Агония

— Ориентировку можно? — генерал вдруг почему-то забеспокоился

Полковник порылся в бардачке машины, вытащил смятую ориентировку, которые утром раздавали в здании ГУВД всем, протянул генералу. Посмотрев, генерал побледнел

— Кто заказчик? (инициатор розыска — прим автора)

— Не могу знать, товарищ генерал — четко, по-уставному ответил полковник Тихоненко, тоже на глазах бледнея

— В управление, быстро! — рыкнул на водителя генерал.

Г. Ростов-на-Дону

Здание управления внутренних дел

по г. Ростову и Ростовской области

12 февраля 1971 года

Гулко хлопнула дверь. Генерал-лейтенант Лизунов, начальник управления, занятый разговором со своим заместителем по административно-хозяйственной части удивленно поднял глаза. Зная крутой норов генерала, сотрудники открывали и закрывали дверь приемной неслышно — сейчас же звуки были такие, как будто в приемную ворвалось стадо слонов.

— Что за...

Настежь распахнулась в дверь, в кабинет не здороваясь и не спрашивая разрешения, вошел незнакомый мужчина лет шестидесяти, за ним виднелся начальник местного УИН Тихоненко. Вид у него был такой, как будто ему только что сообщили что в городском СИЗО распахнуты настежь двери и все подследственные, содержавшиеся там, вырвались в город. Замыкала процессию перепуганная секретарша.

— Извините, товарищ генерал, я их не смогла задержать...

— Полковник Тихоненко! — ледяным тоном произнес генерал, не обращая внимания на наглого незнакомца — потрудитесь объяснить, что происходит?

Незнакомец подошел к столу, без приглашения уселся, предъявил Лизунову красную книжечку с надписью КГБ СССР.

— Полковник Тихоненко, вы дар речи потеряли? Что с вами?

— Товарищ генерал-лейтенант... Это товарищ из Москвы... Из Главка

На Тихоненко страшно было смотреть, он то краснел, то бледнел.

— Это не повод, чтобы врываться ко мне в кабинет — генерал-лейтенант Лизунов сменил тон на более спокойный — нас не предупредили о вашем прибытии, товарищ Соболев... Да, Викентий Александрович, можете идти — обратился он к своему заму.

Генерал Соболев достал из кармана смятую ориентировку, бросил на стол.

— Кто заказчик этого розыска?

Тон наглый, даже вызывающий. Лизунов с трудом подавил гнев. Если бы кто-то так посмел с ним разговаривать из местных офицеров, бросать на стол бумажки — в управлении он бы уже не работал. Но тут дело другое — проверяющий, из Москвы. Лучше с ним не конфликтовать, в конце концов, помашет шашкой пару дней и уедет обратно в Москву.

— А в чем собственно дело, товарищ Соболев? — нейтрально-официальным тоном заявил Лизунов — обычная ориентировка. Двое зэков сбежали, ищем. "Кольцо" объявили вовремя, из города им уйти вряд ли удалось. Отлежатся в какой-нибудь норе пару дней, потом на улицу выйдут — тут мы их и возьмем. Пара дней, не больше.

Незнакомец, ни слова не говоря, протянул руку, поднял трубку "вертушки" (она же "кремлевка" связь для руководства — прим автора), набрал короткий номер, подождал несколько секунд

— Товарищ заместитель министра... Здравия желаю, Соболев... Нет, плохо... На наших фигурантов по Ростовской области объявлен розыск... Нет, похоже втемную... Даю...

Генерал Соболев протянул Лизунову трубку, тот взял ее. За двухминутный разговор лицо генерала Лизунова успело превратиться из багрового в белое, трубку на рычаг он опустил аккуратно, будто гранату с выдернутой чекой.

— Твою мать... — тихо, без выражения проговорил Лизунов

— Так кто был инициатором розыска?

— Стрельников... сволочь... Подставил гад... Вы же знаете, товарищ генерал — зачастил Лизунов — у нас есть секретное предписание. В случае, если у "соседей" (на милицейском сленге так называли сотрудников КГБ, были и другие клички. Сотрудники КГБ милиционеров называли "хомутами" — прим автора) срывается какой-то фигурант, мы объявляем его в розыск, втемную под легендированным предлогом (то есть основания розыска, зачастую ФИО фигуранта указываются вымышленные, чтобы не нарушался режим секретности — прим автора). Десятого мне позвонил Стрельников, начальник местного УКГБ, сказал, что у них сорвались два фигуранта по важной операции, сорвались шумно. На Энгельса стрельба была, машину повредили, но без крови. Он сказал — пока не возбуждаться (то есть не возбуждать уголовное дело по данному факту — прим автора), сами разберемся. Я и объявил в розыск, как сбежавших зэков. Я и не думал...

— А надо бы! — перебил его генерал Соболев — как вы получили ориентировки на фигурантов?

— В тот же день, буквально через час человек подъехал, от Стрельникова. Приметы передал лично, мы тут уже с фотороботами постарались...

— Как он представился, как выглядел?

— Майор Копытенко. Первый раз его видел и выговор вроде как не наш, не местный. Невысокий такой, плюгавенький...

— Ясно ... — тяжело вздохнул Соболев — отдайте распоряжение о прекращении розыска в связи с поимкой разыскиваемых. Немедленно. И пригласите сюда художника — нужно составить фоторобот этого "майора Копытенко". Плюгавенького...

Г. Ростов-на-Дону

12 февраля 1971 года

— Помедленнее.

Полковник Кондратьев собирался посетить начальника местной управы, чтобы узнать как продвигается розыск. Однако уже на соседней со зданием УВД улице полковника посетило нехорошее предчувствие, и как профессионал он его не проигнорировал. Профессионалам хорошо известно, что предчувствия — это продолжение опыта и игнорировать их ни в коем случае нельзя.

— Давай сделаем кружок около УВД, не останавливайся, просто едем мимо — полковник дал указание водителю, сам приник к окну.

И предчувствие полковника не подвело — в глаза сразу бросились два ПАЗа защитного цвета, стоящие у подъезда УВД. Кто в них сидел и что они здесь делали — полковник Кондратьев выяснять желания не имел.

— Проезжаем! Не останавливаться! — полковник достал рацию, стал вызывать своих людей, чтобы передать сигнал тревоги.

Через час приметы "майора Копытенко" были переданы всем постам ГАИ, всем районным отделам внутренних дел. Указание было — не задерживать, а просто доложить об обнаружении. Еще через два часа было установлено, что человек с приметами "майора Копытенко" снял номер в гостинице "Космос".

Две Волги с "блатными" номерами тормознули около здания гостиницы, следом затормозил зеленый армейский автобус. Пять человек, среди которых выделялся пожилой, начальственного вида мужик быстро прошли в холл гостиницы, без лишних слов отодвинули надутого швейцара, который даже и не подумал протестовать, подошли к стойке регистрации. Следом прошли еще несколько человек, моложавые, накачанные, коротко, по-армейски стриженные, каждый с большой сумкой в руке, встали у лифта, основной и пожарной лестниц по двое. Пожилой мужик вытащил из кармана только что отпечатанный в здании республиканского МВД фоторобот.

— Вы знаете этого человека?

Дежурный регистратор — полноватая, на вид продувная женщина лет сорока с обилием косметики на лице повертела фоторобот в руках, скорчила гримасу, вспоминая.

— Кажется был, да... Надо по журналу посмотреть...

— Так смотрите! — рыкнул один из тех, кто стоял у стойки регистрации

Женщина неспешно прошла к журналу, полистала его

— Да... Вот он... Десятого въехал... Потапов Константин Владимирович. Младший научный сотрудник научно-исследовательского института сельскохозяйственного машиностроения — нараспев прочитала она — номер на пять дней. Пятьсот восемнадцатый номер, пятый этаж. И с ним еще товарищи въехали. Он здесь в командировке на "Ростсельмаше".

— Ясно! — начальственного вида мужик повернулся к сопровождающим — ты, ты и ты — блокируете лифт и лестницы. Остальные за мной!

Несколько человек, в том числе и те, моложавые с короткой стрижкой бегом поднялись на пятый этаж. Один остался у лифта, один — у пожарного выхода и лестницы, остальные расстегнули сумки. В руках у них оказались автоматы АКМС. Лязгнули затворы.

— Работаем!

Один из них саданул ногой по гостиничной двери, чуть пониже замка, та с треском отлетела внутри гостиничного номера. Спецназовцы "Удара" держа наизготовку автоматы, бросились внутрь.

— Чисто! Чисто! — донеслось из номера

Генерал Соболев закусил губу, едва слышно выругался. Кажется опоздали...

— Чисто, товарищ генерал! Все вещи на месте, даже зубная щетка — доложил вышедший из номера командир группы захвата.

— Ушел, гад...

В течение получаса установили и вскрыли и те номера, которые занимали гости приехавшие в одно время с Потаповым. Задержать никого не удалось...

Северо-кавказская железная дорога

Вагон товарного поезда

14 февраля 1971 года

Кажется, тронулись. По всему составу прошел скрип и металлический лязг, вагон, в котором я ехал уже вторые сутки дернулся и покатился по рельсам. Свернувшись в клубок, чтобы сохранить хоть остатки тепла на промерзлом полу вагона, я закрыл глаза. Ехать, по моим прикидкам, было еще около суток.

Шел уже второй день с тех пор, как я покинул Ростов-на-Дону. Что стало с Вальком, с Витьком, с шефом — я не знал. О том, что розыск уже снят — я тоже не знал. Все это время я ехал в товарном вагоне, без еды и без воды, пил только растопленный дыханием снег, днем боялся высунуться из вагона даже во время движения. В голове было только одно — довезти документы, довезти в целости и сохранности. Не потерять. Иначе все будет напрасно.

Судя по тому, что меня начало ощутимо подтряхивать, я уже простудился. Но до врача осталось потерпеть еще около суток.

Прочитал ли я бумаги, из-за которых уже погибли люди. Конечно, прочитал. Прочитал и пришел в ужас...

Из протокола допроса

Ильина В.Г.

Вопрос: Когда вы приняли решение убить генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева?

Ответ: Точно не помню... В шестьдесят седьмом, кажется...

Вопрос: Каких целей вы хотели достичь этим убийством?

Ответ: Вы не поймете...

Вопрос: А вы расскажите. Может и пойму.

Ответ: Все прогнило... Насквозь прогнило... Настало время новых декабристов...

Вопрос: Каких декабристов? О чем вы?

Ответ: Я же говорил — не поймете! Больше об этом говорить не хочу!

Вопрос: Хорошо, сменим тему. Назовите людей, с кем вы обсуждали свои планы убить генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева?

Ответ: Да как-то раз проболтался по пьяни... Потом ходил, извинялся... По пьянке чего не сказанешь...

Вопрос: Когда это было? Назовите дату.

Ответ: В шестьдесят восьмом... Зимой...

Самое удивительное было потом. В папке лежало сообщение оперуполномоченного третьего отдела КГБ СССР (военная контрразведка. Такие оперуполномоченные были в каждой воинской части СССР — прим автора), где излагалось, как после употребления спиртных напитков лейтенант Ильин В.Г. ругал советский строй нецензурной бранью, восхищался убийцей президента США Ли Харви Освальдом, говорил про то, что нужны новые декабристы иначе страна развалится. Когда же один из собутыльников предложил ему пойти и проспаться вместо того, чтобы болтать ерунду, Ильин рассвирепел вконец и сказал, что лично готов пойти и совершить террористический акт против генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева, даже с учетом того, что его за это расстреляют. Как выразился Ильин: "Кто-то должен пожертвовать собой, чтобы спасти Родину от ожиревших тварей". В конце рапорта на имя начальника третьего отдела КГБ по г. Ленинграду и Ленинградской области оперуполномоченный Сизов П.В. высказывает предположение, что лейтенант Ильин В.Г. болен и нуждается в срочной психиатрической помощи.

На рапорте была резолюция начальника третьего отдела, согласного со своим подчиненным. Лейтенанта Ильина скоро должны были отправить на психиатрическое освидетельствование. Была на рапорте и отметка что копия отправлена в Москву в Третье управление КГБ СССР.

Через три дня в УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области приезжает московская комиссия с внезапной проверкой. Результаты этой проверки таковы: оперуполномоченного Сизова П.В. досрочно повышают в звании и переводят работать в ГВСГ (группа советских войск в Германии — прим автора). Начальника третьего отдела УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области тоже повышают в звании до полковника и переводят в Москву, в центральный аппарат. Со всех участников той злополучной пьянки берут подписки о неразглашении на двадцать пять лет и в течение года раскидывают по всему Советскому Союзу, но как можно дальше от Ленинграда, причем всех — с повышением в должности или в звании. А в части появляется новый оперуполномоченный от третьего отдела. И он до того самого, злополучного января 1969 года "ведет" Ильина, каждые три дня отправляет рапорты в Москву, минуя непосредственное начальство на месте, в Ленинграде. Последний рапорт был отправлен 21 января 1969 года, в нем указывалось что Ильин вылетел в Москву. То есть за день до покушения в Москве знали, что потенциальный террорист вылетел в Москву. И, более того, КГБ, причем не местное, а московское вело его, знало о его состоянии и не только ничего не предпринимало, а даже в чем-то помогало ему. Среди документов был и такой, что командование части собиралось "разобраться" с Ильиным по поводу слишком частого употребления спиртных напитков, но это сделано не было, и помешал этому, ни кто иной, как новый уполномоченный третьего управления КГБ.

Это действительно была бомба. Самая настоящая бомба....

Юго-восточная железная дорога

Станция Мичуринск

15 февраля 1971 года

Стальные колеса поезда громко и протяжно загудели, отчего я проснулся. Поежился — трясло меня уже основательно, на лбу выступил холодный пот, перед глазами плыли какие-то круги. Даже тряпье в углу вагона, в которое я зарывался, уже не согревало. Кряхтя и кашляя, я подполз к щели в двери и выглянул.

Поезд подходил к какой-то станции, ощутимо замедляя ход, перед глазами плыли какие — то серые, занесенные почти по самую крышу снегом бараки, стальные змеи рельс двоились, расходились в разные стороны, величаво проплывали столбы семафоров. Я прислушался — объявляли прибытие какого-то пассажирского. Есть — кажется Мичуринск. Порывшись в памяти, вспомнил — есть такая станция, чуть больше двухсот километров от Москвы. Это время товарный состав преодолеет за полдня. Подумав, я решил сойти именно здесь. Причина была одна — простыл я уже очень основательно, хрипел и кашлял каждые несколько минут — поэтому провести еще полдня в ледяном, продуваемом всеми ветрами товарном вагоне мне совсем не улыбалось.

Скрипя тормозами, состав остановился на дальнем, заметенном снегом пути. Я осторожно выглянул — вдоль состава шел обходчик, изредка стуча молоточком по колесным парам вагонов. Мой вагон стоял в составе шестым. Оставалось только надеяться, что обходчик в темноте не заметит сорванную пломбу на двери вагона — впрочем, на других станциях ее не замечали. Как только скрип снега под ногами обходчика затих вдали, я аккуратно, стараясь не выдать себя скрипом, оттолкнул вагонную дверь и спрыгнул на снег.