На лавры Марка Романека или какого-нибудь другого клипмейкера я претендовать не собираюсь, но и допускать, чтобы мои девицы, истуканами простояли всю песню перед камерами в студии, я не собирался тоже.

Поэтому: СОВЕТСКИМ КЛИПАМ — БЫТЬ!

...Распоряжением министра КО МВД (киноотдел), в полном составе, был временно переподчинен директору МС МВД (музыкальной студии) "тов.Клаймичу", и два дня подряд, мотался с нами по всему городу на двух "РАФиках", снимая девушек в красивых интерьерах и на фоне "интересных" пейзажей зимней Москвы.

Хотя, если откровенно, снять что-то современно-изысканное в ЭТОЙ Москве, практически, невозможно. "Хаммер-центр" еще не построен, гостиницу "Космос" еще не открыли, а в нынешних ГУМе и ЦУМе, из интересного, только длиннющие очереди!

На выручку опять пришли Брежнева и ресторан "Прага". Собственно, Галина Леонидовна "Прагу" и посоветовала, когда я, в полном расстройстве, позвонил ей за советом:

— Витюня, не хныкай! Тётя Галя сейчас все решит... В "Праге" 9 залов и шикарный зимний сад, уж поверь — наснимаешься!

Действительно, на антресоле самого известного московского ресторана, "посреди морозов и вьюг", расположился настоящий субтропический оазис. И что характерно, о наличии этого чуда ничего не слышал даже Клаймич!

— О! Такие места надо охранять, как заповедники! А то набегут всякие... посторонние "браконьеры"... Ха-ха!... Вот Лев Маркович, как местный егерь свой "заповедник" и бережет! Да?!... Ха-ха! — Брежнева панибратски хлопнула улыбающегося директора "Праги" по выпирающему животику и энергично стала командовать официантами, которые развешивали на пальмы, олеандры и прочую неопознанную мною флору сверкающий "дождь", разнообразные гирлянды и хрупкие, но очень красивые чешские елочные шары.

Через прозрачную дверь в стеклянной стене, из этого субтропического рая с несколькими ресторанными столиками, можно было выйти прямо на заснеженную крышу, посреди зимней Москвы.

"Это надо обыграть в кадре... И получится сказка не хуже, чем в еще не смонтированных стеклянных лифтах Центра международной торговли!".

Замечтавшись, я не заметил, как рядом оказалась дочь генсека:

— Я тут всегда дни рождения отмечаю...

Она задумчиво провела пальцем по стеклу за которым, медленно кружась в извечном танце снежинок, на город снова стал ложиться легкий снежок.

-...представляю, что как будто это все не в Москве... что я-принцесса на каком-нибудь небольшом острове... в далеких южных морях... где всегда тепло... и все счастливы...

Брежнева прислонилась лбом к холодному стеклу, ее грустный взгляд, устремленный поверх заснеженных крыш, видел что-то доступное только ей.

— Мы три года назад с Юрой на Кубе были... Вот где настоящее счастье... океан... тепло... А какие там цветы, Витя-я... ты бы видел!..

Брежнева на минуту застыла, а затем встряхнула головой, выныривая из омута сладких воспоминаний и деловито закончила фразу:

-...только очень бедно там. Американские империалисты держат их в блокаде. Ладно, давай работать — ребята все столы уже вынесли...

Милицейские "киношники" снимают на переносную телекамеру. Хотя "переносная" — это очень условно, настолько же условно, насколько удобно носить здоровенную байду со штативом, которая не может работать отдельно от "РАФика" с которым ее соединяет толстенный кабель. Для натурных съемок это обстоятельство особых проблем не представляло, но когда мы вынуждены снимать внутри помещения, то вес перетаскиваемого из машины оборудования, объединенного общим непонятным названием "камерный канал", превышает 200 килограмм!

Первый день съемок мы провели в тропическом раю "Праги", а ближе к ночи "покаскадерили" в окне высотки на Калининском проспекте. Второй день — прошел в интерьерах Большого театра и "на натуре".

Если со съемками в главном театре страны все было понятно, изначально: лестница, сцена, Царская ложа, то натурные съемки были сплошной импровизацией. Выглядел этот процесс следующим образом: я сидел, прилипнув лицом к замерзающему стеклу микроавтобуса и изредка командовал: "тормозим здесь", "вот этот вид", "заводите шарманку", "девчата, в кадр", "включайте магнитофон", "где улыбки?!" — "снимаем!".

"РАФики" сопровождает на черной "Волге" помощник Чурбанова — мой давний знакомый, подполковник Зуев. Роль подполковника, и двух капитанов с ним, проста — охранять съемочный процесс от своих коллег и "смежников", а также звонить шефу, если возникают какие-либо проблемы.

В "тутошней" Москве снимать, практически, ничего нельзя, но сила телефонного права незыблема. Один звонок зятя генсека открывает для нас хоть двери Большого театра, хоть станции московского метрополитена.

Ребята из киноотдела конечного замысла не понимали, но, под пристальным взглядом Зуева, работали добросовестно. А втихаря обещанные Клаймичем по 100 рублей "премиальных" и вовсе примирили их с "творческими исканиями юного дарования".

Кредит доверия у меня, и в самом деле, образовался уже солидный, поэтому: наши девчонки старались, Клаймич помогал, Зуев "улаживал", а Леха, молча сопя простуженным носом, тягал тяжеленное оборудование, вызывая самую искреннюю признательность хилых "киношников".

Закончили съемки мы в полчетвертого утра, "катаясь" на пустых эскалаторах станции метро "Парк Культуры". Все вымотались так, что только подчеркнутая взаимная вежливость осталась последней преградой, перед каким-нибудь скандалом, вызванным банальной человеческой усталостью.

Из всего нашего сборного коллектива, только Альдона сумела сохранить ледяное спокойствие и железную выдержку на протяжении этих двух дней. Даже я сменил руководящий тон и уже не командовал, а только просил что-нибудь сделать "ещё разочек".

Наконец, последний кадр был снят и, скороговоркой пожелав друг другу "спокойной ночи", все с облегчением разъехались по домам, благо предусмотрительный чурбановский помощник вызвал из гаража МВД пять(!) машин.

Спать хотелось больше, чем жить...

По просьбе, все того же Чурбанова, с монтажом отснятого материала нам помогали в "Останкино".

Видеомонтажерами были два невзрачных мужичка в вытянутых свитерах — Игорь и Денис Юрьевич. Первый — Игорь, постарше, но простой и без претензий, с ранней лысиной, но зато с небольшой бородкой. Второй — Денис, который аж "Юрьевич" — лет на пять моложе Игоря — лохматый, с недельной щетиной и выражением лица непризнанного гения. Два дня подряд оба спеца садились за монтажный стол в 10 утра, а вставали из-за него глубоко за полночь. Обеды и ужины Леха и Завадский приносили нам из столовой прямо в монтажную, а чай все грели кипятильником прямо в стаканах.

Что такое настоящий профессионал?! Это не просто человек, который умеет хорошо выполнять свою работу. Это человек который умеет НЕ ТОЛЬКО хорошо выполнять свою работу, но и относится к ней с долей нездорового фанатизма!

Вот Игорь и Денис были самими настоящими профессионалами. Да, сначала моя концепция "сопровождать звук картинкой", а не наоборот, вызвала у них непонимание, но они начали делать то, что их попросили. Затем они предприняли искреннюю попытку объяснить неопытному молодому человеку, что сознание зрителя просто не сможет воспринять "постоянно мелькающие эпизоды, с непоследовательным сюжетом".

Поскольку я спорил и убеждал их в обратном, то опытные телевизионщики попытались апеллировать к взрослому и разумному человеку — Клаймичу. Тот пожал плечами и "на голубом глазу" выдал потрясающую фразу, что "руководство не сомневается в творческих способностях Виктора, поэтому все надо сделать в соответствии с первоначальным замыслом"!

"Я плакалъ"!!!

Когда будем за границей, только за одну это сентенцию куплю Григорию Давыдовичу бутылку "Курвуазье". Любит наш директор коньяки — пусть насладится!

Профессионалы пожали плечами и смонтировали первый куплет в строгом соответствии с моими указаниями. Затем совместили со звуком и отсмотрели получившийся результат. Переглянулись, задумались, поглазели на меня, молча выпили по стакану чая и... энергично продолжили работу. Без понуканий, уговоров и обещаний материальных благ. Два дня. До глубокой ночи.

Снимаю шляпу....

Результат съемок горячо интересовал всех сопричастных лиц, но "безусловный приоритет" был, разумеется, у руководителей МВД... И их родственников!

...В главном кабинете на Огарева 6, на стульях перетащенных мною от стола заседаний, сидели всего четыре зрителя — Щелоков с Чурбановым, а так же Светлана Владимировна и Галина Леонидовна. Когда мы с Клаймичем приехали, то уже застали в кабинете всех четверых. Приняли нас вполне радушно, но я сразу, "пятой точкой", почувствовал витающее в воздухе непонятное напряжение.

И если министр держался, почти, как всегда, то уже по Чурбанову было заметно, что Юрий Михайлович непривычно сдержан. Щелокова тоже повела себя как-то необычно — уж слишком пытливо посмотрела мне в глаза, после того, как с улыбкой поздоровалась, привычно потрепав по голове. Дочь генсека владела собой хуже всех — она то улыбалась, то начинала нервно покусывать губы.

Григорий Давыдович тоже понял, что дело неладно и начал ловить мой взгляд. В ответ я, как можно незаметнее, пожал плечами — "поживем-увидим", особых грехов за мной, вроде бы, не водилось. Непонятная ситуация...

Клаймич немного рассказал присутствующим о съемках, но это большого интереса не вызвало.

— Ну, показывайте... что там наснимали... "Эйзенштейны"! — пошутил Щелоков.

Вот пока Григорий Давыдович разбирался с министерским "Филипсом", вставляя привезенную нами видеокассету, я и подтащил четыре стула поближе к телевизору. Тоже импортному. "Грюндику".

"Мдя...".

Экран немецкого телевизора расцвел разноцветными бликами, отражающимися на чехословацком елочном шаре, висящим со своими собратьям, на заснеженной елочной ветке. Зазвучали первые аккорды, уже популярной по всей стране, песни...

Нарезка видеообразов стала непрерывной вереницей сменять одна другую, то ускоряясь, то на секунду, крупно фиксируясь на какой-то одной детали.

"В мире, где кружится снег шальной..." — три красавицы в (маминых и не только!) пушистых шубах над заснеженными крышами зимней Москвы.

"Где моpя гpозят кpyтой волной..." — они же в легких коротких платьицах, посреди пальмовых листьев, непонятно откуда взявшихся субтропиков.

"Где подолгy добpyю ждем поpой мы ве-еесть!.." — и порывы ветра бросают снежные хлопья в красивые девичьи лица.

"Чтобы было легче в тpyдный час..." — покрытые сверкающим инеем деревья Александровского сада отображают "трудности часа".

"Очень нyжно каждомy из нас..." — Альдона в белой длинной норковой шубе сногсшибательно прекрасна (у кого Брежнева взяла "взаймы" это произведение скорняжного искусства — тайна покрытая мраком).

"Очень нyжно каждомy знать, что счастье е-еесть!.." — они снова все втроем посреди зеленого рая ресторана "Прага".

И затем хором, при поддержке мужских голосов группы:

"Мы желаем счастья вам, счастья в этом миpе большом!" — крупно... лица девушек... по очереди...

"Как солнце по yтpам, пyсть оно заходит в дом!" — "солнечная" улыбка Лады (была бы в СССР реклама и все стоматологи страны бились бы за контракт с ней!).

"Мы желаем счастья вам, и оно должно быть таким..." — лицо Веры: мягкий изгиб соблазнительных губ, сверкающий изумруд глаз заполнивших экран. Низ живота скручивает неожиданный спазм.

"Когда ты счастлив сам, счастьем поделись с дpyгим!" — я даже не понимаю, кто из них красивее... Да, и гримера с "Мосфильма" тоже не зря приглашали!

Я, наконец, отрываю взгляд от экрана и перевожу глаза на своих высокопоставленных зрителей.

"Все в порядке, дорогой Виктор Станиславович! Не извольте более беспокоиться! Эта публика у Ваших ног...".

Глаза всех четверых неотступно прикованы к экрану, на лицах предвкушающие улыбки ожидания чередующихся образов! Если к этому можно было бы добавить открытые рты, то совсем на детей походили бы...

Тем временем, на экране золотые интерьеры Большого театра, сменялись заснеженным лесом, а полированный мрамор метрополитена снова уступал место пальмам, увешанным елочными игрушками.

...Тающее мороженое на улыбающихся губах девушек... снежинки лежащие на длинных ресницах Веры... елочная лапа, "неожиданно" скидывающая снег на каштановые локоны смеющейся Лады... голубые льдинки Альдониных глаз за бахромой сосулек, свисающих с паркового мостика...

И концовка... "Конец — делу венец!" Как же, плавали — знаем.

Комендант здания Министерства тяжелого машиностроения, где мы ставили свои "каскадерские трюки" очень... очень... ОЧЕНЬ сильно не хотел прогневать всесильного зятя Генерального секретаря, но даже помощник Чурбанова подполковник Зуев, прикрыл в тихом "ахуе" глаза, когда два плотника вынули из оконного проема на 26-ом этаже полностью всю раму!

Зато получившийся кадр того стоил...

Наконец-то, над ночной Москвой девушки стояли одновременно все трое. А дальше последовало маленькое чудо современного монтажа (и 3 с лишним часа работы!): камера сначала взяла девушек общим планом, а затем "вылетела" в окно и под последние слова песни — "Когда ты счастлив сам, счастьем поделись с дpyгим!" — на экране появилась панорама ночного Калининского проспекта с высотками, в которых светящиеся окна были сложены в гигантские буквы "С", "С", "С", "Р"!!!

"Не зря на крыше СЭВа мёрзли с телекамерой, как цуцики!"

Да, такая концовка не просто венец делу, а венец, как минимум, царский...

Смолкли последние аккорды...

— Лихо! — Щелоков, плохо скрывая довольную улыбку, пружинисто поднялся со стула, подошел к телевизору и затем развернулся к нам. Молча, он поочередно переводил взгляд со своей жены на Чурбанова, с него на дочь генсека и снова на жену.

Эта малопонятная мне пауза, сопровождалась добродушными похмыкиваниями Чурбанова, нетерпеливым ёрзаньем Брежневой и спокойной улыбкой супруги министра.

— Ну, что скажете... товарищи члены приемной комиссии?! — Щелоков добродушно усмехнулся, выделив интонацией последние слова.

Галина Леонидовна не выдерживает первой. Она вскакивает со стула и, "уперев руки в боки", выдает фразу, которая изрядно запутывает для нас с Клаймичем ситуацию:

— А я говорила вам! Он там не то что не опозорится — фурор произведет!

— И правда, очень интересно получилось! — поддержал жену Чурбанов. — Кстати, туда сделать что-то подобное тоже не помешало бы...

Брежнева энергично кивает словам мужа и разворачивается к подруге.

— Да, отлично получилось... Не зря пол Москвы на уши поднял! — с улыбкой, наконец, подала голос и Щелокова. — Николай Анисимович, тебя что-то смущает?

Все присутствующие снова уставились на министра.

— Нет, — откликнулся хозяин кабинета, — просто хочу услышать ваше мнение. Ну что, рассматриваем приглашение?

— Обязательно! — вскинулась Галина Леонидовна.

— Я думаю... да... — наклоняет голову с безукоризненным пробором Чурбанов.

Светлана Владимировна молча, но тоже уверенно кивает.