Первый выход на западный берег Чудского озера провели 4 июля. В самое подходящее для этого дела время, перед рассветом, высадились на берег, южнее прошлогодних мест, куда заходили в 'гости' и прошлись вдоль берега не более пяти километров, в полосе порядка шести-семи километров. Нахватали взрослого 'товару' более пятисот душ, малых и старых и не считали, в большинстве сами шли за работоспособными членами семьи, уже попавших в 'бредень' людоловов. Ни каких замком или укрепленных мыз в этот поход принципиально не громили. Пять часов на сбор полона и иной добычи и суда вошли в озеро и взяли курс на устье Желчи. Через пять дней повторили мероприятие, в этот раз навестили полосу берега еще южнее. Привезли опять свыше шести сотен единиц работоспособного, взрослого 'товара'. И опять не считали не отставших от родителей и других взрослых детей и добровольно пошедших за своими родичами стариков. И снова в этот раз вассальные замки, мызы и другие рыцарские и епископские укрепления не захватывали. Не было времени заниматься этим делом, зато оставляемые халупы сервов, при отходе находников жарко пылали, обжигая, при свете хмурого дня, жаром пламени неосторожно приблизившихся. Почему-то погода в дни рейдов стояла хмурая, но без дождей.

Между рейдами на Ливонский берег за 'товаром', немного по пиратствовали, перехватив в озере, около истока Нарвы небольшой когг, тонн на 200 водоизмещением. Команда, из города Ростока, входящего в Ганзейский торговый союз, пошла со всеми пленниками на Урал, товары— сукно, гвозди, скобы, с пяток бочек рейнского вина в слободские амбары, сам когг, после окуриванием серой и мойки, был вооружен шестью корабельными 'единорогами' и приступил к несению дозорной службы в основном на Чудском озере. Еще небольшой когг или подойдет и неф, прибрать к рукам и можно жить по спокойней, бездогляда озеро не останется и враг незаметно не подойдет по воде к слободе. Кстати разрушенный замок Васкнарву потихоньку начал восстанавливать Ливонский орден, видимо все-таки отжал у Нарвы развалины. Стройка шла ни шатко ни валко, пока были видны только очищенная от обломков часть бывшей территории замка, с пяток метров нового фундамента, два-три десятка рабочих и немного нового кирпича. Так, что во втором рейде участвовал и свежезатрофеенный когг.

Задачу по добычи 'переселенцев' на Урал, выполнена, можно и назад в Петроград. Но карантин, его никто не отменял. И захваченный полон жил в лагере еще две недели, при этом весь был обрит, либо перемазан серной мазью, не менее трех раз перемыт в банях, отстиран с использованием мыла, силами самих пленников. Про, накормлен, и говорить не стоит, зачем захватывать людей и холопить, что бы потом заморить их голодом.

И 25 июля собранный и полностью загруженный более тысячей взрослых человек и столько же или чуть больше, кто их считал, детьми и стариками, караван вышел из слободы в путь через реки, озера и волоки до Петрограда, в который и прибыл к концу сентября.

Неожиданно к каравану присоединились и добровольные переселенцы. Анно фон Зангерхаузен фон Розен и его брат Иоган фон Зангерхаузен фон Розен с домочадцами, оруженосцами, кнехтами, слугами и другим имуществом, нежданно прибыли на лодках и баркасах в слободу и попросились на службу к герцогу фон Шварцу. Выяснили причину такого неожиданного поступка братьев, перепроверили, подтвердилась. Оказалась проста, почему-то все соседи, узнав о поездке Анно в Нарву в качестве 'почтальона' и возвращению из плена без выкупа его и членов его семьи, вообразили, что он является приспешником московитов и дружно принялись пригибать его, тем более, что его замок и так был сожжен, а имущество разграблено. И фактически, ответит воинской силой или финансами, своим недоброжелателям он не мог. Заодно досталось и его родному брату, башня и имущество которого хоть и не пострадали, но как младшему, родительского наследства досталось ему меньше, соответственно и финансов с воинской силой у него было меньше чем ранее у брата. Дальше так продолжаться не могло и когда-нибудь какой-либо особенно отмороженный сосед, а может и сразу несколько, нападут на них и окончательно решать эту проблему. А тут как раз опять появились на Ливонском берегу воины герцога фон Шварца, тем более, что по замкам уже с год ходят слухи о судьбе рыцарей, согласившихся перейти на службу к их светлости, и ни мало об этом не жалеющих. Говорили, что они написали письма своим родственника и звали их к себе в дикую Московию, но последние пока раздумают, боятся идти под руку московского тирана. Правда и сами письма, да и этих родственников никто из рассказчиков и в глаза не видел, что не мешало им об этом рассказывать. В сложившейся ситуации братья посовещались и приняли решения, рискнуть и перейти на службу к герцогу, со всеми своими семьями и оставшимся имуществом. Аркадий Степанович подумал, подумал, да и дал от имении Черного предварительное согласие на наём на службу двух рыцарей с их оруженосцами и кнехтами. После чего и предложил братьям не задерживать караван и по быстрому загрузится на суда. При этом пришлось выдержать бурю эмоций, когда фон Розены узнали, что из всей своей живности они могут забрать с собой только своих боевых и транспортных коней, свиней и кур. А остальных коней, коров и другой скот, оставить в слободе. Успокоились только тогда, когда сам походный воевода герцога дал им слово, что все оставленное здесь, из светлость возместит в двойном размере там, при этом тщательно записав наименование и количестве оставленных животных, с вручением этих списков бывшим владельцам. Ну вот и это препятствие преодолено, теперь только в путь.

А второй небольшой когг, Тищенко все-таки отжал у ганзейского купца из Любека, перехватит того в Чудском озере на пути из Пскова. Рисковать не стали и вся команда с капитаном, самим купцом и его парой приказчиков остались в озере, вернее на его дне, а сам корабль и его груз, штуки льняного полотна, полностью забивших судовой трюм, пошли к поселению победителей. И уже через неделю, окуренный, отмытый и вооруженный шестью 'единорогами', с укомплектованной командой, когг приступил к несению дозорной службы в озере, около устья Желчи.

Москва. Июнь-август по новому стилю 1554 года от РХ.

Кони осторожно ступая по слабо колышущемуся настилу 'живого' моста, пошли по нему. С высоты седла всадники осматривали текущие под них воды реки, воротную башню Всехсвятских или Спасских или Водных ворот. Проехав качающийся наплавной Москворецкий мост и с него через краснокирпичный четырехугольник трехбойных Водяных воротах въехали в Китай-город на Пожар, проехав по краю торга, оставляя по левую руку строительство будущего собора Василия Блаженного, повернули на право на Варварку, а там и в нужный переулок и на свою усадьбу.

Летняя Москва опять сумела удивить Черного своей суетой не свойственной остальным городам. В свой первый приезд он мало обращал внимание на уличное покрытие, которое по зимней поре было плотно покрыто укатанным грязным снегом. Сейчас проезжая под сводами Спасской — Водной башни, выезжая на торг, проезжая по его краю мимо множества различных лавок, ларей и мелочных торговцев, торговавших в шалашах, на скамьях, рундуках, прилавках, полках, со снующими между ними торговцами в разнос всякой снедью, питьем и прочей мелочью, с висящими у них на груди и боках коробами с товаром. Хаотично перемещавшихся между рядами и торговцами покупателей и просто зевак.

Он смотрел на плотно пригнанные друг к другу бревна, покрывающие всю мостовую, удивляясь тщательности с которой баланы подгонялись друг к другу. Бревенчатое покрытие продолжилось и при повороте вправо, на Варварку, на которой тоже была очень оживлено.

Москва 16 столетия (Вид Кремля из Замоскворечья) (вид с юга).

Москворецкий 'живой' — наплавной мост. Гравюра Пикара XVII в.

В это время на ней располагались: Гостиный двор, Старый Денежный двор, Английский двор, Устюжский Гостиный двор, Знаменский монастырь, множество церквей и усадеб московской знати. И с права и слева по бокам дороги вытянулись длинны, выходящие к самой деревянной мостовой ряды лавок, ларей, часовен, церквей, харчевен. Пахло паленым мясом, салом и рыбою. Эти ряды прерывали высокие заборы, а иногда и частокол из врытых в землю, заостренных сверху бревен, за которыми, в глубине двора окруженные огородами с плодовыми деревьями и ягодными кустами, высились нарядные бревенчатые хоромы с маленькими окнами, открытыми по причине летней жары, в два, три, а иногда и четыре жилья, с разноцветными маковками крыш. С пристроенными к ним широкими сенями и изукрашенных узорчатыми рисунками лестниц. В заборах и частоколах виднелись даже на вид мощные, толстые, крепкие ворота и калитки, почти над каждыми воротами или калиткой висела икона, иногда над ними высились маковки крыш надвратных теремов, а за забором виднелись дворовые часовни. Остальные хозяйственные постройки прятались за плотными и крепкими заборами. Вдоль заплотов и лавок ходят стражники, в железных шапках, в сероватых кафтанах, с бердышами в руках. На каждом перекрестке столб с иконой, а около него нищие, дети, голуби. Сновали метельщики, прихорашивания деревянные мостовые, поднимали тучи пыли, вспугивали голубей, ворон, воробьев и прогоняя нищих. Проехав церковь Бориса и Глеба свернули вправо в переулок, соединяющий Варварку с Вострым концом, вытянувшимся вдоль Москвы близь Васильевского луга. Кони вошли в переулок, по обеим сторона опять потянулись заплоты и частоколы. Но вот, наконец, и клубное подворье.

Спасские Водяные ворота Китай-города в XVII веке

Сразу видно, что хозяева озаботились благоустройством как самого двора, так и переулка перед ним. Часть переулка, проходящего перед забором, была засыпана не менее чем тридцатисантиметровым слоем песка, что лежало под песком, было не видно, но видимо там был насыпан еще какой-то грунт. Ибо проезжая часть между противоположным сторонами переулка, возвышала перед остальными более чем на полметра. Сидящие на этой ровно разровненной куче песка мужики, целенаправленно лупили деревянными киянками по обтесанным с одной из сторон булыжникам, вгоняя их в слой песка, рядом друг с другом, на глазах создавая булыжное покрытие переулка. Уже добрая часть участка, не менее сорока-пятидесяти метров, было замощено камнем, как раз с того конца переулка, от улицы Варварка, по которому ехали делегаты. Подъехали к воротам усадьбы, десятник охраны забарабанил в калитку, которая почти тут же открылась, явив перед путниками высоченного, здоровенного, по местным меркам, мужика с аккуратно подстриженной темно-русой бородой и усами, одетым с явным намеком на воинское ремесло владельца, но никакого оружия на нем, открыто было не видно. Не успел он открыть рот, как десятник опередил его:

— Открывал, что встал, видишь сам воевода уральский со своим первым товарищем приехали и другие их бояре— проговорил он, указывая рукой на Черного и остальных. Видимо привратник был предупрежден о прибытии руководства, потому что, не говоря ни слова, молча, отошел от калитки и стал открывать ворота, открыв которые, так же молча пропусти кавалькаду во двор и закрыл за ней ворота и калитку, заложив их воротным брусом.

Во дворе так же кипела работа. Сам двор, в видимой его части, уже был практически весь замощен камнем, только около строений остались не закрытые булыжником метровые полосы, на которых трудились каменщики, споро обкладывая деревянные стены клубной резиденции кирпичом, поднявшись уже до второго жилья, по всему периметру дома. В одном месте виднелась куча обтесанных булыжников, в другом стояли под навесом стопки кирпича и плинфы, а рядом с ними высились ряды обтесанных не больших каменных блоков. С высокого, резного, расписанного по местной моде яркими красками крыльца, сбегал Александр Граббе, на ходу застегивая кафтан из синего, на вид очень дорогого сукна.

Укрепления между Беклемишевой башней Кремля и Водяными воротами Китай-города в XVII веке (вид с севера)

Гонцы. Ранним утром в Кремле.

Черный, а за ним и остальные 'витязи' соскочили с коней, бросив поводья подбежавшей охране и пошли навстречу своему единовременнику. Который, справившись с кафтанов, раскинув руки, летел им навстречу. Первым в его объятия угодил Мечеслав, помяв друга, он передал эстафету приветствия Золотому. Хорошо, что 'витязей' было всего пятеро, а то кости Александра могли понести некий урон, от уж очень крепких объятий друзей. По нынешним временам принимать гостей, тем более руководств, практически хозяина усадьбы, на дворе грубейшее нарушение этикета и товарищи по-быстрому прошли в дом, где уже во всю носили блюда и подносы с едой в трапезную и расставляли на стол.

Пока гости умылись, привели себя в порядок с дороги, стол уже был сервирован и уставлен кушаньями. По столовым приборам, разложенным на столе, всем стало ясно, что в этой сфере Александр уже в полную занимается прогрессорством. Столовые вилки, ложки, ножи все были отлиты из серебра, своим видом повторяя формы привычных попаданцам предметов столового набора. Сели за стол, попили, поели, опять попили, вот и два часа прошли. Пора и дело делать. Поднялись на второй этаж в кабинет бывшего учителя, так же обставленного мебелью явно не очень то сочетающейся со стоящим на дворе 16 веком, где дожидались своего часа привезенные сундуки с подарками. Закрыли по плотнее обе двери, закрывающих вход в кабинет, и начался серьезный разговор.

Его результатам стала аудиенция 'витязей' у московского государя через пару недель после приезда делегатов. Перед этим были встречи с Алексеем Адашевым с вручением ему его первой доли от деятельности соляной компании, с приложенной просьбой о встречи с царем. На следующий день беседа с царским духовником Селиверстом и тоже вручение подарков, пожертвований на храм, грамоты. В ходе беседы высказали пожелания лично передать

Ивану IV подарки и продемонстрировать их. Идею представления 'витязей' лично государю, его духовник поддержал и обещал походатайствовать за них. В итоге оба царских ближника приложили руку и слово к организации приглашения 'витязей' в Кремль. А пока шли переговоры с царским окружением, не спеша, несколькими рейсами с судов перевезли на усадьбу 'витязей' всю привезенную цветную черепицу и другой груз предназначенный для представительства.

Аудиенция состоялась в не Большой или Грановитой палате царского дворца, а тихо, скромно, почти по домашнему в меньшей палате, на взгляд попаданцев это скорее всего походило на домашнею библиотеку владельца хором. Вдоль стен, в шкафах и на полках, стояли и лежали книги, свитки, футляры со свитками, как в последствии поделился Граббе, которому хватило его знаний языков чтобы с ориентироваться, не только на старославянском языке, но написанных и по-итальянски, по-латински, по-гречески и по-немецки, видимо Иван Васильевич владел этими языками. Палата была небольшой уютной, убранной пестрыми восточными коврами и шелковыми тканями синего, зеленого и желтого цвета. В 'красном' углу висело с пяток икон, перед каждым образом теплилась лампадка, пахло розовым маслом и церковными благовониями. Из высокого, но не широкого оконца, забранного узорчатой кованной рамой, с вставленными в него большими кусками слюды, падало достаточно света, что бы можно было читать. Сам государь, сидел в удобном на вид, с мягкими подлокотниками, спинкой и видимо сиденьем, обделанном кожей кресле. Он был в добром расположении духа, мимолетно на его губах проскакивая улыбка, теряющая в густой бороде и усах. Лицо приветливое, глаза искрились добродушием. Одет в лазоревый распахнутый кафтан из дорогого сукна, надетый на голубую шелковую рубашку, синие шелковые штаны заправлены в сафьяновые сапоги темно-синего цвета. На голове небольшая парчовая шапочка, василькового цвета, с оторочкой из какого-то светло-дымчатого, длинного меха. С права с слева от кресла стояли оба покровителя попаданцев, Адашев и Сильвестр. Вошедшие 'витязи' помолились на иконы, потом отвесили низкий поклон московскому царю и приступили к речи и передаче подарков. Неблагодарное это дело описывать речь великого человека и его речь приводится не будет, равно и как речи присутствующих при этом людей. В коротком изложении встреча протекала так— после вступительной речи уральских бояр с приветствием его царскому величеству и пожеланием ему и его семье многих лета и благостей, вручили подарки, занесенными постельными сторожами следом за 'витязями'. Подарки царю Ивану IV явно понравились, он достаточно долго и с интересом рассматривал преподнесенные книги, зачитывал несколько строк. Явно дивился мирским текстам в переданных книгах, да и содержимое апокрифа 'Тибетская Евангелии' так же вызвало его интерес. Но всему приходит конец, окончилось и рассматривание Московским владыкой преподнесенных боярами с дальних украин, таких занятных подарков. Пообещав свою милость своим подданным, сумевших ему угодить, Иван Васильевич собрался отпустить их, когда Черный заговорил вновь, огласив весть о наличии у них второй части подарка и огласил его содержимое и количества. Сказать, что царь удивился это ничего не сказать, ибо Ивана IV был поражен. До сего дня он сам передавал своим подданным для войсковых нужд пушки, а тут какие-то никому не ведомые, недавно только что переехавшие и поступившие на службу в Русское царство бояре, сами выплавили металл, отлили пушки и ядра, изготовили порох и какие-то неведомые полевые лафеты и это все передают ему в дар. И передают не одну-две пушки, а более полтысячи пушек. А к ним еще и три тысячи ручных пищалей. Такого на его памяти еще не бывало. Но правитель есть правитель, и быстро справившись с изумлением, Иван Васильевич назначил через день, к полудню, испытание привезенных пушек и пищалей на Великом лугу в Заречье. На этом и закончилась аудиенция.