— Я и сам хотел потолковать с Артемием. Да только где там! Великий князь держал его подле себя и никого близко не подпускает. А сам расспросил Артемия еще в стане Пургаса. Тогда и решил, что и как делать дальше. — Векша значительно покосился на Жиляту. — Сегодняшний совет, это представление для князей и только...

— Постой! — Удивился Жилята. — А ты-то сам как об этом проведал? Это же тайна должно быть великая! Как исхитрился?

— Ну, это было немудрено! — Векша скривился. — Со мной этой тайной Авдей поделился. Да наказал молчать строго настрого, что бы я свой язык держал за зубами. А не то ух, что со мной будет! — Он скорчил страшную рожу и ехидно хихикнул. — Понимал ведь, что я сразу всё как есть, выложу тебе, да боярину нашему. Ну да он, поди, мне для того и рассказывал. Кичится тем, что стал ближников у самого Всеволода, старшего сына великого князя.

— А что же ты Путиславу не рассказал об этом? — Нахмурился Жилята.

— Да видишь ли, — Векша поскрёб в бороде — я сначала не мог. Авдюха держал меня будто на привязи, не отпускал от себя ни на шаг. А потом, после совета князей, спешить особо уже было не куда — ложка же она, дорога к обеду! Да и сказать по правде. — Он, выпрямившись, сел на постели. — А что бы это изменило для меня, или тебя? — Опять очень серьёзно посмотрел на Жиляту. — А мне другое интересно! Чего это княжич был так откровенен? Как Авдюха выслужил себе такую милость... — он замолчал на полуслове. В шатер вбежал парнишка, приставленный к Жиляте для услужения. Одной рукой он прижимал к груди объёмистый горшок, в другой держал мешок из тканины. Он выбежал на середину шатра и, остановившись возле жаровни, до земли поклонился сначала Жиляте, потом Векше.

— Вы мне велели, а я и принёс, поснедать, стало быть! — Он тараторил сбивчивой скороговоркой, ставя горшок на стол, и раскладывая вокруг него содержимое мешка. Векша увидев снедь, подскочил к "столу" и заглянул в горшок.

— Каша-то жидкая — Он возмущённо посмотрел на холопа. — И простыть успела! Парнишка, стушевавшись под его взглядом, забормотал еще быстрее.

— Я сейчас. Я всё исправлю! Не серчай господине! — Он метнулся к жаровне, подхватил полено, топором измельчил его на тоненькие плашки и стал укладывать их на рдеющие угли. Векша, стоя над ним, не унимался, строго вопрошая.

— Где ты шлялся? Почто не спешил нас накормить?

Жилята знал, что он не испытывая зла, тешит себя, отводя душу. Холоп же, по молодости лет не понимал этого и пугался всё больше. Заикаясь от страха, он лепетал о том, что потерял много времени пока ходил набрать бражку для господ.

— Я выпросил её для вас. Копырь разрешил взять целый кувшин.

Векша, услышав о хмельном, обрадовался.

— А ты смотрю сметливый малый! Как звать тебя? Агап? А скажи мне Агап, где наша бражка? — Он проникновенно посмотрел в глаза паренька. Тот, трясясь от страха, принялся рассказывать.

— Хмельное оно в той части обоза, где телеги с поклажей боярина нашего, пресветлого Путислава Всеславича. Пришел я туда. А как свернул в нужный ряд, так и встретил Его! Ручищи, плечищи, бородища, во!

— Постой! — Перебил его Векша. — Кого это "его"?

— Не ведаю! — Мотнул головой Агап. — Он не из суздальских и не из владимирских. Я наших всех знаю, а этого нет. Так вот я в проход, а он уже там. Стоит рядом с большим шалашом. Увидел меня и шасть мне на встречу. Ручищи, плечищи... — Он взмахами дрожащих рук, принялся показывать стати незнакомца. Векша смотрел на него с недоверием.

— Ты Святогора — великана встретил, не иначе!

— Как звать его не ведаю, но мужик здоровенный, и смотрит так нагло. — Паренек, переживая собственные воспоминания, даже позабыл о страхе перед воином. — Взгляд у него! Плохой очень взгляд. Я как увидел, испугался, пошел на попятную, да оступился и чуть не упал. Даже вот кашу чуток расплескал. — Он ткнул пальцем в грязное пятно, почти незаметное на его засаленном и закопченном кожухе и продолжил рассказывать. — Я-то спиной в телегу уперся, а он уже рядом. Думал, бить меня будет, а мне и закрыться от него нечем. В руках-то снедь ваша, а её же не бросишь.

— И как же ты от него спасся? — Поинтересовался Жилята, невольно увлекшись, горячим повествованием слуги, от которого вначале хотел поскорее избавиться, что бы вернуться к прерванному разговору с Векшей.

— Господь оборонил! — Агап, сидя на полу истово перекрестился. — Наших послал мне во избавление. Назар Оглобля и Годота, шли мимо, а я их услышал и подал голос. А этот спужался, нырь меж саней и был таков! Так я и спасся.

— А дальше то что? Нашли вы его? — Векша снова был строг.

— Не гневайся господин. Не нашли мы его. — Парнишка виновато потупился. — Темно уже было. Мы так рассудили, что он уже далече, и к нам воровать, более не сунется. Вот же, вспомнил! Годота успел его разглядеть. Говорит он холоп одного из князей! Толи ростовского, толи ярославского, а может быть и Перяславль-залесского. Они с Назаром про то рассуждали, а я снедь понес, а про брагу забыл.

Агап сконфуженно замолчал.

— Забыл? — Мрачно повторил за ним Векша и приказал. — А ну встань!

Парень повиновался. Ростом он был даже чуть-чуть выше воина, но втянув голову в плечи от страха, казался намного меньше его.

— Слушай меня! — Поучающе сказал Векша. — Заботиться о господах холоп должен в первую голову! Не щадя живота, забыв свои страхи и помня только о своём долге. Понял ли? Ну, хорошо, а это вот тебе на память!

Звонкая оплеуха повергла паренька на пол. Векша, глядя как он, пытается отползти в сторону, требовательно спросил.

— А что ты сейчас должен сказать?

— Благодарю господин за науку.

Векша удовлетворённо кивнув, вернулся на своё место. Холоп, разогрев кашу, разлил её по мискам, а сам поспешил укрыться в тени.

Жилята, не голодавший благодаря заботе лекаря, ел не спеша, предоставляя возможность насытиться вернувшемуся из похода другу. Было не до разговоров. Лишь в самом конце, Векша шаря не сытым взглядом по опустошенному столу, заметил.

— Ко времени Юрий Всеволодович решил поход сворачивать. И вправду, видать, всё не слава богу, раз уж холопы крадут снедь друг у друг.

Тут он вспомнил о слуге. — Эй, как тебя, Агап? Ну-ка выйди сюда! Ты ел ли сегодня?

Парнишка, выйдя в свет горевших на столе лучин, рассказал об очень вкусной горячей болтушке, которой его кормили в обед.

— Верно, не очень наши дела. — Хмыкнул Векша и показал на горшок. — На-ка вот, там каши еще с пол черпака. Вылижешь до чиста, набьёшь своё брюхо.

Агап, бормоча благодарности, схватил со стола горшок, намереваясь скорее укрыться в тени. Грозный рык со стороны входа заставил его замереть на месте.

— А этот что тут делает? — На пороге, поблескивая сталью брони в свете лучин, гордо подбоченившись стоял воин Авдей. Окинув взглядом всех присутствовавших он, не поздоровавшись с Жилятой, прошел внутрь. Остановился возле стола и, ткнув пальцем в Агапа, насмешливо спросил у Векши.

— Кого это ты сюда притащил? Теперь уж и холопов приглашаешь к трапезе? Вот уж ровня тебе! — Он раскатисто захохотал, а Жилята почувствовал, что начинает злиться. Решив себя не сдерживать, стал подбирать слова пообиднее, как вдруг заметил, что смеётся не только Авдей. Вторя ему, заливисто и угодливо хихикал Векша. Смотреть на это было противно, и Жиляте захотелось скорее уснуть, что бы всего этого не видеть и не слышать.

Лютобор ковырял ложкой остывающую кашу, думая о не близком пути до дома. Сначала он поедет до Новгорода Низовской земли. Потом по льду Оки до того места где в неё впадает Клязьма. По ней можно добраться до стольного Владимира. А там и Суздаль совсем рядом. Лютобор еще раз мысленно прикинул расстояние, пересчитал на дни пути и решил, что самое позднее через три седмицы он будет дома. Далее мысль, замерев, остановилась подобно ручейку, русло которого завалило камнем. Дома его встретит мать. Лютобор сам сообщит ей горькую весть. Расскажет, как отец бился и как достойно принял лютую смерть. Для этого, он старательно готовил нужные слова, а сейчас опять не был уверен в том, что они подходящие. Впрочем, за три недели в пути, можно успеть всё обдумать, как следует. Снова успокоив себя таким образом, вспомнил о каше. Та лежала в миске остывшим и плотным не вкусным комком. Лютобор принялся выискивать в ней кусочки сала. Раскапывая ложкой слипшуюся крупу, Лютобор очень увлёкся и чуть не уронил миску со стола, вздрогнув от окрика.

— Ты! Где ты сейчас был? — Путислав стоял посреди шатра. — Куда ты отправился после совета?!

Отрок, растерялся от неожиданности.

— Отвечай! Ну! — Потребовал дядя.

— Сюда я пошел...

— Не ври мне! — Бешено рявкнув, Путислав подскочил к столу и навис над племянником. Тот не смея смотреть в сияющие гневом глаза, опустил взгляд и увидел, что дядя стоит, вцепившись в боевой пояс, так как делал это всегда, когда страшился дать волю рукам. После этого Лютобор испугался по настоящему и утратил дар речи. Неожиданно, на помощь ему пришел Лавр.

— Да он не врет.

— Цыц Лавруха! — Рыкнул на него боярин. — С тобой у меня разговор еще будет! — И впившись взглядом в макушку племянника, рявкнул так, что у того заложило в ушах.

— Я наказал тебе идти спать! А ты что? Отвечай!

— Да сюда и пошел. Он давно тут сидит. — Поднялся со своего места Прокл. — Вон у него уж и каша остыла.

Боярин, тяжело дыша, посмотрел на управителя, и тот, оробев, попятился обратно в тень своего угла. Однако Лютобор видя, какую-никакую поддержку, почувствовал себя уверенней.

— Дядя, да чего ты хочешь?!

Путислав не обращая на него внимания, двинулся на Прокла.

— Что за человека ты приставил стеречь моего полоняника?

Закуп, блеснув вспотевшей лысиной, недоумённо пожал плечами:

— Так это Филат. Я тебе говорил. Он летом на Волге купцов охраняет. А на зиму ряд с тобой заключил. Служит тебе, человек он бывалый и очень надежный. Я о нём слышал только хорошее. Или же он тебя чем-то прогневал?

-Прогневал! — Язвительно усмехнулся Путислав. — Зарезали сегодня твоего надёжного! — Он, тяжко вздохнув, отпустил пояс, несколько раз сжал кулаки, разминая пальцы. — И пленного эрзянина, тоже зарезали. — Крепко выругался и отошел в сторону.

Лютобор смотрел на него с изумлением.

— Ты полагаешь, что это я их?!

Путислав тяжело опустился на лавку.

— Я не знаю что думать. Вокруг чертовщина творится какая-то! С начала похода, всё кувырком. Брат убит. Сын...— боярин посмотрел на Лавра собираясь задать ему, какой то вопрос, но будто не решившись, заговорил совсем о другом.

— Князь на меня осерчал и лишил воеводства. В Суздале люди как еще встретят? Как с меня за детей своих спросят? — Он подвинул к себе чашу, заглянул в неё и мрачно покосился на Прокла. Наблюдая за тем, как слуга выставляет на стол мед и закуски, продолжил говорить так, будто размышлял вслух.

— С пленником этим опять не понятно. Только собрался с ним побеседовать, глядь, а он уже окоченел. — Путислав перевёл взгляд на Лютобора. — Тут я и вспомнил твоё "отомстить", да "отомстить". А что еще мне было думать? — Он удовлетворённо кивнул, видя на лице племянника понимание и вдруг криво усмехнувшись, заговорил по-другому.

— Но с тобой я, как вижу, попал пальцем в небо! Сторожа закололи в сердце, а пленнику перерезали горло. Ни единому мальцу такое не по силам. Это сотворил матерый душегубец!

Лютобор был обескуражен его словами. После вчерашнего никто не должен был сомневаться в твердости его руки и крепости духа. Поэтому, теперь, укоризненно взглянув на дядю, он осмелился с ним спорить.

— Связанному горло вскрыть, много для этого нужно сноровки?

— Да племяш, — вздохнул Путислав, — не вырос ты еще умом! — Долго и задумчиво молчал, потом снова тяжело вздохнул. — Вот сам поразмысли! Пленный хоть и в шалаше, а все же таки на холоде. Бросить его там связанным надолго — да милосердней было бы сразу прирезать! Что бы он мог двигаться и хоть как-то согреваться, с него сняли путы. Понял ли?! Ну, то-то! Но это я к чему? К тому, что полоняник мог дать отпор, не говоря уже об охраннике. Почему же они не сделали этого? Ну-ка, что скажешь?

Не выдержав требовательного взгляда, Лютобор потупился. Ответа у него не было.

— Вот! — Поучающе протянул Путислав. — Порывисто поднявшись со скамьи, прошелся туда-сюда. — Тот, кто убил Филата, был ему знаком. Подошел не таясь, эдак по-свойски, еще и говорил с ним должно быть, по-приятельски... — Он встал у стола, тяжело опершись на него руками. — Этот убивец, кто-то из наших. — Поднял взгляд на племянника. — И имеет касательство ко всем моим бедам. К тем козням, что кто-то заплёл вокруг меня. Должно быть, не хотел, что бы я нашел твердь Виряса. Услышал твои крики — "отомстить, да пусть он покажет дорогу". Ну и спровадил эрзянина в их лучший мир. — Путислав усмехнулся:

— Как много бед от слов, сдуру оброненных, разными недоумками. — Обернулся к лекарю. — Твой-то племянничек, тоже хорош! Раззявил пасть там, где должён был молчать. По его вине эрзя наших казнили.

После этих слов Лавр, сидевший возле Изяслава, в изумлении обернулся к боярину.

— Что ты такое говоришь?!

— Так Мезеня тебе, стало быть, не рассказывал? О том, как встретил, каких-то людей. Как с ними побеседовал. Как разболтал им всё, что мог. А от этих людей, старый Овтай узнал о гибели сынов, и стал у Пургаса требовать мести. Вот так оно было!

Лавр молчал, онемев от потрясения. Обращенный к нему взгляд Путислава медленно наливался гневом.

— А я-то еще удивлялся. Как это поганые, твоего племянника, живым то отпустили. Вот прямо только что смекнул. Смага, это вожак их, прежде был Климентием, воином суздальским. Помнишь такого? Не можешь не помнить! Ты близко с ним знался, пока он не убил Пимена монаха и не сбёг куда-то. А теперь объявился, и видать, по старой вашей дружбе, отпустил Мезеню и его приятеля. Путислав помолчал, жестко глядя на совершенно подавленного Лавра, потом неожиданно поинтересовался.

Скажи, он уже прислал тебе весточку? Свидеться звал? Вы сговорились о встрече?

— Нет. — Лавр мотнул головой и шепотом с усилием выдохнул. — Смага тать и убийца!

— Ну, так и про тебя сказывают разное. — Хмыкнул Путислав, поднимаясь на ноги. — Мол, ты поганый волхв и кудесник!

Он двинулся на лекаря, который теперь лишь безмолвно крутил головой, не соглашаясь со словами боярина.

— А то может люди не врут про тебя? Сказывают, ты лечишь недуги и подспудно, волшбой, губишь души людские!

Лютобор слушал, открыв рот от изумления. Вдруг осознав суть упрёков высказанных дядей, он ужаснулся. Того в чём Путислав обвинял лекаря, было достаточно что бы отправить его на костёр как колдуна. Но Лавр, старый, уважаемый всеми воин — колдун? Нет! Он сейчас достойно ответит и легко докажет свою невиновность. Ожидая этого, отрок смотрел как дядя вплотную подошел к сжавшемуся лекарю и, глядя на него в пор сверху вниз, изрёк убийственное.