| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Леха! Хорош пить! — рявкнул шеф. — Поехали.
Ну и поехали, чо. Думать. И никто из нас не бросал автоматы на бетонный пол. Орали, лаялись, отхлебывали, а пальцы оглаживали предохранители. Автоматы на автомате, да...
Аж два часа рожали идею. Непозволительно долго. Особенно для журналистов. Особенно для "выпимших" журналистов. Особенно для контуженных "выпимших" журналистов. Особенно...
Vor der Kaserne
Vor dem großen Tor
Stand eine Laterne
Und steht sie noch davor
So woll"n wir uns da wieder seh"n
Bei der Laterne wollen wir steh"n
Wie einst Lili Marleen...
— Дойчен камраден...
— Какие они тебе, ядрену ...опу камрады?
— А мне как их называть-то?
— Геноссами, гы-гы-гы!
— Да иди ты!
Unsere beide Schatten
Sah"n wie einer aus
Daß wir so lieb uns hatten
Das sah man gleich daraus
Und alle Leute soll"n es seh"n
Wenn wir bei der Laterne steh"n
Wie einst Lili Marleen.
— Не... А если так? Всю правду им рассказать?
— Ты бы поверил?
— Так они уже чего только не увидели!
— Леша! Человеческая психика имеет одну особенность. Объяснять происходящее в знакомых интерпретациях.
— Чо?
— Фил! Заткнись!
Schon rief der Posten,
Sie bliesen Zapfenstreich
Das kann drei Tage kosten
Kam"rad, ich komm sogleich
Da sagten wir auf Wiedersehen
Wie gerne wollt ich mit dir geh"n
Mit dir Lili Marleen.
— Слушай, а может надавить на их сентиментальность?
— Это как?
— Ну, типа того, что пока вы тут сидите — наши войска подходят к Берлину и вовсю пользуют ваших фройлян?
— Ты бы после этого сдался?
— Хм... Нет, конечно.
— Надо к фройлянам добавить фрау и киндеров...
— Фил, млять!
Deine Schritte kennt sie,
Deinen schönen Gang
Alle Abend brennt sie,
Doch mich vergaß sie lang
Und sollte mir ein Leid gescheh"n
Wer wird bei der Laterne stehen
Mit dir Lili Marleen?
— Вообще мыслей нет.
— Никаких?
— Только эренбурговские. Типа — убей немца.
— Не катит.
— Да...
Aus dem stillen Raume,
Aus der Erde Grund
Hebt mich wie im Traume
Dein verliebter Mund
Wenn sich die späten Nebel drehn
Werd' ich bei der Laterne steh"n
Wie einst Lili Marleen.
— Мужики! А если вот так?
— Хм... Спорно, Фил, спорно... Но... Пишем мужики! Хотя бы попробуем...
" Немецкие офицеры и солдаты! С вами разговаривает генерал-полковник Владимир Шаманов. В десять утра завтрашнего дня мои парламентеры выйдут на ваши позиции. Я жду парламентеров с вашей стороны. Я не требую сдачи в плен. Я хочу, чтобы честь немецкого мундира не была замарана кровью мирных жителей. А кровь будет, если вы не выпустите их из города. Генерал-полковник Генрих Гот! Имею честь сразиться с вами. Как солдат с солдатом. Вынужден предупредить, что мы вооружены гораздо лучше, чем вы предполагали. Ваши солдаты прекрасно это знают. У вас есть три варианта. Опозориться, прикрываясь телами детей и женщин. Погибнуть честной солдатской смертью. Сдаться в плен, не потеряв лицо, но сохранив тысячи молодых немцев для процветания будущей Германии"
И вот этот бред Шаманов внезапно утвердил. А еще за ним слава ходила самого жестокого усмирителя Чечни. Просто второй Ермолов. А вот надо же! Более того, по предложению самого командующего ВДВ в текст еще добавили:
"Генерал-полковник Генрих Гот! После одиннадцати утра мы будем вынуждены сбрасывать на город продовольствие и медикаменты для мирных жителей. Я бы на вашем месте забрал бы все для своих солдат. Но я не на вашем месте. И я надеюсь, что вы благороднее меня!"
Да, кстати... В немецком как и в русском. Вы и вы. Sie und sie. Такие одинаковые по звучанию, но разные по смыслу.
И вот эту хрень мы слушали, валяясь на травке около здания аэропорта и допивая трофейное бухло. А между сообщениями пела несравненная и ледяная Марлен Дитрих. А Фил ей подпевал, размахивая бутылкой:
Если я в болоте от поноса не умру.
Если русский снайпер мне не сделает дыру.
Если я сам не сдамся в плен!
То я приду, Лили Марлен!
Моя Лили Марлен!
Ну и сморило нас слегка под жарким июньско-октябрьским солнцем. Совсем чуть-чуть. Буквально на пару часиков. Аж до самого вечера. Проснулся я от ласкового пинка.
— Слушаю, товарищ капитан, — невнятно пробормотал я Марлену и надвинул кепи на лоб, закрывая глаза от бьющего в глаза солнца.
— Подъем, бойцы печатного фронта! — и ласково пнул меня еще раз.
— Марлен, ну ты охренел совсем? — возмутился я.
— Тут какое-то офицерье новое приехало. И суета началась. Идем смотреть — что за дела творятся?
Проклиная все на свете мы, пошатываясь, поперлись в здание. М-да... Там действительно творилось непонятное. В зал ожидания загнали солдат всех родов войск. Тут были и летчики, и десантура, и махра, и откуда-то взявшиеся вэвэшники, инженеры военные, еще не пойми кто... Ну и три журналиста. А как же без нас-то! Бойцы занимали каждый квадратный сантиметр пространства — они сидели на полу, на уцелевших креслах, на лестницах, высовывались из разбитых окон касс. На одной из стен был натянут огромный экран, непонятно откуда взявшийся. Я глянул наверх. В импровизированной ВИП ложе, на балконе второго этажа, рассаживались штабисты во главе с самим Шамановым.
— Это еще что за партийное собрание? — удивился я. Но ответить мне никто не успел. Под белый экран вышел какой-то невысокий улыбчивый майор со смутно знакомым лицом. Прическа у него была ни разу невоенная. Да и форма на нем сидела... Но держался он уверенно.
— Товарищи солдаты и офицеры... Минуточку внимания... Товарищи! Я прошу вас! Товарищи!
Но перекричать многоголосую толпу ему никак не удавалось. В этот момент сверху раздался рык Шаманова:
— Если какая б... еще раз пернет своей пустоголовой жопой, лично в унитаз спущу!
Вот это я называю — искусство управления массами. Заткнулись сразу все, сразу и даже мы.
— Товарищи! Меня зовут Игорь Угольников. Простите. Майор главного политуправления Угольников. Мы вам привезли фильм, который должен был выйти в прокат только в ноябре месяце этого года. Но вот так получилось, что...
Блин! Точно! Угольников! Его физиономия довольного мартовского кота так контрастировала с камуфляжем, что узнать его было очень трудно. Мозг просто отказывался воспринимать бывшего шоумена в военной форме. Вот и не узнавал. Да еще из ГлавПура. Стоп! У нас что, уже политическое управление в армии ввели? Нормальный ход! Этак до ресталинизации доживем! И это не может не радовать. Хотя, Медведу до Виссарионыча, как мне до Медведа, но как только ангелы не шутят...
Пока я думал, майор Угольников закончил речь.
И на экране пошли титры.
У каждого человека в жизни бывают дни, которые запоминаются навсегда. Иногда это счастливые дни, иногда трагические. Иногда вот такие, простые.
Да, изображение было не таким четким, как в кинотеатрах — солнце все еще отсвечивало своими зайчиками по экрану. И звук порой хрипел. И не было холодного пива и попкорна. Но это странное ощущение...
Грохот боев на экране дополняла канонада с передовой. Запах оружейного масла от рук, стиравших скромные слезы... Тихий мат бойцов, сжимавших свои автоматы... Окно. Окно в сорок первый год. В год, в котором мы все сейчас и, кажется, навсегда.
Когда-нибудь я пересмотрю этот фильм. В уютной домашней обстановке. Но такого дня в моей жизни больше никогда не будет.
На последних кадрах картины бойцы вдруг начали подниматься. Один за другим. Подниматься и снимать кепи, каски, фуражки...
А когда после фильма вышел на сцену сам Угольников вместе с нашим командующим, солдаты взорвали аэропорт аплодисментами и криками "Ура!" Орали минут пять. Хорошо, что не догадались пальбу устроить. А очень хотелось.
Потом Шаманов рявкнул:
— Смир-рна!
Блин, ну почему даже я его боюсь?
— Вот эти люди, — показал пальцем на экран генерал. — Вот эти люди были вооружены куда хуже нас. Но они смогли. У нас есть все. Так сможем же и мы! Я сказал. Товарищ майор!
Шаманов повернулся к Угольникову и набыченно посмотрел на него. Тот автоматически сделал шаг назад и по привычке улыбнулся.
— Часы. От меня. Все, что могу, — Шаманов, вольно или невольно, процитировал генерала из "Горячего Снега".
А Фил меня в бок пихнул локтем:
— Леха! — зашипел он. — Теперь ты с Угольниковым брат молочный!
Пока бойцы расходились, ошеломленные фильмом, Марлен убежал в штаб. Мы же, было, направили стопы в дьюти-фри. Однако на входе в магазин нас встретила охрана. И корочки журналистов не помогли.
Ну и ладно. У меня еще нычка вятской водки осталась. И полбутылки рома. Я его во фляжку перелил.
За этим занятием меня и застал Марлен.
— Идем, бойцы информационного фронта. Шаманов к себе зовет.
Интересно, что опять от нас надо?
Надо... В армии всем начальникам чего-то надо. Оказалось, нам удружил Угольников, посоветовав сменить на ночь "Лили Марлен" на что-нибудь более жесткое. Собственно, он прав. От сладкоголосой Дитрих уже подташнивать начало. А что у нас еще есть на немецком? А у нас на немецком, кроме "Раммштайна", и нет ничего. Так... Открываем нетбук... О! Отлично! Бегу с флешкой к радистам и немедленно натыкаюсь на Шаманова.
— Что это?
— Эмн... Флешка... Вот... Я... Мы... Тут... Пропаганда, товарищ генерал!
Через минуту первые серебряные звуки плывут над ночным Вильнюсом. Шаманов тихо багровеет. Я — тихо бледнею.
— Это что? — бурчит наш командующий.
— Это металл. То есть рок такой. Группа немецкая. Поют про два патрона...
Все, что я слышал до этого — лепет средней группы детского сада. Из тирады Шаманова я узнал, что металла у него столько, что рок обрекает всех немцев, включая фольксдойче, "этями двумями" патронами поочередно застрелиться на... На фиг.
Roter Sand und zwei Patronen
Eine stirbt in Pulverkuß
Die zweite soll ihr Ziel nicht schonen
Steckt jetzt tief in meiner Brust
— И чо оно поет? — рявкнул Шаманов.
— Про два патрона. Мол, типа у тебя только два патрона. Застрелить себя и застрелить товарища. Или наоборот. Но выхода больше нет. Только в плен к русским.
Генерал почесал свой суровый подбородок и кивнул:
— Хорошая песня. Правильная. Ладно. Шагай...
А на дворе уже темнело. И очень хотелось жрать. Хорошо, что сухпаи мы не пропили. В смысле не закусили. Вот ими и разговелись под коктейль — водка плюс виски плюс ром плюс ликер. Потом поставили палатку... А что вы думали? У меня в рюкзачине и палаточка всегда имеется! Вот. Поставили палатку и удрыхли. И снилась нам всем, почему-то, Брестская крепость, в которой толпами сдавались немцы.
Александр Маслов, старший лейтенант Российской армии, окруженец. Хрен его знает где.
Шестой день войны я встречал в окружении.
Тогда я не знал, как получилось так, что немецкие танки оказались далеко в тылу наших войск. А произошло вот что.
Аномально плотный туман, скорее всего, стал результатом переноса. Воздушные массы перемешались и получился целый букет погодных аномалий. Какого-то серьезного катаклизма не вышло, но про исторические сводки погоды пришлось забыть. Лафа послезнания на синоптиков не распространялась.
Вот и туман на четвертый день войны стал для нас большой неожиданностью, которой гадский Клейст сумел воспользоваться. Он несколько раз попытался атаковать так надоевших ему украинских танкистов, но и в тумане ему не удалось добиться успеха. Тепловизоры помогли танкистам отбить атаку, при этом туман мешал скорее немцам. Они не видели куда стрелять и не имели поддержки артиллерии. Украинцы отступили еще на несколько километров, но принципиально это ничего не решало.
И все же Клейст нашел выход. Его разведка сумела найти дыры в неплотных боевых порядках украинской армии. Между сдерживающими его танкистами и мотострелковой бригадой, прикрывающей с севера Львов, войск почти не было. И одна из немецких боевых групп прошла на юг, не встречая сопротивления. Туман затруднял действия авиации, поэтому прорыв не был вовремя обнаружен. Клейст не растерялся и развернул туда сразу несколько дивизий. Теперь они несколькими колоннами шли на юго-восток, отрезая Львов, где уже закончилось подавление кровавого мятежа националистов. Против упорных танкистов он оставил лишь заслон. Мотострелки, державшие оборону в львовском выступе, вынуждены были отступать на юг. Немцы неминуемо выходили им в тыл.
Прошлый раз Клейст не сумел добиться больших успехов в приграничном сражении. Зато сейчас он смог сделать то, чего не удалось ни Гудериану, ни Готу, ни Гепнеру. Он обрушил фронт союзников и вышел на оперативный простор.
Правда, на самом деле победу впору было праздновать не ему, а украинским танкистам. Задержав Клейста на четыре дня, они дали возможность командованию союзными армиями ввести в бой резервы организованно без суеты. Теперь для Клейста уже был организован "загончик" из резервных войск, откуда по возможности эвакуировали местное население. Клейст об этом еще не знал, его танки весело катили вперед. Их экипажи думали, что к славе, а союзное командование точно знало, что в котел.
Ничего этого я, оказавшийся в лесу с двумя бойцами, конечно, не знал.
Первый час окружения главной моей заботой было уйти подальше от поля, где произошла встреча с танками. И не переставал поминать добрым словом Истомина, доставшего мне карту местности. Благодаря ей, я хоть мог ориентироваться. Нет, конечно, в коммуникаторе у меня была навигационная программа, без спутников она не показывала точного местоположения, но карта никуда не делась. Но, во-первых, детализация сельской местности, за исключением дорог, там оставляла желать лучшего, а, во-вторых, не слишком удобно на бегу просматривать карту на небольшом экране.
За час мы ушли на пару километров. Скажете немного? А вы попробуйте побегать по хорошему лесу с полным армейским снаряжением! Для меня вообще бег с полной выкладкой был в новинку. Все-таки служил я в ПВО, где к этому виду спорта относились не слишком внимательно. Наверное, вы не слишком удивитесь, если я скажу, что выдохся после такой пробежки капитально. На солдат тоже было больно смотреть. Правда, они не жаловались, жить им тоже хотелось.
— Только сразу много не пить! — предупредил я их. Теперь можно рассмотреть их повнимательнее. Два молодых парня, наверняка первогодки, которых мне для организации поста выделил сержант, командир отделения. Один из них русский, светловолосый, по всей видимости, деревенский. Второй, кавказец, но говорил без акцента.
Оба действительно оказались первогодками. Правда, они совершенно не соответствовали сложившимся стереотипам русского солдата и солдата-кавказца. Кабардинец Руслан Амальчиев призывался из подмосковного Королева. В институт он не поступил, не хватило одного балла, отец-инженер обозвал его разгильдяем и послал служить. Василий Антонов наоборот призывался с Кавказа из Краснодарского края из маленькой глухой деревеньки, в которой даже мобильник был в диковинку.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
