Презумпция лжи (Агония 3)

Никому...

Знаете... Долгое время я думал — с чего все началось? Когда мы начали гнить заживо? Ведь все те, которые появились потом — они же не на ровном месте возникли? А потом понял — вот с этого. С того самого, когда мы начали молиться на валюту, тряпки всякие. Когда пошло вот это вот "процентщичество". С этого все началось — а кончилось, сами знаете чем...

— Бывает... — Константин Иванович с сочувствием смотрел на меня — я тоже, знаешь сколько раз в людях ошибался, Серега... Когда работаешь на моем месте — разно или поздно перестаешь верить всем — без исключения. Не бери в голову. И так теперь — получается, надо весь персонал посольства опрашивать...

— Все равно не верю — упрямо сказал я, потому что ничего другого в голове не было. Вот не верю — и все тут...

— Дело твое... Но поможешь?

— Я же на работе постоянно...

— Так и я тоже. У меня между прочим подсоветный теперь автомат себе завел — и таскает везде с собой, даже на совещания берет. А все равно дело доводить до конца надо...

Афганистан, Кабул

Здание министерства обороны

30 сентября 1978 года

— Ты себя плохо чувствуешь, товарищ Сергей?

Я оторвался от бумаг, на которые последние десять минут тупо пялился, пытаясь осознать, что в них написано, поднял глаза на Мустафу...

— Нет. С чего ты взял? И потом — сколько раз тебе говорить, чтобы ты меня просто Сергеем называл или Серегой, а не товарищем Сергеем...

— Да ты бледный сегодня весь, как будто температура у тебя. И на часы постоянно посматриваешь. Если у тебя температура — так ты иди, я работу за тебя закончу. Надо к доктору идти, зачем больным на работе сидеть?

Я улыбнулся...

— Спасибо, Мустафа, но я здоровый. Честно, здоровый. К доктору мне не надо.

— Ну, смотри. Сейчас опасно, осень, многие из советских с открытыми окнами живут и простужаются. Воздух холодный с гор идет...

— Я с закрытыми окнами живу...

С самого утра я чувствовал себя и в самом деле скверно — не из-за простуды, нет — я был здоров. Почему-то меня потрясло то, что сказал Горденко. Я сам копался в себе и не мог понять — что же вызвало во мне такие чувства...

Ну, сказал человек такое о Михееве — и что? Он же должен был на допросе правду сказать, верно ведь? Верно. Он ее и сказал — какой бы она не была. Почему он до этого ничего не сказал? А как он должен был сказать? Такое горе, тело в Москву отправляют — а он должен был выйти вперед и сказать: "А вы знаете, товарищи, ведь покойник то спекулировал вовсю, ростовщичеством занимался и вообще позорил звание советского гражданина! Вот ведь как!". Так, что ли? Да нет, конечно. А как тогда? Мне наедине сказать? А с чего он должен был это сделать? Ну бред же в голове, самый настоящий бред..

И тем не менее — в голове назойливо, словно муха вертелось слово "предатель". Я злился сам на себя, отгонял его как мог — но оно упорно возвращалось снова и снова. И что с этим делать — я не знал...

Время до обеда тянулось медленно — но, наконец, стрелки часов сошлись в апогее — на цифре двенадцать. Выждав несколько секунд, я встал...

— Выйду ненадолго, ладно?

— Хорошо...

Надеюсь, голосом себя не выдал...

С нарочит небрежным видом, чувствуя себя едва ли не Штирлицем из с""Семнадцати мгновений весны" я прошагал по коридору, свернул к туалетам. Хорошо если там никого нет — а если есть, что делать?

Но там никого не было, кроме Павла Степановича. Тот мыл руки...

— Павел Степанович...

— Заходи. И дверь закрой. Тут защелка только на кабинках, прикрой дверь поплотнее...

Я сделал то, что от меня требовалось

— Рассказывай...

— Вчера провели повторный обыск в квартире у Михеева — я и Глазко, вместе.

— И что нашли?

— Нашли тайник. В книге. Пустой...

— Книга большая?

— Да нет, не энциклопедия, обычного формата но толстая... Решения какого-то съезда КПСС, нам сразу в глаза бросилось — зачем она на полке стоит...

— Съезда, говоришь... — полковник Варяжцев закрутил кран с водой, вынуд из кармана носовой платок, начал вытирать руки — еще что?

— Есть показания. Их дал сосед наш по подъезду, советник Горденко. Если верить этим показаниям — выходит, что Михеев занимался спекуляциями, ростовщичеством, махинациями с валютой. Павел, Степанович, ну быть же этого не может...

Я ожидал, что Варяжцев проявит эмоции, хотя бы выругается — но он вместо этого ... улыбнулся!

— Вот оно как, значит... Интересно, интересно... Еще что?

— Ничего.

— А сам то в это веришь?

— Нет — твердо сказал я

— И правильно не веришь. Помнишь, я тебя предупреждал, чтобы ты вел себя тише воды, ниже травы?

— Помню.

— Вот и тут то же самое — безапелляционно заявил Варяжцев — ай, молодцы соседи (соседи, так было принято называть КГБшников в среде ГРУшников — прим автора)! Ох, молодцы! На ходу портянки рвут!

— Вы о чем? — не понял я

— Да все о том же. Провокация это, понимаешь? Провокация самой чистой воды. Михеев мешал кому-то из КГБшников, причем на высоком уровне сидящему — вот тот и подготовил провокацию, чтобы поднять скандал и выслать его из страны. И это не просто междоусобная борьба, тут намного круче. Тот, кто все это подготовил — скорее всего, ему не нравилось о, что Михеев ищет источник дезинформации. Значит, он и был этим самым источником дезинформации... Вот суки!

— А Горденко?

— А что Горденко? Скорее всего, он и должен был выступить с обвинением Михеева в спекуляциях. Дело это серьезное, без свидетелей никак. А сейчас он и выдал вам эту информацию, заранее подготовленную, чтобы сбить следствие с толку и не дать ему нащупать правильный путь.

Предатель...

— Так что, Горденко — предатель?

— Да какой предатель... — махнул рукой Варяжцев — негодяй и все. Мерзавец, согласившийся подставить человека. Горденко никак не может быть источником дезинформации, это человек не того уровня. За ним стоит кто-то другой...

— Значит, надо допросить еще раз Горденко, получается...

— Нет, ни в коем случае. Если даже он и скажет имя этого человека — это будет всего лишь пустопорожняя болтовня. Ни ценностей, ни долларов вы ведь в квартире Михеева не нашли?

— Не нашли.

— Вот и все. Значит, Горденко выставят лжецом и все, кого бы он ни назвал. Есть только слова, пока ничем не подкрепленные. И вышлют из страны в двадцать четыре часа. А большая рыба почувствует, что дело пахнет жареным, нырнет вглубь. И тогда мы ее не достанем. Никак. А где эта рыба вынырнет потом — черт ее знает...

— Так что же делать?

— Тоньше действовать. Я тебе вечером скажу, надо немного подумать. И еще. У вас ведь еще есть зацепка, причем серьезная...

— Какая?

— Скажи мне сам, ты же следователь...

Я мучительно думал — но в голове была какая-то пустота...

— Не знаю...

— Эх ты... Книга с тайником — говоришь решения какого-то съезда?

— Ну, да...

— И она вам сразу бросилась в глаза на книжной полке, правильно? Скорее всего, ее подбросили. Ты когда обнаружил труп Михеева, да и вообще до ее смерти эту книгу у него видел?

— Нет...

— Это контейнер. Скорее всего, в нее должны были положить валюту и ценности, чтобы потом провести обыск и найти их. Но сейчас там ничего нет — значит, либо сначала подбросили книгу, а уже потом должны были положить в нее валюту, либо валюту кто-то спер. Так получается?

— Так... Получается ему эту книгу подбросили, а потом убили?

— Навряд ли... Скорее всего — подбросили уже после убийства. Или в день убийства. О том, что у него в доме такой тайник, не знал никто, даже сам Михеев. Андрей Леонидович был человеком опытным и сразу засек бы, что у него появилась на полке чужая книга...

— Так получается, Михеева убили из-за этой валюты?

— Опять не получается. Михеева хотели скомпрометировать, а не убить. Выслать из страны. Убийство офицера ГРУ — не шутки. А вот обвинение в спекуляции — другое дело. Так что — скорее всего именно на день убийства было намечено провести обыск и скомпрометировать Михеева валютой! Именно поэтому Горденко и был в тот день дома. Он должен был быть одним из тех, кто будет участвовать в обыске и подтвердит обвинение, уличит Михеева. Но самое главное — откуда взялась эта книга?!

...

— В Советском Союзе было бы все понятно — сходили в магазин и купили. Но здесь. Скажи, где в Афганистане можно взять такую книгу?

— В посольской библиотеке! — выпалил я

— Верно. Больше негде. Есть шанс, то на этом они — Павел Степанович не конкретизировал, кого он имеет в виду когда говорит "они" — что на этом они и засветились. Просто взяли попавшуюся под руку книгу в библиотеке и оставили следы. В библиотеке всегда записывают какие книги кто берет и когда должен сдать. Ты в библиотеку записан?

— Нет.

— Вот тебе и задание. Запишись в библиотеку и проверь, кто взял эту книгу и не вернул. А вечером, в двадцать один ноль-ноль выйди, погуляй перед домом...

— Хорошо...

— Расстроился? — остро глянул на меня Варяжцев

— Есть такое ... А что заметно?

— Заметно. Если будешь через себя все пропускать — рано или поздно сойдешь с ума или сопьешься. Многие разведчики, которых можно назвать великими, закончили свои дни алкоголиками. Выбрось из головы — и все будет нормально...

Если бы...

Как Клавдия Николаевна Погребняк, женщина необъятной души и еще более необъятного тела попала на должность библиотекаря посольства никто не знал. Через постель — любой, кто хоть раз видел Клавдию Николаевну, напрочь бы отмел такую возможность. Разве что нашелся в аппарате МИД любитель рубенсовских форм... Но факт оставался фактом — Клавдия Николаевна была библиотекарем, а по совместительству еще и неосвобожденным парторгом (при автора — времени прошло уже много и не все понимают, кто такой парторг. Парторг — это партийный организатор. Парторг мог быть неосвобожденным — то есть работник, кем-то работающий и по совместительству выполнявшим обязанности парторга, либо освобожденным — то есть выполнять только парторговские обязанности) уже два года...

Чтобы все понимали, насколько это было необычно — поясню. В посольствах СССР за рубежом схватка за должности поварих, библиотекарей, машинисток и прочие женские должности велась еще более жесткая, чем за места руководства. Причина этому была проста — на дипломатической работе были в основном мужики. А у каждого мужика была жена, несемейные получали восемьдесят процентов оклада (прим автора — это действительно было так и это идиотское правило было отменено лишь в девяностом, если память не изменяет), кроме того, на несемейных косо смотрели безопасники. Считалось, что несемейного советского мужика ЦРУшникам легче поймать в "медовую ловушку" (прим автора — то есть на секс-скандал), подговорить на измену родине или на отказ возвращаться в СССР (прим автора — это приравнивалось к измене Родине). Поэтому, за рубеж несемейному выехать было сложно, почти невозможно. А если есть жена — то есть проблема, куда ее пристроить, чтобы без дела не болталась. На дипломатическую работу женщин не брали, считалось, что страну достойны представлять лишь мужчины. Технических должностей в посольстве было мало. Устроиться на нормальную работу в стране пребывания было сложно, да и нельзя. И получалось — куда ни кинь, всюду клин. Без жены одному скучно. Приехала жена — если ее устроить хотя бы поварихой, так она при деле будет, женщина целый день предоставленная сама себе — считай преступница. Опять-таки — хоть у поварихи оклад и маленький — а все равно по меркам Союза прекрасная зарплата и подспорье для семейного бюджета. В общем — по умолчанию все "женские" места делились среди жен тех мужиков, что работали в посольстве, и одинокой женщине даже на место библиотекаря было не пробиться. А вот Клавдия Ивановна как-то ухитрилась пробиться...

С трудом досидев еще несколько часов, кое-как сделав работу, я все таки ушел на час раньше — рванул в библиотеку...

И чуть не опоздал — Погребняк уже стояла у двери, ища в сумочке ключ. Сумочка, как и сам хозяйка была безразмерной — хозяйственная авоська, не меньше...

— Клавдия Николаевна...

Женщина развернулась — и на ее лицее вспыхнула улыбка...

— Ох, напугал то... Сережа... Решил книжки почитать? В библиотеку записаться...

Как-то раз она уже предлагала мне записать, но я вежливо отказался — не до книг было...

— Да. Скучно, почитать решил...

Женщина посмотрела на часы...

— Пришел ты поздно... Ну да ладно... Заходи...

Помещение под библиотеку было маленьким — меньше, чем скажем выделялось под школьную библиотеку. Практически все помещение занимали стеллажи с книгами, в углу был стол библиотекаря, мест для чтения не было вообще. Книги сдавали, получали новые и уходили. Оставалось загадкой, как Клавдия Николаевна, с ее то габаритами протискивалась между стеллажами...

— Ты ведь новенький — давай сначала формуляр заполним.

Формуляр так формуляр. Матерясь про себя я начал заполнят карточку читателя, лихорадочно пытаясь вспомнить, что мне писать в графе "адрес". Написал "Кабул" — и этого хватит. Не сбегу же я с книгами в Советский союз, в конце концов...

— Ну и почерк... — нахмурилась Клавдия Николаевна — ладно... Потом сама перепишу. Что-то сейчас возьмешь?

— Да, материалы двадцать пятого съезда КПСС...

Погребняк посмотрела на меня как на слабоумного

— Что?

— Материалы двадцать пятого съезда КПСС у вас есть?

Женщина вздохнула так, что все ее телеса заколыхались...

— Ты что, шутишь что ли?

— Да какие тут шутки...

Клавдия Николаевна смотрела на меня, пытаясь определить, в чем здесь подвох...

— Ты что партминимум сдаешь?

(прим автора — что-то типа экзамена, который нужно было сдать при вступлении в КПСС)

— Да, точно... Партминимум — сказал я, сама того не желая, Клавдия Николаевна подсказала мне мотив для того, чтобы взять эту книгу...

— Ладно... здоровенная, затянутая в сатин туша протиснулась между полками — и через две минуты передо мной лежали два новеньких, в красной обложке тома. Я смотрел на них, как баран на новые ворота. Черт, так не может быть... Ведь одного должно не хватать... Думай, думай!!!

— Это не те.

— Погребняк нависла надо мной горой, уперев руки в бока...

— Ну, знаешь! Других нет!

— Я знаю, должны быть другие. Это старые, есть более поздние, с комментариями — я плел что попало. Раз Уголовный Кодекс может быть с комментариями — почему бы решениям партсъезда не быть с комментариями, правда ведь?

Лицо Погребняк медленно наливалось красным...

— Ну вот что, Белов! Если тебя эти не устраивают — иди к Мащенко в ГПУ и там требуй другие, может у него есть какие тебе надо. А у меня других нет! И вообще — библиотека закрывается, рабочее время кончилось так что будь добр, освободи помещение!

Мащенко! Конечно же, Мащенко! Если здесь оба тома на месте — то надо проверить там, в ГПУ. Надеюсь, Мащенко приехал...