул бы. Мало ли, как воспринял бы...

— То есть, я полностью провалилась, — наверное, Рейко-старшая заплакала бы, но все слезы она выплакала еще тогда, сразу после задержания, — Я просто хотела... Хотела, чтобы она сказала, что я помогла ей. Что я нужна ей. Вы представляете, Финелла-сан, каково это — быть ненужной собственной дочери!?

— Нет, не представляю, — ответил кардинал, — У меня никогда не было семьи.

Он говорил правду лишь наполовину. На вторую — совершенно безбожно врал. Вся его жизнь была одной сплошной попыткой быть нужным. Сперва это значило "быть нужным своей стране". Затем чувство долга вступило в конфликт с зарождающейся любовью, и страну он предал. Оправдывать себя тем, что, мол, он послужит ей, спасая мир в составе ЗШН, было не в его правилах. Измена есть измена. И тогда он перенес свое желание быть нужным на ту, ради кого он и пошел на это. На Марию. Каждый раз, когда она отмечала благодарной улыбкой его помощь, он был по-настоящему счастлив. Но и здесь не все проходило гладко: чем сильнее проявлял себя ее статус суперсолдата и чем чаще он допускал ошибки, тем больше он понимал, что не так уж эта его помощь ей и необходима.

А ведь был еще и ее статус сигмафина с соответствующим влиянием на психику. Как относиться к этому, Чезаре так и не придумал.

— Откуда вы взяли идею, что его смерть нам нужна? — спросил мужчина.

— Мне рассказала о ней женщина. Она знала многое обо мне и о моей дочери, чего не знает больше никто. Ее звали... кажется, Блекджек.

Блекджек... Это имя было ему знакомо.

— Вы можете вспомнить ее? — осведомился шпион.

— Ну, она такая... крепкого телосложения. Рыжие волосы, довольно красивое лицо. Глаз я не видела: она носила очки.

Впрочем, шпион почти не слушал описание. На экране ментоскопа появился образ, считанный из сознания задержанной. Да. Это была она. Сомнений не было.

— Вы знаете ее? — осведомился Драгов.

— "Знаю" — громко сказано, — отметил Чезаре, — Но я пересекался с ней в Панау. Она отличный снайпер, но предпочитает действовать хитростью и убеждением. Именно ей мы обязаны тем, что часть бомб все-таки взорвалась.

— Работает на АТА? — предположил русский.

— Связь не подтверждена, — сообщил шпион, — Но и не опровергнута.

Вообще, Чезаре сильно сомневался, что Блекджек работала на АТА. Больше похоже было на то, что она вела свою игру. Но АТА определенно занимали в ее планах важное место. И хотя она помогла предотвратить ядерный удар по Панау, это вовсе не значило, что ее можно считать союзником. Скорее наоборот.

Это значило, что она — умный и опасный враг, цели которого непонятны.

— То есть, — с ужасом переспросила Рейко, — Меня использовали ее враги?

— С большой долей вероятности, так и есть, — кивнул кардинал, — Вы помните, что она конкретно говорила вам?

— Ну... — женщина задумалась, — Она рассказала мне об убийце. Гельмут Вайс, из Германии. Она сказала, что вы вышли на него две недели назад и заказали ему убийство голландского премьера.

Вообще, так оно и было. Но была одна тонкость. Чезаре проделал это, надев личину одной из лидеров АТА. Он точно знал, что их встреча заснята городскими видеокамерами, да и свидетели были.

— Свяжитесь с германской полицией, — обратился мужчина к присутствующему полицейскому, — Пусть выяснят, где был и что делал Гельмут Вайс две недели назад.

— Но... — несмело ответил тот, — У меня нет таких полномочий...

— У вас в соседней комнате торчит целый канцлер, — безжалостно оборвал его Чезаре, — У вас ЕСТЬ полномочия.

Полицейский посмотрел в желтые глаза демона-лиса и предпочел не спорить.