Сколько я так просидел, я не знаю. Время встало, испуганной волной обтекая меня. Вот и скрип петель, прошёл как бы мимо сознания, не оставив в душе отклика. Вокруг чуть посветлело.
— Ишь ты, застыл, — хмыкнули неодобрительно. — Вставай, давай. Я тебе жрать принёс. — Мужик потоптался на месте и, не дождавшись ответной реакции, зло буркнул. — Ну и Лишний с тобой. Проголодаешься — пожрёшь!
Что-то ударилось о мою руку и откатилось в сторону. Вновь, уже ставший привычным скрип, темнота и всё стихло.
Я убрал от лица свои руки, и долго тупо всматривался во мрак, чувствуя, как гигантской волной накатывает слепая ненависть. Ненависть ни к этому мужлану, бросившему мне кусок зачерствевшего хлеба, как последней собаке, ни к Антипу, решившему решить проблемы деревни за мой счёт и, даже, ни к Гонде, буквально нахаркавшему мне в душу, а ко всему этому бездушному миру, густо замешанному на крови и обмане.
— Думаете всё?! Сломался я?! Прожевали и выплюнули?! — Я буквально выплёвывал, окровавленным ртом, слова в темноту. — А вот хрен вам! Вы ещё все у меня медленное танго станцуете вместе с этими Троими и грёбаным Лишним! Я назло вам всем выживу! И ещё на ваших могилках попрыгаю! Сволочи!
Ругался я долго, вымещая в словах свою ярость и не замечая, катящихся из глаз слёз. Потом слёзы высохли. Вместе с ними ушло, из моей души, что-то важное. Какая-то частичка собственного я. Её место заняла пустота.
— Ну что же. Хорошо меня приголубили. Душевно. — Я потрогал странно онемевшую челюсть, убеждаясь, что все зубы остались на месте. — Барана хорошенько обстригли и теперь на бойню отправлять собираются. Ну, ничего. Я ещё попробую покувыркаться! Иногда даже маленький камешек, сдвинутый со своего места, может породить гигантский камнепад. Вот и я попробую стать таким камешком и кое-кому на голову упасть! — И я, пошатываясь, побрёл к бочке. Начинать нужно с малого. Нужно попытаться смыть, уже давно запёкшуюся кровь.
* * *
Удивительная всё же штука — время. Вроде бы это величина довольно точная и постоянная, давно втиснутая в рамки выдуманных человечеством величин и если, предположим, есть в одном часе шестьдесят минут, то пока эти шестьдесят минут не истекут, час не закончится. Вот хоть ты тресни! Но как говорил когда-то Эйнштейн, в этом мире всё относительно. Вы попробуйте провести этот час сначала весело и интересно, ну, предположим, на каком-нибудь увлекательном аттракционе, а затем, тот же час прождите, дрожа на морозе, скажем, заблудившись, где-то в лесу. А потом сравните. Что? Первый час оказался значительно короче второго? Мда. Вот такая субъективная математика.
В моём случае имел место быть второй вариант. Вот только ожидание грозило растянуться не на час, а на трое суток. Очень скоро, я окончательно потерял счёт времени. Находясь в полной темноте, я даже не имел понятия, день сейчас снаружи или уже ночь. Очевидно, в представлении Антипа, брошенная мне краюха чёрствого хлеба — это огромные запасы еды и на них ползимы перезимовать можно. Во всяком случае, ещё кормить меня больше никто не собирался. Желудок, увы, с мнением старосты был совершенно не согласен. Каравай я уже давно подъел до последней крошки, предварительно обшарив, в его поисках, весь пол вокруг себя, и голод начинал напоминать о себе всё настойчивее и настойчивее. В памяти всплыл образ Ставра, набросившегося на, принесённую Тимофеем, еду. Теперь я, в полной мере, мог его понять. Скоро сам не лучше буду. Гады! Столько всего поимеют за меня, а сами лишнего куска хлеба жалеют. Скорей бы уж в город повезли, что ли. Мочи нет терпеть. Неудивительно, что скрип открываемого люка меня порадовал. Уж лучше в проклятый город идти подыхать, чем тут с голодухи маяться. Всё какое-то разнообразие!
Свет, ударивший по глазам, заставил резко зажмуриться, закрыв лицо руками. Чёрт, отвык совсем! Глаза заслезились. Вошедший, встав возле меня, молчаливо навис, разглядывая.
— Ну, что встал? — Возмутился я, пытаясь разлепить непослушные веки. — Снимай цепь давай! Не буду я сопротивляться! Себе дороже! Наверняка же там, наверху, ещё народ есть!
— Шустрый какой, — голос рассмеявшегося был мне незнаком. — А зачем мне её с тебя снимать? Может тебя на неё за дело посадили?
Вопрос меня удивил. С трудом, разлепил глаза. Благо света через люк проникало не так уж и много, и зрение начало приспосабливаться. Передо мной стоял степняк. Это я сразу понял, с первого взгляда. Узкое, сильно обветренное лицо, со слегка раскосыми глазами, круглый, похожий на котелок шлем, с торчащими из-под него краями какого-то меха, добротные кожаные латы, надетые поверх тулупа, абсолютно не сковывающего движения, сабля и длинный кинжал, пристёгнутые к поясу. Ну, кто же это, как не степняк? Как говорится, у нас такого фасона не носят!
Степняк, между тем, наткнувшись взглядом на стигму, довольно расхохотался. — А, будущий колдун! Теперь понятно, почему тебя в железо одели! Уже, наверно, и барыши подсчитали! — Воин презрительно сплюнул и заглянул мне в глаза. — И вы ещё себя людьми считаете, да нас смеете варварами называть?! Мы людей на заклание, как скот, не продаём! И рабов у нас нет! Если перед тобой враг — убей его, если нет, пусть скачет своей дорогой. Степь огромна! Всем место есть! А вы не люди, вы крысы! Каждый норовит от другого, себе кусок откусить!
— Я как видишь, никого здесь не продаю, — решил уточнить я свою позицию. — Меня продают. Это да!
Удар плетью ожог лицо, словно огнём, бросив от боли на колени. Из разорванной щеки, сквозь пальцы, струйками потекла горячая кровь.
— Сука! Что же ты делаешь! — Машинально взвыл я, гадая — уцелел ли глаз или уже вытек вместе с кровью.
— Червь говорит лишь тогда, когда воин ему разрешает, — спокойно, без капли злобы, объяснил степняк. — А колдуны даже хуже червей. Они пыль под копытами моего коня. Юнус! — Повысил он голос.
— Чего тебе, Улугба?
В лаз просунулась голова ещё одного степняка, немного помоложе.
— Тащи сюда старосту. Пусть этого раскует и наверх, к остальным, тащит.
— Зачем тебе этот баран, Улугба? Перережь ему глотку и дальше пошли. Или оставь тут гнить, если кинжал его кровью пачкать брезгуешь.
— Ну, уж нет! — Беззаботно рассмеялся Улугба, начав подниматься по лестнице. — Я ещё не решил, как с ним поступить. Это будущий колдун!
— Колдун! — Радостно оживились сверху. — А что тут думать? Как обычно поступим! В землю по шею закопать и на голову мешок со змеями одеть! Сейчас я эту крысу бородатую притащу, мигом раскует!
Смысл сказанного дошёл до меня даже сквозь адскую боль, продолжавшую терзать лицо. Внутри всё захолонуло от ужаса. Да хуже смерти не придумаешь! Да лучше что угодно, только не это! Подвывая от отчаяния, я схватился обеими руками за цепь и, что было силы, дёрнул. Тщетно! Только ладони ободрал, да кровь из щеки, во все стороны брызнула. Ещё несколько судорожных рывков также не принесли никакого результата. В душе начала нарастать паника, грозя неудержимой волной утопить остатки разума. Вырваться! Во что бы то ни стало вырваться! Окажись в этот момент под рукой топор, я бы, наверно, и ногу себе попробовал отрубить. Но топор, по счастью, рядом положить, никто не догадался. Сколько я так бесновался, не помню. Вряд ли долго. Но это и не важно. Главное, в какой-то момент паника прошла, подарив мне возможность ясно осмыслить своё положение. Я обессилено опустился на пол. Рука вновь машинально потянулась в щеке, из которой продолжала бежать кровь, уже порядком залившая рубаху. На смену буйству пришла апатия.
Ну и видок у меня сейчас наверное. Хорошо, что здесь зеркала нет. Поседел бы. Хотя скоро это меня волновать не будет, особенно с мешком на голове.
Мысль о предстоящей казни вновь что-то всколыхнула во мне. Но это уже была не паника, а твёрдая решимость. Как на улицу выведут, схвачу первое, что под руку попадётся, лишь бы поувесистей. Пусть уж лучше так убьют. Хорошо бы ещё этому уроду с плеткой черепушку напоследок проломить! Чуть глаз не высек, сволочь степная! Господи! Как я ненавижу этот мир! Тут даже сдохнуть под саблями степняков, почти не страшно! Всё равно ничего хорошего не ждёт! Ну, пусть приходят. Жил как дурак, так хоть сдохну красиво! Верней попробую. Как бы они меня, уже в подвале, вязать не начали!
Ждать долго не пришлось. Раздались голоса, резкий скрип половиц и по лестнице кубарем скатился староста.
— Здравствуй, дядька Антип! — Злорадство, при виде пришибленного старосты, заставило меня на мгновение забить о собственных проблемах. — Никак навестить меня решил?! Эка досада! А я свой новый пиджак с карманами как раз в химчистку отдал! Не при параде мы нынче! Хотя не беда! Вы, я смотрю, тоже не во фраке!
— Чего?! — Приподнявшийся Антип, вытаращив глаза, очумело уставился на меня. — Нету больше ничего! Троими клянусь!
— Это да, — с достоинством, согласился я. — Оно, конечно! Всё интервенты забрали! Одни облигации остались!
Староста ошалело затряс головой. Было видно, что ошеломлённый внезапным визитом степняков, Антип впал в ступор и сейчас плохо соображал. А тут ещё и я какую-то ахинею несу. Я даже ощутил злорадное удовлетворение. Ну, хоть одного, из моих обидчиков, бог наказал. Не всё другим подляны строить. Пускай и сам, на своей шкуре, разок попробует. Судя по всему, досталось Антипу не слабо: губы разбиты в хлам, на лбу кровавый след от плети, (любит видать её Улугба в ход пускать, а может, кто из его кунаков постарался), в глазах плескался животный ужас затравленного зверя, одежда вся измызгана в грязи. Не думаю, что он по своей воле в ней катался. Чай, не лечебная!
— Ты долго там возится, будешь, плевок шакала? — Раздался сверху раздражённый голос Юнуса. — Не заставляй меня спускаться.
— Сейчас!
Моментально придя в себя, Антип бросился ко мне, на ходу доставая, трясущимися руками, массивный ключ и склонился над цепью. Я с трудом подавил острое желание врезать своему освободителю по уху. Очень уж он удобно присел, аж кулаки зачесались. Да вот только нельзя. На драку те, сверху, спуститься могут и хорошо, если зарубят сразу, а если вязать начнут? Нет. Мы пока тихие и покорные. Шанс будет только один, наверху и желательно, чтобы я был, на тот момент, относительно свободен.
Гулко звякнула цепь, ударившись о камни, староста, суетливо сунув ключ обратно за пазуху, полез обратно наверх. Что же, полезем и мы. Не будем злить степняков раньше времени. Вязать, к счастью, не стали. Просто взашей вытолкали на улицу. Да и чего троим рослым воинам бояться измождённого голодом подростка, к тому же почти ничего не видящего, при дневном свете? Мда. Проблему с глазами я не учёл. Как тут какое-нибудь оружие найти, если я даже дороги, перед собой, почти не вижу. Тупо бреду, куда толкают. Хорошо хоть кочек нет никаких. Зато лужи почти все собрал, ноги насквозь мокрые! Ну, ничего. Это быстро пройти должно. Вон уже и веки не так сильно слипаются. Зато на слух не жалуюсь. Оживлённо сегодня в деревеньке то! Вокруг стоял форменный гвалт. Слышался рёв быков, визжание свиней, кудахтанье кур. Отовсюду доносились крики насилуемых женщин, ругань степняков, вопли избиваемых мужиков, где-то звякнула сталь, но почти тут же утихла. Не долго, видимо, продержался смельчак, решившийся оказать сопротивление.
Пока мы дошли до погостья, глаза кое-как адаптировались и я смог осмотреться. Большинство населения деревни было уже здесь. Избитые, частью злые, частью испуганные мужики, зарёванные, некоторые в разорванных одеждах, бабы, испуганно жмущиеся к старшим дети. Все они стояли на коленях посреди площади, в окружении пяти воинов с обнажёнными саблями. Меня и Антипа грубо втолкнули в толпу, заставив тоже, опустится на колени.
— Изгоя то зачем с подполья вынули, а Антип? Какого Лишнего он им сдался? Они же людьми не торгуют, — поинтересовался крепко сбитый мужичок, недобро посмотрев в мою сторону, подбитым глазом.
— Да Лишний их знает! — Староста чуть не плакал. — Сказали, железо снимай, я и снял. С этими иродами разве поспоришь? Чуть что, за плеть сразу хватаются, а то и за саблю!
— За что нас Трое наказывают? Разор то, какой! Эти тати всё самое ценное по домам собирают!
— Это Никифор всё! Рот раззявил, паскуда! Говорил я ему, чтоб на воротах не спал. Если бы степняки его не зарубили, я бы его своими руками придушил, заразу! — Зло сплюнул Антип.
— А почто они нас сюда-то всех согнали? А, Антип? — Поинтересовалась пожилая женщина с заплаканными глазами. — Аль лихо, какое задумали?
Другие бабы поддержали ее испуганным плачем.
— Не гоношись, — ответил староста. — Известно же, что степняки крестьян зазря не губят. Ежели всех побить, то кого же, опосля, грабить? Народу тут не много. Край быстро обезлюдит. И в рабство не берут. Вера их им этого не позволяет. Ну, девок посильничают, мужикам морды набьют, пограбят и уйдут. Не нужны мы им.
Я огляделся. Степняки, не спеша, даже как-то деловито, сновали по всей деревне, стаскивая найденное добро к площади и скидывая возле дома старосты. Тут уже образовалась большая куча всякого барахла. Рядом, запалив костры, жарили на вертелах сразу несколько заколотых свиней. Дурманящий запах жареного мяса дразняще щекотал ноздри, наполняя рот слюной. Вдалеке паслось несколько десятков лошадей, поедающих щедро насыпанный перед ними реквизированный овёс. Но больше всего меня заинтересовали два мужика, что чуть в стороне, мрачно косясь на кочевников, усердно капали яму.
"Уж, не для меня ли стараются"? — Холодным ознобом по спине, проскользнула мысль.
Из дома старосты появился Улугба, отрезал кинжалом огромный ломоть мяса, от одной из жареных тушек и начал с аппетитом пожирать. Наши глаза встретились.
— Что смотришь, колдун? — Усмехнулся он, вытирая рукавом жирные губы. — Есть хочешь? Так подходи, ешь. — Улугба мотнул головой в сторону туши. — Каждый, если он голоден, может сесть возле костра и съесть кусок мяса. У нас в степи так.
"А будь что будет"! — Решился я, вставая с колен. — "Дважды точно не убьют! Яму мужики явно для меня копают. Так хоть пожру напоследок. Да и барахлишко, по деревне награбленное, как раз рядом лежит. Может, и присмотрю чего-нибудь, чтоб потом за угощение сполна отблагодарить перед смертью"!
Раздвигая, испуганно расползающихся в стороны мужиков, я, молча, двинулся в сторону Улугбы. Тот, казалось бы, утратив ко мне всякий интерес, вновь склонился над свиньёй, отрезая от неё очередной сочный ломоть. Его примеру последовали ещё двое воинов, что-то лопоча при этом между собой, на непонятном языке. Подошёл к ним и я, подспудно удивляясь, что никто так и не преградил мне дороги и замер в нерешительности, не зная как поступить дальше. Ножа то у меня не было. Не зубами же куски мяса вырывать? Оглянулся. Воины, стерегущие пленённых сельчан, даже и, не подумав пойти вслед за мной, остались на месте, лишь наблюдая, с откровенным любопытством. К кострам подошли ещё несколько воинов, потянувшись к мясу. Никто меня от костров не шугнул, словно так оно, и быть должно.
Поиграть, сволочи, со мной решили! Скучно вам козлам степным! Ну что же. Давай поиграем!
