Профессор ударил по моей коленке, и нога слабо дернулась.
— Минимальная чувствительность наблюдается в пределах круга. Ощущаете? — Он легонько ущипнул. Я дернулась, но, скорее, потому что видела щипок.
— Не больно, — подтвердила.
— Постепенно симптомы исчезнут, хотя одновременный прием двух заклинаний поставил вашу жизнь под угрозу, я прав?
— Да, — признала я неохотно.
— Для этого не нужно иметь семь пядей во лбу, потому что размеры говорят сами за себя. О, да тут несколько оранжевых пятен, — сказал Альрик с видом детектива, проводившего расследование. Невольная разминка для ума доставляла ему удовольствие. — Вас согревали, так?
— Аrdenteri*, — ответила я и, вспомнив о боли, вздрогнула.
— Первые заклинания попали точно в центр, а вот последнее смазано, потому что началась отдача, — продолжил профессор. — У того, кто пытался вас спасти, оказалось маловато силёнок. Кстати, болезненное заклинание.
Я кивнула, соглашаясь.
— Каким образом сняли последствия? Вы упоминали вливание. Где точки входа?
— Через запястья, — я протянула послушно руки, и мужчина обхватил их, потирая.
— Да, вот они. Аrdenteri rivas*. Заклинание взрезало вены, — увидев мое испуганное лицо, он пояснил: — Неявно. Тот, кто применил его, разогрел кровь и принудительно гонял по вашему организму до полного отогревания. Для реализации аrdenteri rivas* нужен огромный резерв сил и умений, чтобы кровь не вскипела, и ткани не омертвели от ожога при перепаде температур. Ювелирная работа мастера. Не откроете его имя?
Я помотала головой.
— Вам повезло, Эва Карловна, понимаете это? — покачал головой Альрик и переключился на лор-обследование. — Специалистов высокого класса, способных на следующий день вернуть к работоспособному состоянию, можно пересчитать по пальцам.
Я промолчала. Можно подумать, перед профессором сидит легкомысленная особа, бездумно порхающая по цветочкам. И без чужих напоминаний прелести жизни давно оценены.
— Гланды припухли, но горло здоровое. Принимали что-нибудь?
— От фарингита.
— Стремительное выздоровление, — заключил профессор. — Наверняка препараты с вис-добавками.
— Да, — подтвердила я, поскольку успела прочитать составы в инструкциях по употреблению.
Мужчина прослушал легкие и снова замерил висорические потенциалы, как всегда безнадежно нулевые и ровно пищащие.
— Им оказался ваш однокурсник Мелёшин? — спросил, сматывая датчики.
Странно, что из множества претендентов на меткое попадание профессор выделил именно эту фамилию. Я покосилась на него, но не стала опровергать или подтверждать версию.
— Одевайтесь, — велел Альрик, расценив молчание как правоту своих слов. — Я предупреждал относительно Мелёшина. Раз за разом вы будете спотыкаться об его эгоизм и не отделаетесь разбитыми коленками и ссадиной на локте. Но будет поздно.
— Вышло случайно. Он здесь не при чем, — опровергла я упрямо. Не нуждаюсь в чужих советах. Сама разберусь, куда падать: на копчик или на бок.
— Логично предположить, что в отделении нет заявления о попадании в вас заклинаниями.
— Да, — сказала я недовольно, потому что настроение начало портиться. Сейчас профессор начнет упрекать в простоте и непроходимой наивности. Однако он промолчал. Затем запечатлел под микроскопом мою конечность с невидимым колечком, как выразился, "для динамики состояния" и выжал из пальца порцию крови для анализа.
На прощание мужчина сказал:
— В будущем без стеснения приходите на кафедру или сюда и в оперативном порядке сообщайте обо всех ненормальностях. Хорошо, что происшествие завершилось благополучно, но в целом я недоволен вами, — закончил строго.
Их величество вынесло венценосный вердикт. И на том спасибо.
— Хорошо. До свидания, — подхватила я сумку и просочилась незримой тенью за дверь. Не заметив Лизбэт и иных подглядывающих за углами особ, вздохнула с облегчением и побежала в раздевалку.
На ходу наматывая шарф, я выскочила из института. Мэл предупредил, что будет ждать снаружи, но крыльцо пустовало. Народ, покидая учебные пенаты, рассасывался в разные стороны, и желающих отирать колонны на морозе не наблюдалось.
Гномик на циферблате пустил вскачь первую минуту пятого часа.
Где может прятаться Мелёшин? Все-таки опять задумал каверзу. Сейчас вынырнет из засады и скажет: "Па-па-па-дам! Твой Рябушкин так счастлив, что проиграл в четвертьфинале".
На всякий случай я решила сбегать к институтской ограде, чтобы увериться в гадости. Оглядела поредевший строй машин и не заметила знакомого автомобиля с впечатляющей вмятиной на крыше. Разочарованно развернулась, взглянув на часы. Четыре минуты пятого.
Ну, и пусть этот шутник делает, что хочет. Осточертело идти у него на поводу, — зло пнула снежный голыш.
— Па-апена, — протянул знакомый голос за спиной. — Сколько можно ждать?
Обернувшись, я самым натуральным образом остолбенела. Мэл опирался о капот высоченной черной машины, стоявшей в отдалении от основного автомобильного состава.
— Садись, не то замерзнешь и заболеешь, не долечившись, — кивнул в сторону танка.
— А... куда садиться? — промямлила, нерешительно подходя ближе. Автомобильная громада потрясла воображение, придавив своими габаритами. Рядом с ней я почувствовала себя муравьишкой. Колеса машины оказались размерами почти в мой рост.
— Иди, подсажу, — хмыкнул Мелёшин. И чего хмыкать и подтрунивать? Я, что ли, напрашивалась на цитрусу или как там её?
У танка были мощные и широкие, как у трактора, шины, что послужило поводом для язвительного замечания. Мэл проигнорировал шпильку, открыв переднюю дверцу.
— Ставь ногу сюда, — показал на ступеньку и подхватил меня за талию. Подбросил вверх, и я очутилась в салоне. Не успела опомниться, а Мелёшин оказался рядом, пристегиваясь.
— Ну-у, неплохо тут, — протянула, устроившись на удобном сиденье и разглядывая внутреннее убранство в серых тонах. — Как называется игрушечка?
— "Мастодонт", — сказал с гордостью Мелёшин. — Четыреста лошадей, клиренс шестьдесят пять, полный привод, двигатель четыре и восемь.
— Миленько, — кивнула я с понимающим видом, хотя ничего не поняла в технических тонкостях.
Мелёшин ухмыльнулся и завел двигатель. Тот взревел.
— Мэл... — он посмотрел на меня. — Ничего, что так называю?
— Ничего, — ответил спокойно.
— А то мне кажется, тебя напрягает, — пояснила быстро. — Зачем мы едем на твой цитрусовый праздник?
— На цертаму, — поправил он. — Чтобы развлечься.
— А с кем-нибудь другим нельзя развлечься?
— Нет, — ответил он и, обернувшись назад, вырулил машину задним ходом на дорогу. — Пристегнулась?
__________________________________________________________
сertamа*, цертама (пер. с новолат.) — состязание, соревнование, как правило, нелегальное
flammi* , фламми (пер. с новолат.) — молния
ardenteri candi*, ардентери канди (перевод с новолат.) — горячий сгусток
аrdenteri rivas*, ардентери ривас (перевод с новолат.) — горячий поток
nerve candi *, нерве канди (перевод с новолат.) — нервосгусток
gelide candi*, гелиде канди (перевод с новолат.) — морозный сгусток
7.2
Пока я занималась прикреплением себя драгоценной к сиденью, танк взял быстрый разгон и помчался, минуя жилые кварталы, по скоростной трассе, которая увиделась однажды вечером из институтского окна уходящей вдаль цепочкой огней.
Снаружи быстро темнело, лишь край неба освещался ушедшим за горизонт солнцем, и на светлой полосе выделялись темные рваные клочки редких перистых облаков. Завтра придет очередной морозный день, — спрогнозировала я и переключила внимание на дорогу. Хотя любоваться нечем: высокое бетонное ограждение по обеим сторонам и мелькающие фонари, слившиеся пятном в далекой перспективе. Высокоскоростная трасса обходила город стороной, пролегая через промышленную зону. Вдалеке дымили гигантские трубы, по которым взбирались вверх красные огоньки, а наверху светили яркие прожектора.
— Как маяки на море, — показала я на башни, из которых валили клубы густого черного дыма.
— Недалеко аэропорт. Это сигнальные огни, чтобы самолеты не пролетели ниже, чем требуется, — пояснил Мэл, глянув мельком. Он был напряжен и сосредоточен, поэтому я не решилась отвлекать его неоконченным задушевным разговором.
От нечего делать, стала наблюдать за водителем: как он уверенно держит и поворачивает руль, давит на педали, поглядывает в зеркала, нажимает нужные кнопки на подсвеченной приборной панели. Опять поймала себя на том, что любуюсь Мелёшиным, хотя должна источать раздражение и возмущаться его монопольным решением.
Неожиданно Мэл, не отрывая взгляда от дороги, схватил мою ладонь и приложил к губам. Поцеловал и отпустил.
Я не просто засмущалась. Меня захлестнуло волной, прокатившей от макушки до пят и моментально смывшей недовольство Мелёшинским шантажом.
— Спасибо.
— За что? — отозвалась я хрипло и кашлянула. Срочно нужна очередная лекарственная пластинка.
— За то, что согласилась.
— Я бы не поехала, Мелёш... Мэл. У меня поездки вот где, — похлопала по горбушке. — А ты вымогатель.
— Не пожалеешь, что поехала, — ответил он, вдавливая педаль газа, и от ускорения мои руки невольно вцепилась в подлокотники.
Снаружи окончательно стемнело. Внезапно трасса оборвалась, и Мелёшин свернул на городскую окраину.
— По-другому никак, — пояснил, снизив скорость, а потом вовсе притормозил. Машина попала в пробку.
Мэл побарабанил пальцами по рулю, покрутился, высматривая возможные просветы, покусал губы, заражаясь недовольством и нетерпением.
— Такое часто бывает?
— Бывает, — отрезал хмуро Мелёшин, показав, что не расположен к светским беседам.
Я обиделась. Глядела в окно на какие-то гаражи или склады и обижалась. Сам пригласил, а теперь хамит.
Мэл выругался, сдал назад, насколько позволяло расстояние между зажатыми машинами, и вырулил на тротуар. Хорошо, что безлюдный.
— Куда? Ты правила нарушил! — воскликнула я, разгадав маневр.
— И что? — переключая скорости, отозвался Мелёшин. — Не киснуть же три часа в заторе.
Примеру Мэла последовали несколько смельчаков, а он прибавил газу. Пробка показалась нескончаемой, и тут я увидела, что вдалеке навстречу нам двигается такой же хитромудрый водитель, которому в голову пришла гениальная идея, как объехать автомобильное столпотворение.
Мы не разминемся! — застучала сумасшедшая мысль. Тротуар узок, ограждение не позволит разъехаться. Остается лоб в лоб, либо кому-то сдавать задним ходом, пропуская. Зная Мелёшина, можно с уверенностью показать на того, кому придется пятиться назад.
От волнения вспотели руки, в голове помутилось. Мэл снова выругался и добавил газу, сфокусировав внимание на приближающейся машине. Что он творит? — простонала я мысленно, ухватившись за ремень, но не рискнула лезть с поучениями под руку.
Неожиданно, в каких-то десяти-пятнадцати метрах от встречного автомобиля, "Мастодонт" юркнул в узкий просвет ограждения и выехал на дорогу. Затор остался позади, а следовавшие за нами водители оказались в ловушке, сигналя и не желая уступать друг другу.
Я долго оглядывалась назад, выворачивая шею.
— Они там застряли.
— Их проблемы, — хмыкнул Мелёшин довольно. Судя по всему, адреналин вдарил ему в голову азартом и рискованной смелостью, в то время как мой адреналин залил страхом и запоздалой дрожью.
— Они ведь поехали за нами.
— Я их просил? — ответил резко Мэл. — Каждый сам за себя. Не успел — значит, опоздал.
Глянул на меня и подмигнул, но нахмурился, заметив неодобрение.
— Хочешь вернуться и поработать разводящей? Сопельки подтереть? — поинтересовался жестко.
— Ничего не хочу, — отвернулась я к окну. — Домой хочу.
Вместо ответа Мелёшин утопил педаль газа, и машина, рявкнув, понеслась вперед. Мне показалось, она взлетела над дорогой как самолет: ворвалась на многоуровневую транспортную развязку с десятками колец и пересечений и, взяв нужное направление, пробкой вылетела на заснеженный простор с редкими кустиками и деревьями вдоль обочины.
После городских застроек резкая смена пейзажа, высвеченного нечастыми фонарями, смотрелась необычно и странно, но глаза быстро привыкли к однообразию, найдя в нем свою умиротворяющую прелесть. За пределами освещенной зоны стояла непроглядная темень: не поймешь, то ли пустошь вокруг, то ли лес.
Я посмотрела на часы. От начала поездки прошло чуть больше, чем сорок минут.
— Долго ехать?
— Около получаса. Теперь без проблем, — сказал Мэл и включил тихую мелодичную музыку.
По обеим сторонам потянулось жидкое мелколесье, постепенно уплотняющееся. Когда фонарные столбы истаяли, закончившись, "Мастодонт", не снижая скорости, понесся по укатанной дороге, пробивая темноту мощными фарами. Глаза ослепил свет выскочившей из-за поворота встречной машины, и Мелёшин покрутил что-то на панели, после чего смотреть на дорогу стало комфортнее.
Мерная езда настраивала на философский лад. Ощутив потребность поговорить, я развернулась боком к водителю и посмотрела на его профиль. Мэл мимолетно оглянулся:
— Что?
— Ничего. Мы не договорили о гормонах.
— По-моему, ситуация яснее некуда, — сказал он со смешком. — Но если дама жаждет осмысленности, сделаем, как она пожелает.
Почему-то меня неприятно задели слова, будто Мелёшин заявлял: "Требуешь декораций — вот они. Потешь самолюбие, хотя суть не изменится".
— Я не это хотела сказать, — заключила недовольным тоном.
— Отчего же, вполне доходчиво и понятно, — не согласился Мэл. — Одного не могу понять. Почему вы любите всё усложнять?
— Кто "мы"?
— Женщины. Придумываете какие-то правила и условности. В действительности очень просто: мы оба хотим. — При этих словах я отвернулась, смешавшись. — Зачем выискивать предлоги и оправдания своей нерешительности? Или ты боишься?
— Вовсе не боюсь, — буркнула в ответ. Совершенно запуталась, чего жду от Мелёшина и чего хочу от себя.
Загнула мизинчик. Абсолютно точно хочу нравиться ему — это раз.
Загнула безымянный. Хочу, чтобы Мэл показывал и доказывал свою симпатию — это два. Да-да, вот такая я эгоистка, и мне понравилось ощущать себя желанной, — признала, наконец, ужасную правду и успокоилась.
Загнула средний палец. Не хочу заработать ссадины на коленках, как сказал профессор, — это три. Кстати, говоря о ссадинах, он еще мягко выразился. Как бы не схлопотать душевные переломы в тесном контакте с Мелёшиным. В довесок к моральным травмам меня пугали возможные встречи с его родственниками, начиная дядюшкой, оказавшимся сильнейшим висоратом, и заканчивая обезличенными матушками, батюшками, сестрицами, братцами, племянниками и прочими кисельными растворами. Вряд ли бы их устроило новое увлечение Мэла в моем лице.
Загибаем указательный. Стратегический перст. Цель, которая оправдывает средства, вернее, причину учебы в институте — это четыре. Шаг влево, шаг вправо чреваты обрушением достижений.
