— Джексон! — обратился клерк к первому юноше. — Сходи за мистером Бринуотером. Скажи ему, что граф Пеллегар желает поговорить с ним.
— Сэр! — звонкий голос юноши, казалось, отразился от гигантской люстры. Он убежал исполнять поручение, а остальные служащие вернулись к своим занятиям.
— Я так рад, — сказал клерк Джулиану, — что ваш пропавший багаж нашелся!
Мэтью заметил, что клерк не может сдержать изумления, находясь в непосредственной близости от столь ярко разодетых и раскрашенных особ.
— Как и я. Какой-то слуга-идиот убрал их в сундук барона. Полагаю, вы слышали.
— Я очень рад, — повторил клерк с простой, но вежливой улыбкой. Он был не вправе повторить слова графа, так как это бросило бы тень на прусского слугу, а граф мог воспринять это как оскорбление.
Джулиан высокомерно продолжил:
— Я признателен вам и вашему заведению за то, что вы нашли комнату для графа Моубри и мистера Споттла. Но я огорчен тем, что с предоставлением им жилья возникла такая досадная заминка.
Мэтью скривился от страха, решив, что Джулиан зашел слишком далеко.
— Конечно-конечно! Ах! Вот и наш мистер Бринуотер! — Это было сказано с облегчением. Клерк явно не желал, чтобы всё высокомерное недовольство иностранного гостя обрушилось на него одного.
К ним шел тяжеловесный ночной управляющий, который явился к номеру пруссаков после учиненного погрома. Как только он достиг стойки клерка, Джулиан одарил его намеком на легчайший кивок головы. Поклон же Бринуотера был более низким и искренним, хотя ему при этом заметно мешал живот.
— Во-первых, — начал Джулиан все тем же надменным тоном, из-за чего Мэтью почувствовал себя как на иголках, — мне очень жаль, что нашим партнерам не оказали радушного гостеприимства, которое мы с бароном Брюксом получили по прибытии. Во-вторых, спешу сообщить вам, что граф Моубри допустил ошибку, не дав вам оценить, насколько серьезным оказался ущерб, нанесенный нашему номеру. К сожалению, это моя вина, хотя я и не помню этого. В-третьих, я сейчас же заплачу и за наш номер, и за тот маленький чулан, что вы выделили нашим партнерам. — Сказав это, он извлек синий кошелек Брюкса, открыл его и звякнул монетами. — Какова цена?
— Эээ… — Бринуотер был явно ошеломлен этим представлением, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы вернуть самообладание. — Это зависит от того, как долго вы планируете у нас оставаться, сэр.
— Как минимум, до двадцать первого. — Его рука в перчатке нервным жестом скользнула по воздуху в подобии шлепка. — Я не держу такие вещи в голове, этим занимается мой поверенный.
Бринуотер склонился над стойкой, где клерк уже проверял гроссбух.
— Ах! Номер забронирован для вас до двадцать третьего!
— Я так и думал, — недовольно бросил Джулиан.
— И… простите за напоминание, но граф Моубри сказал, что вы…
— Мне прекрасно известно, что сказал граф Моубри! Да, я заплачу за номер двойную цену. Когда мы освободим его, можете осмотреть повреждения и озвучить мне их стоимость. А пока подсчитайте, пожалуйста, сколько я должен заплатить сейчас. В конце концов, мы спешим.
Цена, которую назвал клерк, ошеломила Мэтью: на такие деньги он мог безбедно существовать пару лет. Золотые монеты покинули кошелек и, по правде говоря, это сильно ухудшило финансовое положение барона Брюкса. Когда деньги перекочевали в руки управляющего, Бринуотер сказал:
— Ваше Сиятельство, я был бы рад предоставить вашим партнерам номер получше…
— Чепуха! — перебил Джулиан. — Сейчас они уже устроились и в данный момент занимаются моими делами в другой части вашего города. Кенсингтон, кажется? Что касается нашего номера, попросите слугу принести нам горячую воду в десять часов. Мы намерены насладиться неторопливым ужином.
— Наша таверна располагается всего в нескольких шагах…
— Нам нужна не таверна, — ледяным голосом отрезал Джулиан, — а ресторан.
На пути к заведению, которое Бринуотер окрестил одним из лучших, Мэтью, наконец, обрел голос, который до этого, казалось, прятался где-то на уровне коленей.
— Я надеюсь, ты гордишься тем, что из-за тебя я чуть не намочил свои новые штаны?
Губы Джулиана изогнулись в улыбке.
— Я чертовски хорош, не правда ли?
Мэтью хмыкнул.
— Для плохого человека, — буркнул он.
Этим вечером Мэтью осознал, сколь мудрым решением была эта генеральная репетиция. Им нужно было привыкнуть к этим костюмам и носить их так, словно они в них родились. Мэтью также пришлось привыкать все время носить перчатки, и хотя они достаточно плотно облегали руки, трудностей с пользованием столовыми приборами избежать не удалось. Однако если Кардинал Блэк будет в том доме и заметит татуировку «Черноглазого Семейства», это станет концом не только маскарада, но и всей жизни — как для Мэтью, так и для Джулиана.
Они воспользовались возможностью хорошенько насытиться на деньги пруссаков, отведав блюдо из говяжьих ребрышек и костного мозга, кукурузные лепешки и разнообразные тушеные овощи, и сопроводив всю эту снедь двумя бутылками лучшего в мире эля.
Ни Мэтью, ни Джулиан не говорили о предстоящей ночи. Когда ужин подходил к концу, Мэтью подумал, что если таков будет его последний прием пищи, то все не так уж и плохо. Однако он заставил себя отбросить эту мысль, чтобы она не мешала ему. Он должен был сосредоточиться на том, чтобы отыскать книгу, каким-то образом вытащить ее из того дома — если она действительно там хранилась, — а все остальное отбросить, как ненужный психический мусор.
Ровно в десять часов слуга принес в «Гранд-Люкс» горячую воду. Мэтью и Джулиан ожидали его в своих маскарадных облачениях, сняв лишь верхнюю одежду и треуголки. Мэтью заметил, с каким ужасом гостиничный служка осмотрел погром в гостиной на пути к умывальнику. А когда он увидел обломки клавесина, то и вовсе чуть не запутался в собственных ногах. Поставив воду в отведенное место, работник предложил убрать верхнюю одежду лжеграфа и лжебарона в гардеробную, на что Джулиан ответил спокойным отказом, и Мэтью обрадовался, что к двум трупам не придется добавлять третий. Он подумал, что гостиница «Герб Мейфэра» не особо разорится, выделив средства на покупку нового клавесина. Также он надеялся, что к тому времени, когда тела пруссаков будут обнаружены или начнут нещадно смердеть, их с Джулианом и след простынет. Так что беспокоиться о погроме в номере не было абсолютно никакой необходимости.
Когда работник гостиницы ушел, Мэтью немедленно сбросил отвратительный парик и выскользнул из сапог и блестящего жакета цвета глины. Он принялся смывать с себя личину барона Брюкса, с ужасом сознавая, что генеральная репетиция окончена. Завтра вечером ему надлежит быть одним из главных действующих лиц в смертельной пьесе, и он взмолился Богу или Судьбе, чтобы им с Джулианом позволили дожить до закрытия занавеса.
Глава четырнадцатая
— Нет!
Все повторяется, как прошлой ночью, — подумал Мэтью, лежа в кровати с балдахином.
Негромкий крик Джулиана звучал так отчаянно, будто исторгся из самых мучительных глубин кошмарного мира, в который он уносился во время сна. По правде говоря, этот мир пугал Мэтью — он совершенно не представлял себе, что там скрывается, но понимал, что ни он сам, ни даже Джулиан, не имеют над этим миром никакой власти.
Этой ночью, пока холодный ветер выл за окном, Мэтью тоже видел сон. Ему снилось, что он — конь, который бросает своего хозяина и убегает с промчавшимся мимо табуном. Мэтью подсчитал, что после отхода ко сну он засыпал и просыпался, снова засыпал и снова просыпался, раз восемь или девять. Это была одна из тех ночей, когда безжалостные часы тянулись мучительно медленно, и хотя Мэтью прекрасно понимал, что к завтрашнему дню ему нужно выспаться и набраться сил, сделать это было не так-то просто.
До него донесся тихий скрип дивана, когда Джулиан переместился на нем. Затем раздался странный звук: Джулиан резко и глубоко вздохнул, словно это был последний вздох в его жизни, выдох же сильно походил на рыдание.
Мэтью тихо встал с кровати, надел бордовую сорочку и коричневые бриджи, что были на нем накануне вечером, взял фонарь с тумбочки и направился в гостиную. Он нашел Джулиана стоящим у окна, плотно закутавшимся в плащ и, кажется, дрожащим. Лоб его бессильно упирался в холодное стекло.
— Оставь меня, — попросил он, даже не взглянув на Мэтью. Его голос был напряженным и пугающе слабым.
— Что с тобой? — спросил Мэтью.
— Я сказал, оставь меня!
— Нет.
Лысая голова Джулиана повернулась. Фонарь выхватил из темноты свирепое блестящее от пота лицо, на котором застыл яростный оскал.
— Отойди от меня, — выдохнул он. И, видит Бог, крик напугал бы Мэтью меньше, чем этот злобный шепот. — Ты не знаешь…
— Не знаю чего?
— Того, что я сделал. На что я способен. Никто не знает…
— Мне кажется, что ты не настолько плохой человек, насколько хочешь казаться, — осторожно произнес Мэтью. — Но может, тебе пора задуматься о том, чтобы оставить свой прежний образ жизни? Хотя бы ради того, чтобы начать высыпаться…
— Ха! — Джулиан хохотнул с мрачной, почти замогильной торжественностью.
В номере повисла тишина, сквозь которую был слышен пронзительный плач ветра за окном. В этот ранний утренний час лондонские фонари уже догорели в темноте, и пейзаж за стеклом казался призрачно белым.
— Прежде чем я пойду с тобой в тот дом, — нарушил молчание Мэтью, — мне кажется, я заслуживаю…
— Заслуживаю, — скривившись, передразнил Джулиан.
Мэтью продолжил, сделав едва заметную паузу:
— Я заслуживаю знать, что с тобой происходит. Если в том доме у тебя случится какой-то срыв или…
— Не будет у меня срыва! — прорычал Джулиан.
— Что бы тебя ни беспокоило, тебе необходимо это отпустить. Мне кажется, это не то, что стоит хранить.
— Ну, конечно! Это ведь так просто! Завтра я начну с чистого листа, и с миром будет все в порядке. — Когда Джулиан произнес это, Мэтью заметил в его глазах искру истинного мучения, однако она быстро затлела, оставив после себя лишь дымку печали.
— Что ж, — вздохнул Мэтью, — я возвращаюсь в кровать. Пожалуйста, постарайся больше не будить меня своими криками.
В глазах Джулиана появился болезненный, пугающе фанатичный блеск.
— Ты не спал. Как и я. Ты пытался понять, что ждет нас завтра. То есть, уже сегодня.
Мэтью качнул головой.
— И все равно я…
— Я ведь родился недалеко отсюда, — произнес Джулиан слабым, далеким голосом. — На улице неподалеку…
— На улице? Я думал, ты…
— Здесь я родился заново. И стал тем… кем я стал. Чем я стал, — исправился он. — Мое второе рождение произошло на улице недалеко отсюда.
Некоторое время Мэтью не двигался и ничего не говорил, а затем все же решил сделать шаг и поставить свой фонарь на столик. Похоже, человек, который прислуживал безумной Матушке Диар, а после стал ее палачом, был не прочь поведать продолжение своей истории.
— Разве ты не собирался вернуться в кровать? — спросил Джулиан. В его голос вернулась прежняя едкость.
— Нет, — ответил Мэтью. — Я собирался посидеть тут в кресле некоторое время.
Он и в самом деле сел, расслабился и стал ждать.
— Чего ты от меня хочешь? Сказку на ночь?
— Я хочу правды, — ответил Мэтью. — Правда может быть столь же полезной для души, как и одинокая прогулка заснеженным утром.
И снова прозвучал этот короткий торжественный смешок, хотя на этот раз не такой резкий.
— На какой улице? — подтолкнул Мэтью, когда понял, что молчание вновь начинает затягиваться.
Джулиан стоял, не спеша отвечать. Затем он вновь прислонился лбом к холодному стеклу, за которым кружились вихри снега.
— Недалеко отсюда. — Его голос снова стал слабым и далеким, в нем сквозили боль и беспокойство. — Вчера утром я видел ее из этого окна. Ох… нет, она не настолько близко к этой гостинице, чтобы ее постояльцы могли дойти туда пешком. Но я все равно видел ее. Она все такая же. Я постоянно ее вижу.
— Там… что-то произошло?
— Что-то, — передразнил Джулиан. Он снова глубоко вздохнул и прерывисто выдохнул. Казалось, перед его взором расцвел призрак. — На этой улице я совершил свое первое убийство, — сказал он. — Я убил маленького мальчика.
Аддерлейн, — вспомнил Мэтью. Перед его глазами встала жуткая картина: мертвый ребенок в башне, а затем ужасающе трагическая реакция его матери.
— Тебя это шокирует? — спросил Джулиан, продолжая стоять, прижавшись лбом к стеклу. — Наверное, ты думаешь, что я — один из самых мерзких людей на Земле?
— Я пока не знаю всей истории, — осторожно сказал Мэтью.
— Ах, истории! — хмыкнул Джулиан. — Ты говоришь так, будто что-то в этом имеет смысл. Нечто с началом и концом. Но нет ни того, ни другого. Я убил ребенка на той улице и… он не заслуживал такой смерти.
— А хоть какой-то ребенок разве заслуживает?
— Ты хочешь встать на мою защиту, Мэтью? Ну разве не забавно? Член агентства «Герральд», законопослушный хер, который верит, что миром можно управлять с помощью порядка — встает на мою защиту! Это все Судьба, Мэтью! А Судьбе известны только хаос и путаница. Хорошо, если ты хочешь сказку на ночь, я расскажу ее тебе! Историю, которая согреет твое сердце холодным зимним утром. Тебя это устроит? — Выражение его лица, когда он повернулся к Мэтью, было просто ужасным.
— У нас есть время, — ответил Мэтью.
— Время истекает, — обронил Джулиан, вздохнув. Затем он начал рассказ: — Когда-то я должен был стать офицером Королевского флота. Таков был замысел моего отца. Сделать из мальчика, который пришел в этот мир, убив его жену, высокопоставленного офицера. Я казался ему бесполезным, но должен был пойти по стопам старшего брата, чтобы хоть чего-то достичь. О, какое чудесное это было время! Он отправил меня в школу здесь, в Лондоне. Мне организовали уроки, которые вели ветераны военно-морского флота. Изо дня в день… плавание, мореходство, порядок, дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина. — Он замолчал, и Мэтью показалось, что он стиснул зубы, чтобы переждать какую-то боль. — Дисциплина, — продолжил Джулиан, вновь обретя голос. — А я презирал это все! Все, что делалось мне во благо. Бедный Джулиан, непутевый мальчишка, который время от времени промышлял мелкими кражами в магазинах, дразня закон. Да, я дразнил закон и дразнил Господа… и тех господ, что окончательно запрели на своих палубах. Они относились к членам своих экипажей, как к ненужному мусору, которому самое место в трущобах, на улицах. Таким же должен был стать и я. Стань я одним из них, и это открыло бы мне путь в высшее общество. Высшее общество, — повторил он с едкой остротой. — Как будто оно хоть когда-нибудь имело для меня значение!
