Хроники Обетованного. Тени и зеркала

— Ну, ничего нового, — с деланной небрежностью ответил Альен. — А почему нас обоих? Тебе-то нечего бояться.

— Меня в Гха'а тоже не жалуют, — спокойно возразил Бадвагур. — Многим хотелось бы меня извести... А теперь я привёл в горы некроманта — уж прости, — и на мне уже точно клеймо. За любой неосторожный шаг меня изгонят.

"Изгонят"... В той отстранённости, с которой он сказал это, слышалось больше ужаса, чем если бы человек произнёс "убьют".

— И что же теперь? — эхом повторил Альен недавний вопрос Бадвагура. Тот потёр широким ногтем выступ в каменной стене. Где-то чуть выше раздался возмущённый писк — видимо, агх спугнул дремавшего нетопыря.

— Я буду охранять тебя, пока смогу, и попробую объяснить всё Далавару, — неспешно сообщил он, как о чём-то и без слов понятном. — А потом выведу из города, если всё получится... Чтобы ты отыскал тот разрыв. Но у нас пока есть время. Ты же хотел взглянуть на свитки, где я нашёл рисунки с драконами?..

ГЛАВА XVI

Альсунг, Ледяной Чертог — переправа через Реку Забвения,

граница Альсунга и Ти'арга

Озеро, лежавшее среди вечных снегов к юго-западу от Чертога, никогда не нравилось Конгвару. Даже в самые лютые зимы, когда на севере Альсунга бывало больно дышать, оно не замерзало, оставаясь тёплым, — от гладкой воды поднимался пар. Конечно, Конгвар прибегал сюда играть и плавать наперегонки с другими мальчишками — детьми дружинников, двуров и челяди, — а позже, изредка — порыбачить или пострелять от нечего делать уток. И никогда не говорил о постыдной, необъяснимой неприязни к этому месту: его бы просто подняли на смех, и Форгвин в первую очередь. А попасть впросак перед Форгвином ему точно никогда не хотелось.

Горячий ключ клокотал где-то в Старых горах, спускаясь сюда ручейком и образуя это озеро — одно из многих подобных в Альсунге, но самое близкое к обиталищу Двура Двуров. Потому, наверное, его и называли Гон Хальм — Золотое Сердце. Каждый рассвет действительно подмешивал в воду — гладкую, как щит (почти круглое, озеро и в самом деле походило на щит) -зловещие золотые краски, иногда — с налётом багрянца. Дикие утки, которых прикармливали сердобольные рабыни из Чертога, чувствовали себя тут вполне привольно — целое их поселение обосновалось на пологих, бесснежных берегах Гон Хальма. В ясные дни часто было видно, как они кружат над водой или рассекают тугую гладь серыми тельцами, обучая птенцов плавать.

Но сейчас Конгвар слишком хорошо знал, зачем он здесь: вовсе не любоваться на этих уток. В небесах поднимался рассвет, а значит — время начинать ритуал. Повелитель Альсунга встряхнул головой, поспешно возвращаясь мыслями к настоящему. Конгвар не любил такие моменты бесцельной задумчивости: они лишали его опоры и силы.

Он уверен в том, что делает. Этого достаточно.

Он стоял на коленях лицом к озеру, отложив меч и прижав к груди шлем с золочёными рогами, похожими на бычьи. Кольчуга, перешедшая в наследство от отца, тяжелила грудь, а сочленения брони на локтях и коленях даже сквозь толстую ткань врезались в кожу. Конгвару было неудобно, неловко — тем более, все советники, приличная часть двора и его личный отряд из дружины столпились у него за спиной, внимательно наблюдая за каждой мелочью. Стояла, впрочем, поразительная тишина — только ветер выл, вода чуть плескалась в ряби да изредка всхрапывали, переступая копытами, недовольные лошади. И Конгвар не имел права подняться, пока всё не кончится.

Наконец старый жрец, закутанный в чёрное покрывало — жрец древнего культа безымянного бога войны — закончил свои гортанные, никому не понятные песнопения. Он стоял в двух шагах от Конгвара, между ним и водой, и воняло от него так, что король едва сдерживался, чтобы не поморщиться. В очередной раз он задумался: и как отец терпел все эти нудные обряды?.. Пока он был жив, это казалось настолько естественным, что не вызывало вопросов...

Глаза у старикашки гноились, морщинистые руки плясали, рисуя в воздухе загадочные знаки. Это было не колдовство (Альсунг бы не допустил в себе колдовства), но древняя речь, обращённая к небу, снегу, воде и камням — такая древняя, что сладкая жуть пробирала от одной мысли об этом. Старик возложил сухую ладошку на голову Конгвара, проскрипев:

— Теперь ты готов, Двур Двуров. Пролей невинную кровь, чтобы вступить на дорогу доблести.

"Дорога доблести" — так в Альсунге издавна звали войну. Иногда ещё "дорога моря" — потому что нападали почти всегда с моря. Но в этот раз дело обстояло не совсем так.

Конгвар готовился лично возглавить их первое выступление — скорее даже вылазку, короткий и резкий удар. Пока флот готовится стать мощным тараном для атаки на Ти'арг с моря, часть войска двинется через Старые горы, отвлекая от берегов внимание чванливых мешков из Академии и разрушая защиту границ. Конгвару доводилось бывать в битвах на суше, так что он предпочёл возглавить один из отрядов — ещё, может, и потому, что хотел быть там, где опаснее. Никто с ним, конечно, не спорил: воля короля на войне — закон, да и плох тот король, что не готов лично повести своих воинов. С собой Конгвар отобрал только лучших и самых надёжных, лично испытав на ристалище всю молодёжь. До зимы им нужно одолеть один из главных перевалов — и, если бог войны не отвернётся, к концу осени Ти'арг будет зажат с двух сторон в стальные рукавицы.

Этот план они долго и мучительно создавали на Советах — никогда он не предполагал, что это так сложно. Куда сложнее, чем работать мечом или секирой. Недолгое время на троне вообще многому научило его.

Хелт многому научила его. Ей, по сути дела, и принадлежал этот план — только она сумела обставить всё так незаметно, что ни один государственный муж в Чертоге не сомневался в своих заслугах.

Подумав о Хелт, Конгвар подавил порыв обернуться и встал с колен. Спиной он чувствовал её взгляд — и напрягался, как подросток.

Жрец отступил, позволив ему подойти вплотную к воде. Белобрысый мальчик из свиты, дрожа от холода в лёгком плаще, подбежал с луком и колчаном стрел.

Конгвар натянул тетиву.

Взял стрелу. Задержал дыхание.

Он давно не стрелял из лука — пожалуй, пару лет, с последней соколиной охоты. И никогда не пользовался луком в бою. Неподходящее это оружие для воина королевской крови.

Но нужно убить невинное существо — а кто может быть невиннее птицы?..

Конгвар выбрал утку прямо в середине озера — самая спокойная из всех, почти неподвижная, она застыла серым пятном, уставившись в тёплую гладь. Потом, точно почуяв его прицел, встрепенулась, строптиво выгнув шею, заплескала крыльями по воде и неуклюже взлетела — отсюда неожиданно маленькая. Но Конгвар был опытным охотником: привык выслеживать добычу посреди леса или в горах, где её почти не видно; его было не спугнуть движением, особенно в таком открытом пространстве. Сжав зубы, он мысленно прикинул путь стрелы, учтя ветер, — и мягко пустил её по высокой дуге...

Утка упала, сражённая под крыло; её собратья сразу подняли гам, в панике отплывая к берегам или взмывая в воздух. Из-за спины Конгвара раздались приветственные крики — так, будто он сделал что-то действительно важное. Он опустил лук, почему-то сразу ощутив бесконечную усталость, — и обернулся к ним, ожидавшим возле дороги, где лежал белый, точно сметана, почти не тронутый шагами снег.

К Конгвару подвели коня, но он не сразу заметил это. Он смотрел на Хелт, укутанную в светлую шубу так, что виднелись одни глаза. В окружении прислужниц она стояла под разлапистой сосной, и оттого глаза — он знал это — отливали зеленью.

Они попрощаются — попрощаются сегодня. Впервые она проводит его на войну как своего короля. На войну-месть за давние счёты. На войну-ложь.

Конгвар не знал, для кого Хелт мечтает завоевать Ти'арг — но уж точно не для него. Да и не хотел знать. Как не хотел знать о том времени, что она когда-то, до свадьбы с Форгвином, провела в Долине Отражений.

Дружинники потрясали мечами в его честь и всё кричали; кто-то даже колотил лезвием о щит, будто после захвата вражеской крепости. Конгвар выпрямился и вдел ногу в стремя. Это его путь — путь не просто воина, но короля, хочет он того или нет.

И уже поздно, так поздно останавливаться.

* * *

Несколько дней спустя они достигли границы — той извилистой черты, что на картах называлась Рекой Забвения и отделяла Альсунг от Ти'арга. Конгвару смутно помнилось, что когда-то на берегах Реки разгорелась такая кровавая битва, что её настоящее имя заменили на это — жестокое, но правдивое. Не осталось воды, чистой от крови, и в горах течение застопоривалось из-за гниющих трупов, цеплявшихся за камни.

По крайней мере, так пелось в песнях.

Отряд Конгвара встал недалеко от истока Реки — там, где ещё возможна была переправа вброд. Двое мечников из отряда раньше жили в горах и прекрасно их знали; они спланировали путь так, чтобы избежать наиболее крутых троп и больших высот. Конгвар знал их с тех пор, как у него ещё не начала пробиваться борода, и мог доверять им.

Здесь, в узкой ложбине меж двумя скалами, снег ещё не лежал. То есть лежал, конечно, но с точки зрения Конгвара — как и любого истинного северянина — эту жалкую воздушную паутинку можно было считать разве что неловкой попыткой изобразить снег. И немудрено: тут совсем близко к земле и совсем южно — весь Альсунг за спиной. Настоящая злобная зима бушует на вершинах — в краю вечных бурь и льдов; тут же просто ранняя холодная осень. В сказках, которые Конгвар слушал в детстве (позёвывая: часто северные сказки казались ему слишком мрачными и скучными), это объяснялось близостью к небу.

Река Забвения в этой ложбине напоминала скорее широкий ручей, чем реку. Она шумела в своём каменистом русле, свирепо бросаясь с невысоких порожков, а Конгвар стоял так близко, что ледяные брызги иногда долетали до лица — или до морды коня, заставляя его свирепо фыркать и прядать ушами.

Конгвар нежно потрепал коня по чёрной гриве. Из всех коней в богатых конюшнях Чертога именно этот был его любимцем. Сам он предпочитал не давать имена лошадям, чтобы не привязываться к ним слишком в случае чего, но дружинники прозвали коня Счастливым — за белую звёздочку на лбу. Конгвар и сам тайком верил, что он приносит удачу.

— Их всего пятеро, мой король, — тихо сказал Уддин, один из их проводников, чуть наклонившись к Конгвару из седла. Он остановил лошадь левее и теперь деловито оглядывал ложбину, сощурив умные светлые глаза.

Конгвар кивнул: он знал, о чём говорит Уддин. На берегу разложили костёр ти'аргцы — даже на вид хилые и уставшие, зато с синими нашивками на рукавах — в цвет знамени Ти'арга. Один из них был почти старик, четверо других — узкоплечие мальчишки. Первый сторожевой пост враждебного королевства, что и говорить, мало впечатлял. Похоже, Ти'арг и впрямь не оправился от последней войны, раз выставляет таких вот воинов охранять приграничные переправы.

Они подошли к ти'аргцам вплотную, почти не скрываясь и даже не ведя лошадей в поводу — а те совершенно не беспокоились, оглушённые рёвом реки. Конгвара и Уддина скрывала груда камней возле одной из скал, остальные застыли позади, ожидая сигнала. Ти'аргцы возились с обедом — двое чистили рыбу, один зачерпывал воду в котелок, встав на корточки у воды, ещё один курил трубку, развалившись у костра (Конгвар знал об этом южном обычае, но, раз попробовав, долго не мог понять, какое можно получать удовольствие от этой едкой дряни)... К его презрению примешалось нечто вроде жалости: хоть бы дозорного на скале или на тропе сообразили выставить, что ли — но нет... И на это ума не хватило.

— Нападаем? — поторопил его Уддин. Он явно рвался в бой: сжимал рукоять меча и раскраснелся — пятнами, как всегда перед боем. Такая откровенная жажда крови слегка смутила Конгвара: будь противник готов или хотя бы вооружён, а тут... Даже отсюда он видел, что оружие ти'аргцев свалено бесполезной грудой возле палаток, да и доспехи есть не на всех — ещё бы, таскать на себе эту их неудобную тяжесть...

И всё же выбора нет. Конгвар вздохнул, решившись.

Знакомое предвкушение охватило его; стало легко и даже как-то радостно. Первая победа в войне — так близко, прямо лежит на ладони. Лёгкое начало — что же в этом плохого?.. Потом он продолжит путь на юг, и все они будут гордиться им — Хордаго, Превгида и Форгвин в чертогах мёртвых, Хелт в Чертоге живых. Он докажет, что способен быть королём не хуже отца или брата: по крайней мере, дружина и сейчас обожает его.

Он ещё раз медленно кивнул Уддину.

— Командуй атаку.

Тот, не заставив себя упрашивать, развернулся в седле и с лязгом вытянул из ножен недавно отточенный клинок:

— За Альсунг!

— За Альсунг! — эхом заревело за спиной, и Конгвар вырвался из засады, тоже обнажая меч. Счастливый нёс его, лёгкий, как стрела, ликуя — слишком застоялся. Конгвар, будто в тумане, не понял, как домчался до костерка, не видел, как в панике разбегались ти'аргцы, как искажались ужасом их лица... Уддин слева коротко рубанул замешкавшегося парня с трубкой — тот так и не выпустил её от ступора и неожиданности, валясь на землю в собственной крови. Конгвар прикончил другого коротким ударом по шее, оценив, как мягко лезвие прошило плоть. Всё закончилось, конечно, до обидного быстро — да иначе и быть не могло. Он чувствовал общее разочарование: какая-то резня крестьян, а не битва. До оружия никто из ти'аргцев добежать не успел.

Конгвар спрыгнул с коня под чьи-то предсмертные хрипы, собираясь оценить обстановку: переправа теперь в их власти.

— Мой король! — в панике вскрикнул один из молодых дружинников, бросаясь к нему...

И он понял, что случилось нечто непоправимое.

Стоять вдруг стало невыносимо тяжело, и Конгвар грузно опустился на колени, стискивая зубы от внезапной боли в боку. Боль разрывала на части, не давая дышать, а в глазах всё плясало, словно он был пьян. Конгвар тупо притронулся к больному месту: ладонь стала липкой и красной. В ране под рёбрами, пробив кольчугу, торчал короткий дрот — совсем примитивный и лёгкий; видимо, ти'аргцы гарпунили им рыбу. Значит, кто-то из них с отчаяния метнул в него тем, что попалось под руку, — а он и не заметил. Никто не заметил.

Как глупо. Надо же, как глупо. Конгвар, кажется, не испытывал ничего, кроме досады да гула в ушах. Кто-то поддерживал его, лишь усугубляя боль, зажимал рану, кричал что-то о воде и повязке... Конгвар чувствовал тёплое дыхание Счастливого, который беспокоился от запаха крови. Рядом шумела вода и серели камни.

Конгвар падал, падал, падал в какую-то бездну — всё летел, и не было дна. Но страха тоже не было — как и сожалений. Одна свобода, точно он свалил с себя тяжкий груз. Точно долго бродил в потёмках — а теперь понял наконец, что к чему.

Его уже уложили, и теперь над глазами нависло серое небо — а все кричали, надоедливо требуя какое-то имя.

Ах да, имя... У него ведь нет сына — значит, нужно назвать преемника, будущего короля. До конца исполнить свой долг, чтобы уйти с честью. Отец бы хотел от него именно этого.