Небо и земля

Крам волком выл от разочарования. И регулярно прикладывался к вину. И вел дерзкие речи, оспаривая компетентность руководства, правда, в узком кругу, перед Вечем. По мнению Крама, командование недостаточно оценило всю важность сделанного им открытия.

— Разве опытный командир упустит из внимания шанс схватить ривалов за я*ца? — вопрошал он, клюя носом за n-ным стаканом вина. — Быть может, такой шанс выпадает один раз жизни, а им важнее кирпичи-рельсы-шпалы.

— Завидую тебе. Я бы поменялся с тобой местами, — ответил Веч. — У меня закончилась увольнительная, нужно возвращаться в генштаб.

— Туго соображаешь, бесы, что ли, покусали? Предложи мехрем отправиться с тобой в амодарскую столицу и забудь о вонючем городишке.

Веч посмотрел на него как на умалишенного.

— Предлагаешь и дочь с матерью прихватить? Чего уж там, поедем всем амодарским табором с кучей баулов.

— Ну, как знаешь. Так-то неплохое решение. Я же мастер по неразрешимым задачкам, — ухмыльнулся криво Крам.

Поначалу Веч воспринял с пессимизмом совет друга, но чем чаще возвращался к этой идее, тем все более привлекательной она казалась.

В амодарской столице достаточно свободного меблированного жилья, и в дорогу потребуется немного клади, можно управиться на одном грузовике. Вечу не придется разрываться между гарнизоном и генштабом, а мехрем будет набираться впечатлений, знакомясь с жемчужиной своей страны, после капитуляции там сохранилось немало достопримечательностей. А после передачи ривалам ключей от города можно паковать баулы в Доугэнну. Это в первый раз нелегко сдвинуться насиженного места, а во второй раз и в третий гораздо проще.

Нет, она не согласится. Категорически.

Но и так, как есть сейчас, неимоверно угнетает. Как уровнять долг и ответственность с непреодолимой тягой к чужестранке? Служба не ждет, Веч и так задержался в гарнизоне сверх положенного времени, придется ускоренно наверстывать несделанное. Скоро отбывать в амодарскую столицу, времени впритык, а побыть наедине с мехрем так и не удалось, да и захочет ли она после опознания бандитов?

Зато Веч уедет со спокойным сердцем: амодарские переводчицы прошли проверку и непричастны к передаче стратегических тайн партизанскому движению. Амодаркам как бы случайно подсунули фиктивную информацию о том, что вскоре часть пленных отправят пешим ходом на лесоповал при малом конвое из-за недостатка техники и охраны. И отправили, и соблюли достоверность легенды, и подстраховали наблюдательными постами и дозорными точками. И что же? Ни один выстрел не потревожил тишину окрестностей, ни один амодарский партизан не накинулся из засады на жиденький конвой — ни в первый день, ни во второй, ни на третий. Секретная комбинация насмарку.

Поэтому Веч вздохнул с облегчением и вычеркнул имена переводчиц из списка подозреваемых.

Хорошую легенду придумали господа подполковники, и партизанский шпион, возможно, клюнул бы на приманку. Но Айями, услышав приглушенный разговор Имара с напарником, тут же выбросила из головы таинственное поведение даганнов, потому как не увидела угрозы для близких и для прочих горожан. Ну да, поведут заключенных, ну да, у даганнов не хватает людей и машин, ей-то что? Зато перспектива новой облавы в городе заставила бы — спору нет — прервать работу и при первой же возможности броситься к Зоимэль — пусть та предупредит всех, кого сможет. Умен и дальновиден Веч, да при планировании легенды забыл о любимых граблях своей мехрем. А может, святые её уберегли.

Нет, уезжать, не повидавшись, решительно невозможно, и Аррас отправился в комнату переводчиц с наспех накарябанной запиской.

Мехрем не заставила себя ждать. Зашла, тихо притворив дверь и, примостившись аккуратно на краешке тахты, сложила руки на коленях. Закрылась в своей скорлупке и молчит. На лице ни вопросительного выражения, ни обиды, ни обреченной покорности. А Веч успел отвыкнуть и не знает, с какого боку подойти к мехрем и с чего начать. Как зеленый пацан, право слово.

— Мне нужно ехать, — сказал вместо приветствия, присев на краешек стола.

— Надолго?

— Не знаю. Жизнь покажет.

Помедлив, она поднялась и подошла к Вечу. Прижала ладошку к его ладони и прильнула, уткнувшись носом в ключицу. Веч, растерявшись, машинально обнял мехрем свободной рукой и переплел в замок её пальцы со своими. Сколько так прошло времени, в тишине? Он не засекал. И не решился нарушить лишним словом или движением. Мехрем подняла голову и, взглянув в глаза, коснулась его рта поцелуем — простым и долгим.

У них и получилось тут же, у стола, при свете дня, толком не раздевшись. Без привычной стыдливости мехрем. Без яростного доугэнского напора, ну, разве самую малость. Размеренно и неторопливо. Чтобы запомнить — и аромат её волос, и блеск глаз, и мягкость губ, и близость тела. Сжать в объятиях, не отпуская. Не торопясь отстраняться, чтобы застегнуть китель и одернуть юбку.

— Поедешь со мной в столицу? — поинтересовался невзначай Веч, когда сердцебиение пришло в норму.

— Я?! С тобой? — спросила мехрем ошарашенно.

— Ну да. И семью прихватишь. Возьмешь самое необходимое, прочие мелочи отыщем в вашей столице.

Слова Веча застали её врасплох и разволновали не на шутку.

— Нет. Не знаю... Наверное, нет.

— Там есть на что посмотреть. Ваша столица — красивый город.

Она и внимания на похвалу не обратила, напрочь растерявшись предложением Веча.

— Подумай. Я не давлю, — сказал он на прощание. Вещмешок собран, машина дожидается под окнами, истратив топлива сверх нормы за час незапланированного простоя.

— Ты ведь вернешься? — спросила неуверенно мехрем.

Конечно. Не так-то просто выбить свободный грузовик для переезда, когда в гарнизоне каждая машина на счету.

Веч перевернул очередную страницу. Машину трясло на ухабах, чтение в дороге — не самый лучший вариант времяпровождения. Однако ему надлежит вернуться в генштаб с конкретными предложениями по обустройству будущей ривало-доугэнской границы, поэтому придется читать доклад военных аналитиков здесь и сейчас.

Мехрем согласится. Взвесит все "за" и "против" и ответит согласием. И прекратятся выматывающие разъезды. И перестанут терзать беспокойство за её безопасность и злость из-за невозможности защитить и уберечь. И после рутинной канцелярской работы он найдет, чем занять свободное время, не анализом же затрат или посещением столичного клуба.

Хотя со столичным клубом у Веча не сложилось. Зашел он как-то с сородичем, чтобы отдохнуть и развеяться, но с самого начала всё пошло не так. На местных амодарок Веч даже не взглянул, а свои женщины и подавно не сумели поднять настроение. Наверное, был слишком раздражителен и слишком брезглив. Тогда он списал хандру на хроническую усталость и недосып. Замотался по службе, не до плотских утех. Точнее, не абы с кем.

К бесам хандру, — выругался Веч под нос. Не припомнит он, чтобы давал клятву верности, да и не жена она ему, а всего лишь мехрем.

От этой мысли стало еще гаже. Всё-таки решительно невозможно находиться на расстоянии друг от друга. Перечитать, что ли, заново последнюю страницу?

Вдруг вспомнилось. Пока он был в отъезде, Аррас в телефонных рапортах сообщал обо всех передвижениях мехрем. И о посещении местной амодарской библиотеки рассказал.

Веч тогда поинтересовался: зачем?

Помощник бесстрастно доложил: попросила старые подшивки газет, ей предоставили те, что не успели сжечь. И на вопрос: "Для чего? " услышал ответ: листала, изучала, пока не истекло отведенное время. И с собой ничего не прихватила.

Что она искала? Может, фамилию мужа в военных хрониках? Или экземпляр ривальского атласа с картами?

Вряд ли. Атлас исчез из библиотеки еще до капитуляции, благодаря связному риалов.

_________________________________________________________

Мехрем — содержанка, проститутка

Bohor*, бохор — драка, потасовка. Жарг. — мочилка, буча, схлёст

Sahsh, сахш (даг.) — крепкий алкогольный напиток на основе сброженного солода.

  Длев* (даг.) — мелкая медная монетка в Даганнии

Echir, эчир* — покровитель

Мехрем — содержанка, проститутка

Аффаит — особый сорт угля, обладающий высокой теплотворной способностью.

47

— Он не потребовал возместить растраченное? — уточнила Эммалиэ, выслушав рассказ об опознании в комендатуре.

— Нет. Разве что пожурил, — ответила Айями небрежно.

Не ругал, не обвинял, не угрожал. Пальцем не тронул, однако ж, нестерпимый стыд от его слов до сих пор жжет щеки и уши.

И вспоминать не хочется, как дрожали пальцы, и колотилось сердце, а в голове перепутались заготовленные ответы. На тысячу рядов прокручивала Айями возможные варианты объяснений, настраиваясь на очную ставку с Диамалом и его дружком, и, не увидев первого в числе пойманных и опознав второго среди убитых, испытала неимоверное облегчение. Веч, конечно, узнал кое-что от живых, но это малая толика, а мертвые уже не расскажут подробностей. Значит, берегут святые Айями, значит, помогает вера.

Хотя опознание мертвых впечатлило, спору нет. Бедняги лишились жизни до срока, не упредив Хикаяси*, и теперь их души будут плутать в безвременье, пока не найдут дорогу во владения богини. А может, даганны смилостивятся и доставят тела к храму для посмертного упокоения.

— Если Диамала нет среди арестованных и убитых, значит, он на свободе. Либо жив и не пойман, либо давно мертв, — заключила Эммалиэ.

Если верно первое, лучше бы ему не попадаться в руки даганнам. Веч устроит допрос и узнает, кто из себя таков "родственник" амидареек, и что он не погиб на фронте, а жив-здоров и прописался в Сопротивлении. И тогда Айями несдобровать.

— Даганны невысокого мнения о наших мужчинах. Считают, те запросто избавляются от своих же за лучшее место под солнцем.

— Ничего удивительного, — согласилась Эммалиэ с его мнением. — Вспомни, как Диамал обманул товарищей, разыграв собственную смерть. Если уж свои приговаривают своих же, это самосуд и произвол. Совсем опустились наши мужчины. У волков и то правила честнее.

Теперь Айями не решалась отправиться к врачевательнице с сумкой провизии для Сопротивления. Пусть Веч и уехал, он и на расстоянии догадается без труда по докладам господина помощника, с какой целью уносится тяжелая кладь в госпиталь. Ни к чему дергать зверя за усы, провоцируя наглостью после заслуженного упрека в использовании щедрости покровителя против него же.

Одно успокаивало: даганны не стали устраивать показательную казнь незадачливых грабителей. Если по горячим следам не расстреляли, то, остыв, и подавно не казнят, убеждала себя Айями.

— Если не наказал за растрату, быть может, он... дорожит? — предположила Эммалиэ неуверенно и неловко.

Возможно, и так. Правда, Айями успела вообразить, будто он изобрел новый способ наказания — пытку сомнениями. Да, занят, но схватил воров, как и обещал, да, машины без конца собираются у комендатуры и разъезжаются в разных направлениях, и прибавилось военных в гарнизоне, наверное, у даганнов возникли срочные и неотложные дела, но неужели ему трудно выкроить полчаса, чтобы повидаться? Наверное, трудно. Наверное, хлопотно. И Айями подбрасывает проблемы одну за другой. Зато клубные проститутки молчаливы, не дерзят и не создают офицерам трудностей. Потому как не бывает так, чтобы даганны обходились долгое время без женского внимания.

Он и на третий этаж позвал лишь для того, чтобы сообщить, что снова уезжает, и неизвестно, вернется ли. Смотрел ровно и сдержанно, не выказывая привычного даганского нетерпения, и Айями вдруг осознала, что власть над ним, которую она для себя напридумывала — власть тела, страсти, плотских желаний, власть капризов, флирта и кокетства чужеземной пери* — в действительности эфемерна. Этот даганн, что стоит перед ней, несокрушим как скала, и для него на первом месте были, есть и будут долг, отчизна, родные и близкие.

Айями и приникла-то к нему, чтобы напоследок убедиться в правоте предположения и попрощаться, не уронив достоинства, не потеряв гордости. В самом деле, не умолять же его остаться в гарнизоне. Еще чего, чтобы она, амидарейка, упрашивала вражеского офицера?

А прижавшись, поняла: навоображала невесть что со страху и от недоверия. По напряженному телу его поняла, по бешено бьющейся жилке у виска, по стуку сердца. И по тому, как сжал её пальцы, и как откликнулся на касание губ, поняла — скучал и ждал. И не техничная сторона близости оказалась для него важна, а удовольствие от прикосновений, от простых неспешных ласк и поцелуев, чтобы перед дальней дорогой напиться всласть и вспоминать, когда одолеет жажда.

Внезапно началась весна. Еще вчера с тоскливого неба сыпал мелкий снег, и промозглый ветер норовил забраться под полы пальто, а сегодня ярко светит солнце, и суматошно чирикают воробьи на подъездном козырьке. А может, и не сегодня, а раньше, исподволь, начались погодные изменения, незаметные глазу: просели сугробы, напитавшись влагой, уплотнилась ноздреватая корка старого наста, и Люнечка с натугой перекидывает лопаткой тяжелый рыхлый снег. Невзрачный серый небесный цвет насыщается голубизной день ото дня, словно губка, и теплый влажный ветер гонит к горизонту клочья облаков. Айями теперь не надевает теплую кацавейку под пальто, и Люня бегает по двору в ботинках, а не в пимах. Обочины центральной улицы черны от выхлопов даганских машин, а на площади перед ратушей снег вытоптан и высушен ветром, обнажившим обширные проплешины брусчатки.

Ожидаемо, предсказуемо, но все равно неожиданно закрылся даганский госпиталь. В одно прекрасное утро Айями обратила внимание из окна на деловитую суету у больничного крыльца. Кузова грузовиков один за другим заполнялись казенным скарбом, и груженые машины уезжали на станцию, возвращаясь пустыми.

Глаза увидели, а сердце забилось тревожно. Вот оно, начало конца, о котором предупреждал Веч. Если госпиталь перестанет принимать раненых, что станет с санитарками и медсестрами? Нет работы — нет пайков.

— Дочь моей приятельницы работала в госпитале. Узнать бы, что происходит, — произнесла задумчиво Эммалиэ, наблюдая за заполнением грузовиков.

Она страдала в отсутствии всякой доступной информации — сплетен, слухов, новостей. Новые соседки оказались немногословными, о чем с ними судачить, не о даганнах же, с которыми спят? К тому же, не каждого впускают амидарейцы в свое личное пространство, предпочитая жить замкнуто, не говоря о том, чтобы вести доверительные задушевные беседы с малознакомыми людьми.

— Ну, так проведайте приятельницу, — предложила Айями.

Но Эммалиэ почему-то тянула — непривычная нерешительность для смелой женщины.

— Без Люни схожу, нечего ей там делать. А вы погуляйте во дворе или на улице, но из центра не уходите. Если задержусь, не волнуйтесь, домой доберусь. И не из таких передряг выпутывалась, — инструктировала она, уговаривая, скорее, себя, а не Айями.

Ушла и вернулась засветло, та даже забеспокоиться не успела. Но настроение у Эммалиэ испортилось.

— Женщинам из госпиталя выплатили получку пайками за месяц вперед и отправили восвояси. Даганны вывозят оттуда все более-менее ценное. Вот-вот отключат здание от котельной, собираются резать трубы.