И четвёртое. Несмотря на то, что я оставил себе некоторые ценности и оружие, несколько рулонов шёлковой ткани, сорок две боевые лошади и сорок одну тягловую, мой доход оказался не намного меньше расчетной половины: две тысячи сто пятьдесят три солида. Деньги очень большие, по словам специалистов, на них можно построить и оснастить целый дромон.

Компаньонские отношения с Кинтией, проживающей с дочерью и старой немой рабыней, мне помог оформить стряпчий Магид, поверенный Авраама. Когда на следующий день он произвёл окончательный расчёт, я как бы между прочим, спросил у него о местонахождении хорошего лупанария*.

* Бордель.

— Что ты, что ты?! — замахал он руками, — В хорошем лупанарии с тебя высосут не только соки, но и всё золото. Сейчас придёт мой стряпчий, у него есть несколько предложений по клиентским договорам с рисованными портретами клиенток. Это нуждающиеся в средствах приличные горожанки, с проверенным здоровьем, из хороших, чистых домов. Если будешь у неё жить и питаться, то уплатишь два солида в месяц, за это она будет тебя удовлетворять (запишешь, какими способами, это тоже важно) и при необходимости сопровождать, куда надо. А если будешь просто заходить потрахаться, к примеру, три раза в неделю, то это удовольствие обойдётся в один солид в месяц. Ну, может, докинешь пару миллиарисий.

Кинтия оказалась симпатичной, но не очень весёлой восемнадцатилетней вдовой, невысокого росточка, впрочем, все люди современности были не выше наших вьетнамцев. Она проживала в квартале мещан среднего достатка, в небольшом двухэтажном домике вместе с трёхлетней дочерью и старой глухой рабыней. Я ей уплатил шесть солидов, но фактически там не жил и ночевал редко.

В тот раз я приехал на ночь, взяв с собой в гости Париса, которого оставил отдыхать внизу в зале на тахте. Мы же с Кинтией, удовлетворяя собственную похоть, кувыркались и прыгали в постели до изнеможения. В первый день, как сексуальная партнёрша она была никакой, вела себя зажато и скромно, но попав в руки опытного искусителя расслабилась и раскрылась, как натура голодная, весёлая и азартная. В те нечастые ночи, когда я оставался на ночь, она во сне натурально цеплялась в меня руками и ногами и, как только собирался встать, немедленно просыпалась. Вот и сейчас, лишь снял с себя её руку и стал выбираться из-под ноги, тут же вскинулась.

— Спи-спи, я на горшок, — сказал ей, между тем вытащил из лежащей рядом одежды флакон с эфиром, отворотил лицо, брызнул на лоскут ткани, и положил ей под нос.

— А? Что? — пробормотала она.

— Спи-спи, — погладил её по голове, а когда черты лица расслабились, встал и быстро собрался, поддев под шерстяную тунику бабушкин подарок, жилет из многослойного шёлка и кевлара.

На этот раз револьвер был собран с самым коротким стволом и глушителем. Я его не планировал применять, но всё же взял на всякий случай. Основным оружием будет холодное: кинжал и шесть метательных ножей. Кстати, это не те бутафорские ножи, которые продаются в магазинах "Оружие", эти изготовлены из двенадцатимиллиметровой стальной полосы с заострённой и заточенной лишь колющей частью и зауженной кверху, в месте захвата. На участке перехода в остриё, во фрезерованное с внутренней канавкой окно залили свинцовую пластину. Убеждён, что на дистанции в десять шагов такой клинок гарантированно завалит даже толстокожего быка.

Парень внизу проснулся от одного прикосновения, так же быстро собрался и мы покинули дом. Лошади стояли под навесом и, услышав нас, зафыркали, но ехать верхом мы не собирались. Убедившись в отсутствии чужих глаз, тихо выбрались за калитку и свернули в переулок. Сейчас руководил нашим перемещением Парис, он знал округу, как свои пять пальцев. Я даже удивлялся, как он так уверенно ориентируется в темноте, разбавленной лишь мерцанием звёзд.

Минут двадцать мы шли по каким-то переулкам, стараясь не сильно топать по пустынной каменной мостовой, наконец на небольшой аллее вечнозелёных оливковых деревьев остановились.

— Нам сюда, — парень кивнул на каменный забор, он похлопал его рукой и тихо добавил, — Здесь выемка, когда перелазишь, то удобно ногой опираться.

Он ловко забрался на забор, осмотрелся, прислушался и исчез на той стороне, а я последовал за ним. Между тем, парень вытащил из кустарника нетолстое сучковатое брёвнышко и приставил к стене, рядом с одним из окон второго этажа. Он знал, что делать, ибо лазил тайком от родителей через окна и забор собственной усадьбы не один раз, и сейчас взлетел по бревну наверх быстро, как обезьяна. Приложил ухо к ставне и замер, затем что-то там надавил и ставень распахнулся вместе с оконным жалюзи совершенно бесшумно. А ещё через пару секунд он был внутри дома. Я был крупнее и тяжелее Париса, но брёвнышко выдержало. В комнате было темно, но парень взял меня за полу плаща и уверенно потащил на выход.

В коридоре было ещё темнее, но шагая с пятки на носок, мы приблизились к месту, откуда раздавался приглушенный храп. Здесь дверь тоже не скрипнула. Парень вывел меня на средину комнаты и я чиркнул зажигалкой: язычок пламени высветил широкую кровать и двух спящих людей, женщину-мулатку и мужчину, того самого приказчика.

Заметив на столике масляную лампу, поднёс огонёк к её носику с фитилём. В это время шевельнулась женщина и захлопала спросонку ресницами, даже не женщина, а совсем девчонка. Парис уже замахнулся ножом , но я успел быстрее: зажал ей рот ладонью, а средним пальцем передавил за ухом артерию. Девчонка отключилась и парень вовремя сдержал удар.

С приказчиком так не церемонились, как только он зашевелился, замычал и потянулся, треснул его рукоятью кинжала по голове, после чего тщательно связали руки и ноги, задрали на нём спальную тунику, свернули в жмут и заткнули в рот. То же самое сделали и с девчонкой, на запястье которой было рабское клеймо.

— Идём вниз? — спросил парень.

— Да, только плащи скинем, — кивнул головой и расстегнул фибулу, — Возьми в руки лампу и держись у меня за спиной, только свети так, чтобы спереди было видно.

Два дня подряд мною загримированный Парис провёл в разведке, изучая обстановку на своём бывшем подворье, при этом стараясь не попадаться на глаза знакомым и своим бывшим дружкам-соседям. Выяснить обстановку не составляло никакой сложности. Дом теперь принадлежал бывшему неаполитанцу, а ныне александрийцу Ликоергосу, известному богатому торговцу хлебом, медью и тканями. У него одних зерновозов было шесть кораблей. Некогда, справедливо не доверяя сдерживающей вандалов армии Рима, он распродал основную недвижимость и перебрался на постоянное место жительства в Египет. Говорят, у него в Александрии дворец не хуже, чем был в Неаполе. Правда, здешние портовые склады и место на рынке он не продал.

Теперь в новой собственности Ликоергоса был поселен его приказчик с тремя рабами, африканцами-охранниками и двумя рабынями, старшей белой и младшей мулаткой. Парис нарисовал схему дома и то, кто и где может обитать, а исходя из полученной информации мы и спланировали захват.

У них в семье не было рабов, лишь две молодые служанки, нанятые из их же рыбацкого посёлка, а в комнате, где те проживали, свободно могли жить трое. По всей вероятности негры должны обитать именно там, а две женщины — в небольшой комнате рядом с кухней, которая пустовала, но некогда строилась специально для кухонной прислуги.

К сожалению, план тихого захвата дома и его жильцов провалился. Теперь уже не выяснишь, каким образом охранники нас увидели или услышали, но как только мы спустились по лестнице в залу, сначала раздался рёв дикарей, а затем из двери напротив вывалились два негра с оббитыми железом короткими дубинами.

Не умею я метать ножи с обеих рук одновременно, нужно научиться, тем более, что времени на это будет больше, чем надо. И всё же, в течение двух секунд два ножа ушли в цель, поразив левую часть груди каждому из нападавших. Правда, первый осел там же у двери, а второй не добежал каких-то трёх шагов, громко грохнувшись о пол, при этом его дубина подкатилась прямо мне под ноги.

Вдруг, с треском распахнулась боковая дверь, ведущая в помещение, где обитают рабыни. Оттуда вывалился совершенно голый негр с металлической кочергой в руках. Я опять взмахнул рукой и нож вошёл в его грудь почти полностью, но это не остановило нападавшего. Вдруг слева от меня метнулся Парис, поднырнул негру под локтём и с силой вогнал свой нож ему в печень.

А ничего так парень натренирован, есть зачатки настоящего воина, подумал про себя и вернул в ножны кинжал, выхваченный чисто на автомате.

В комнате, из которой вывалился последний охранник, слышался негромкий женский вой. Парень, сверкнув блестящими глазами уже, было, направился туда, держа в руках окровавленный нож, но я остановил.

— Стой, убивать не надо, и пусть она тебя не видит. Сунь руку с лампой в дверь и посвети.

Парень забрал оставленную на ступеньке лампу, подошёл к двери и сунул внутрь помещения. Комнатка была без окон с двумя лежанками, на одной из которых находился завёрнутый в дерюгу трясущийся и воющий клубок.

— Рабыня, заткнись! — сказал ей на латыни и она моментально замолчала, — Понимаешь меня?

— Ддда, господин, — пропищала она.

— Если до утра просидишь тихо и не будешь выходить, то останешься жива, если попытаешься выйти, то я тебя зарежу. Понятно?!

— Ддда, господин.

Я вышел, тогда как Парис прикрыл дверь и в пазы задвижки уложил кочергу.

— Так надёжнее, — похвалил его и аккуратно, чтобы не забрызгаться кровью, повытаскивал свои ножи.

В спальне, куда мы вернулись, за несколько прошедших минут ничего не изменилось. Девчонка с маленькой грудью, но вполне аппетитной попкой здесь была явно лишней.

— Вынеси эту рабыню в другую комнату, иначе, если очнётся, то придётся убить, — сказал парню, но взглянув на подрагивающие от избытка адреналина руки и оттопыренные штаны, добавил, — только долго не задерживайся.

На моё замечание тот только фыркнул, подхватил её на руки и уволок. И да, экзамен сдал на отлично, вернулся буквально через полминуты. Меня же чужие смерти даже не взволновали, наверное, бабушкина наука и психологическая накачка с переходом через свой портал, укоренились полностью.

То ли в эту эпоху все люди не обременены душевными терзаниями и морально-психологическими комплексами, то ли мне такие попались чисто случайно, я ещё не разобрался, но любой мой воин выполняет приказы не раздумывая (за него думает вождь). Вот и Парис такой. Сейчас он подошёл к очнувшемуся и мычавшему приказчику, одним рывком скинул его с кровати на пол и снял с шеи шнур с каким-то языческим оберегом и звякнувшими при падении тремя ключами.

— Коммодоре, надо посмотреть вот здесь, — парень стянул матрас и покрывало, оголив обитую металлом широкую крышку огромного сундука, являющегося по совместительству и кроватью. Вставив в замочную скважину один из ключей, он открыл его совершенно без проблем, и с гордостью сказал, — Этот сундук ещё отец заказывал!

Разного барахла, считавшегося ценным, здесь лежало много. В основном, ткани, меха и одежда, в отдельном мешке килограмм двенадцать серебряной посуды: глубокие подносы, чаши, чашки и небольшие кубки.

— Приданое Ирис, — парень вытащил мешок из сундука, — Тоже забрали за долги. А это что? Наверное, монеты, — он подал мне один маленький мешочек, весом около килограмма, и два гораздо побольше, килограмма по три каждый. В первом было золото, а в двух других серебро.

Я повернулся к лежащему на полу приказчику, который со страхом смотрел на Париса, видно узнал:

— Если будешь говорить правду, то обещаю, я тебя убивать не стану. Всё понятно? — тот сразу же замычал и закивал головой.

— Где деньги? — спросил у него и вытащил кляп.

— Вот, у вас в руках, господин, — хрипло ответил он.

— Он нам нагло врёт , — повернулся к Парису, — Он торгует медью с рудника, а ещё ему к зиме пригнали целый корабль тканей. Заткни ему рот и отрежь палец.

— Не вру, господин! Это мои деньги. А выручка за ткани и медь — это деньги хозяина, с началом навигации он приплывает и отоваривает, — хрипел он пересохшим ртом, с ужасом посматривая на нож Париса.

— И где эти деньги?

— В подвале, — тихо сказал он, — Там отделили часть помещения, новая стена из камня, и новая кованная дверь. Хранилище для денег хозяина.

— Сколько там?

— Пять тысяч двести восемьдесят семь солидов. И одна тысяча триста девять миллиарисий.

— Что-то маловато, — усомнился я, но не потому, что приказчик соврал, как раз наоборот, в правдивости его слов совершенно не сомневался, с некоторых пор враньё стал чувствовать.

— Так оптовую поставку хозяин сразу отоварил, ещё осенью, — зачастил он, поглядывая на поблёскивающий перед глазами кинжал Париса, — И меди было мало, рабы на руднике перемёрли.

— Ключи?

— Вон они, — приказчик кивнул на связку, один из ключей которой торчал в замочной скважине кровати-сундука.

— С этим разобрались. А теперь расскажи, откуда взялись долговые хирографы у покойного хозяина этого дома. Никто не верит, что он брал деньги в долг. Если соврёшь, прикажу Парису выколоть тебе глаза, уж поверь, он это сделает с удовольствием. Ты потом всё равно расскажешь правду, но при этом останешься слепым.

— Не надо, — заплакал приказчик, — я не виноват, это всё хозяин. После того, как корабль королевства Вандалов из Корсики взял на абордаж зерновоз хозяина, где капитаном был Македонос, его отец, то корсары с попутным торговцем послали в Александрию сообщение, что они готовы вернуть за вознаграждение и корабль и четырёх раненных моряков, ибо остальных они продали в рабство. Македонос тоже был ранен. Но хозяин за одну тысячу золотом зерновоз выкупил, а раненных забирать отказался, поэтому вандалы их и дорезали. С тех пор он неаполитанцев в команды не нанимает, только своих египтян, — он на минуту замолчал, но увидев блики от ножа, зачастил, — Хозяин тогда был очень зол, во всём винил капитана и сказал, что все деньги вернёт с лихвой, вот и вернул. Он как-то договорился со стряпчим Меером, тот написал фальшивую хирографу и они пошли с ней в суд. Там всё и решилось.

— А кто свидетельствовал по этим долгам?

— И-и-и, — завыл он, — не знаю...

— Врёшь, — ответил я и треснул его ногой по печени, а бледный Парис без предупреждения, за секунду дела, отхватил ему ножом указательный палец правой руки.

— Сейчас ты сожрешь всю свою руку, — прошипел парень, ударил отрезанным пальцем приказчика по носу, затем стал совать его тому в рот.

— Нееет! — завизжал тот, — Всё скажу! Это я, я свидетельствовал, и Орестес, старший на руднике.

— Где этот Орестес сейчас?

— Он умер. На рудник напала болезнь, многие умерли.

— Ясно, с этим тоже разобрались, — тихо сказал я, — Теперь рассказывай, зачем давал наводку на захват рыбацкого посёлка. Только учти, если соврёшь, останешься без обеих глаз.

— Хозяин приказал. Увидел девочку, сестру его, — приказчик кивнул на Париса, не глядя тому в глаза, — и захотел её в свои наложницы.