Ваше Величество?! 2. Ютон

Рабочий день ещё не закончился, и в длинном деревянном строении было пусто, если не считать больного, надсадно кашляющего на койке, и увечного, старательно драящего пол. Койки в бараке стояли по отдельности на расстоянии шага друг от друга, торцами вдоль стен, оставив широкий проход посередине. Старшой указал мне на одну у стены сразу после входа.

— Вот эта теперь твоя.

Детине досталось место почти посередине. Определив места, старшой прочёл краткую лекцию о правилах поведения и местных реалиях.

— Здесь никого не интересует, кто вы, за что здесь и на сколько, — он посмотрел на мои "украшения" и криво улыбнулся. — Не хотите неприятностей — не спрашивайте. Кто захочет, сам расскажет. Воровства здесь не терпим, если что, охрана не станет сильно вмешиваться. Они следят, чтобы не сбегли и не поубивали друг друга. Жрать дают завтрак всем, обед и ужин тем, кто работал. Сделал дневной урок — получи полный паёк. Нет — как надзиратель решит. Перевыполнили план — получаете черки. За них можно взять у охраны жратвы или ещё что. Так что в ваших же интересах работать хорошо. Лучше, если не одному, а в бригаде. Бежать не советую, мало кому удавалось, а наказывают за побег нещадно. С проблемами и вопросами сначала к бригадиру, потом ко мне.

Сообщив эту, безусловно, полезную информацию, старшой скрылся в огороженном тканью закутке в дальнем конце барака. Детина почесал затылок и завалился спать после долгого перехода. Делать всё равно было нечего, и я последовала его примеру.

Снаружи уже начало темнеть, когда барак наполнился вернувшимися с рудника людьми. Усталые, потные, многие с серой от въевшейся пыли кожей, они сразу накинулись с вопросами. Кто, откуда, не знаю ли случайно булочника, цветочница, вдову с какого-то переулка, могу ли что сказать о деревне где-то далеко в провинции. Всем, на долгие годы отрезанным от общества, хотелось узнать хоть что-то о своих родных и близких. Детина охотно делился новостями и честно пытался припомнить какого-то торговца рыбой на рынке, виденного мельком пару лет назад.

От меня отстали почти сразу, стоило только жестами объяснить, что говорить, увы, не получится. Не то, что не хотела общения, это тоже имело место быть, я в самом деле потеряла голос. Во время порки что-то перемкнуло, и ни шептать, ни орать, ни нормально говорить уже не получалось.

Отвернувшись к стене и накрывшись форменным пиджаком Академии, постаралась заснуть.

Проснулась от резкого и громкого звука гонга. Рассеянный сумеречный свет проникал через небольшие окна и освещал зевающих и просыпающихся на ходу людей, немного суетно спешащих на выход. Солнце в горах раньше скрывается из виду и позже поднимается на небо, потому с непривычки не удалось определить, который час. По ощущениям на ночной отдых отводилось часов десять.

Пока я решала, стоит ли идти куда-то вместе со всеми, ко мне подошло трое. Один, с окладистой бородой, выдвинулся чуть вперёд.

— Как звать-то тебя?

Я указала на горло и развела руками.

— Понятно. Ты студент, что-ли? — он посмотрел на герб Академии на пиджаке. Я согласно кивнула.

— Значит, будешь Студентом, — решил мужчина и представился. — Я Леший, это Бегун и Вартан.

Откуда Бегун получил своё прозвище, становилось понятно, стоило только опустить взгляд на ноги, скованные цепью.

— Предлагаю место тележника в моей бригаде. Согласен?

Я кивнула. Тележник в бригаде много лучше самостоятельного рудоруба, или, как правильно, шахтёра. Вчера Юсте старожилы рассказывали о распределении вознаграждении за разную работу, зазывая в свои бригады, а я слушала и запоминала.

— Вот и договорились. Пойдём на завтрак, пока всё без нас не съели.

На завтрак давали пресную переваренную кашу. Женщины на раздаче не глядя плюхали половник в подставленную миску. Мне этой порции хватило наесться.

Перед входом в рабочую зону стояли надсмотрщики и отмечали вышедших работать. Кого-то сразу пропускали, кого-то направляли на определённые участки. Леший сам остановился возле одного из распределителей.

— Этот в моей бригаде тележником.

Надзиратель сверился со списком и что-то там подписал.

— Хорошо, пойдёт. Бери сегодня седьмой забой.

Леший поблагодарил и всей бригадой пошли на выделенное место, по дороге взяв из большой кучи позади надзирателей инструмент. Тележкой здесь называли достаточно большую двухколёсную тачку. Именно её мне и предстояло тягать. Женщин здесь было где-то десятая часть от всех каторжан и большинство работало на кухне или на подсобном хозяйстве, немногие оставшиеся, насколько я видела, тоже в основном брали тележки. Меня, как осуждённого на пожизненное, на хозяйство ставить не имели права, потому вчера сразу отправили со всеми на распределение по баракам.

Работа оказалась воистину каторжной. Три мужчины кирками рубили породу в глубине шахты. Все четверо грузили ей тележку, и я толкала её на выход. Потом по мосткам к отвалу. Надсмотрщик следил, чтобы тележка была полной, и ставил соответствующую отметку на дощечке. И так часов шесть до обеда. На нём к каше добавлялся ещё кусок хлеба. И опять тягать тяжёлую тачку до ужина. Всё та же каша, но, выполнившие норму получали дополнительно вяленую рыбку, размером чуть больше ладони. Надо сказать, что норма установлена так, что выполнялась почти всеми, кто не филонил. Приток рабочих рук на рудник был нерегулярен, и морить рабочих голодом и непосильным трудом просто невыгодно. Многие их них имели небольшие сроки, лет до пяти, что опять-таки, вынуждало управляющего рудником следить за состоянием трудового ресурса.

На лежанку я просто упала и проспала до самого гонга. Тело, отвыкшее от серьёзных нагрузок и не привыкшее к работе грузчика, нещадно болело. Каким-то чудом не натёрла в первый же день мозолей, но ладони всё же покраснели и зудели. Пришлось пожертвовать частью подола рубахи и сделать обмотки на руки. Заодно прикрыла кольцо. Слишком уж оно выделяется на фоне всеобщей ободранности.

День повторился без изменений. Только теперь перед сном смогла выделить силы ополоснуться. Хоть с каторжанами не особо церемонились, но большой сарай отхожего места всегда доступен к посещению. И рядом с ним подобие умывальни — проведённый на территорию по желобу горный ручеёк. Даже поставили что-то вроде кабинки для женского контингента. Спросом умывальня не пользовалась, слишком холодная вода текла в ручье и многие предпочитали вонять потом и чесаться, чем мёрзнуть.

Ещё несколько дней, и освоилась окончательно. Хоть всё ещё сильно уставала, но уже не падала спать бревном, как в первое время. Кормили всё же скудно для такой тяжёлой работы. Взрослым полного пайка едва хватало, а, так как иной раз не получалось выполнить дневную норму для получения дополнительной еды, многие ходили злые, усталые и полуголодные.

С таким режимом ночной отдых свято чтился. Каждый понимал, что недополученный отдых грозит невыполнением плана. А это, в свою очередь, недостаток еды и потерю сил. Если человек ослабевал настолько, что не мог работать на шахте, или получал травму, его переводили на работы по лагерю, чаще всего на уборку отхожих мест.

Как и в любом подобном обществе, здесь сформировалась социальная иерархия, тесно связанная с выполняемой работой. Рабочие в шахте составляли большинство, и находились примерно в середине этой иерархии. Но за серьёзные косяки перед своими, и таких могли чморить даже уборщики.

Однажды ночью, стоило только бараку погрузиться в крепкий сон, как по нему пронёсся дикий вопль, сработавший не хуже гонга. За несколько секунд все повскакивали с коек. Зажглось несколько светильников. Масло для них приобретали за черки и тщательно экономили, но сейчас фитили выкрутили почти на максимум. Сразу стал виден источник вопля. Один из шахтёров, метящий на место возле старшого, и даже начавший вести себя по-хозяйски, скрючившись, лежал на полу у входа. Он уже не вопил, а подвывал от боли, обеими руками держась за пах. Спущенные до колен штаны обнажили волосатые ягодицы, контрастно белевшие на фоне тёмного пола и серой грязной одежды.

— Что здесь произошло? — сурово потребовал разъяснений старшой. Ему, как ответственному за барак, отвечать перед начальством за ночной переполох и возможную травму работника.

— Эта... девка... — выдавил из себя пострадавший, и разразился речью, в которой нельзя назвать приличными даже паузы.

— Силой хотел? — перебил его старшой.

— А что, от бабы не убудет! — выкрикнул кто-то из темноты барака. Его поддержал нестройный одобрительный смех.

— Кто сказал?! — старшой резко развернулся и смех, как по команде, стих. Старшой обвёл испытующим взглядом всех, стоящих рядом с местом происшествия и пострадавшим. Остановился на мне.

— Ты девка, что ль? — недоверчиво спросил, поняв, что больше ни к кому несостоявшийся насильник приставать не стал бы — все остальные давно знакомые и явно мужики. Немногочисленные женщины в нашем бараке жили дальше от входа.

— А что на помощь не кричала?

Я укоризненно посмотрела на него. Сейчас даже последний тугодум знал, что голосом не владею. А, даже если бы и владела, всё равно ничего не изменилось бы — не привыкла я орать и звать на помощь.

В этот момент, опоздав на несколько минут, в барак ворвались ночные охранники с дубинками.

— А ну, что здесь? — надзирателю не пришлось применять ни кнут, ни дубинку, протискиваясь сквозь толпу — каторжники сами торопливо расходились перед ним, формируя коридор к лежащему на полу мужику.

— Вот, возвращался с толчка, запнулся, упал, ударился о койку, — невозмутимо поведал старшой. Мужик согласно закивал китайским болванчиком.

— А штаны в падении свалились? — в такую явную ложь поверит только ребёнок. Но старшому и не нужны вера, лишь бы версию о случайности признали. За драку всё же могли наказать, хотя и смотрели обычно сквозь пальцы.

— Стало больно, снял посмотреть, — также невозмутимо объяснил он эту странность.

— А мне кажется, полез к девке, да получил отказ, — надзиратель требовательно уставился на меня, ожидая подтверждения. Я невинно захлопала глазами. Знать не знаю, спала я, а тут этот орёт. Не буду же рассказывать, как проснулась от тяжести навалившегося тела, потными руками стаскивающего с меня штаны и пытающегося поцеловать вонючим ртом. И как удалось резким тычком по рёбрам отвлечь от пакостного действа и свалить на пол. А вой он издал, когда с силой наступила на детородный орган, вложив в это весь свой небольшой вес. Лучше бы кованым каблуком, но и голой пяткой неплохо вышло. Ещё долго мужик будет ходить вряскоряку.

Но ничего этого я и не собиралась никаким образом сообщать. Если старшой решил не вмешивать охрану, то стоит подыграть. Ему виднее, а не мне, что здесь без году неделя. Разве если ситуация повторится.

— Тьфу ты, — надсмотрщик сплюнул на пол под ноги мужика. — Смотрите мне, ещё в толчке не утоните в потёмках!

Он дал отмашку охране, и те покинули барак переглядываясь и хмыкая. Завтра точно все будут знать причину ночного переполоха, как и официальную версию.

— Всё, разошлись, нечего балаган устраивать, — старшой разогнал всех любопытствующих. — С тебя, кобель, десять черок штрафа. А ты, — он посмотрел на меня, — неделю барак мыть будешь. Всё-таки рабочего покалечила, — пояснил он своё решение. — Членовредительство, — он усмехнулся полученному каламбуру, — здесь не любят.

Я вежливо слегка поклонилась, в знак того, что поняла. Про наказание за калеченье других я не успела подумать. В зависимости от тяжести ущерба могут выпороть, посадить в карцер или увеличить дневной урок. По сравнению с этим неделю мыть барак даже не наказание. Ну, отниму полчаса из обеденного перерыва, не страшно. А мужику, если запаса нет, придётся недели две перевыполнять план, чтобы оплатить штраф.

В отношениях со знакомыми ничего не изменилось. Ну, поглядывали первое время заинтересованно, пытаясь понять, как они сами не догадались, что я не мужчина. Но, видимо, плюнули на это неблагодарное дело. Небольшая грудь (да! она у меня всё же появилась, хоть и едва дотягивала до первого размера) скрыта свободной рубахой. Кадык не рассмотреть, есть ли, из-за широкого ошейника. А лицо и прочая фигура могут принадлежать как девушке, так и милому юноше, особенно из аристократов. Бастардов на Ютоне хватало, и некоторой утончённостью могли похвастать многие.

Назначенная в наказание неделя пролетела быстро. В обед споро закидывала в себя кашу и бежала в барак. Там успеть за оставшееся от перерыва время подмести и пройтись тряпкой. Пыли и мелкого песка каждый раз набиралось не меньше ведра. Сотня человек ежедневно приносили в складках одежды новую порцию. Закончив с уборкой, бежала обратно. Тачку за меня может потягать любой другой из безбригадных, но тогда прощай ужин, и возможная премия за перевыполнение плана. А её бригада Лешего стала получать регулярно, каждые два-три дня.

В общем, жизнь вошла в понятную колею. Подъём с ежеутренним пожеланием провалиться тому, кто придумал гонг, и желанием навалять посильнее тому, кто в него бьёт. Завтрак и наматывание километража с тележкой по деревянным мосткам, глиняным утоптанным дорожкам и каменным грубым полам штольни и штреков. В стволах можно несколько минут отдохнуть, пока движется подъёмник. Но такое место работы выпадало редко. Здесь предпочитали выводить выходы на поверхность на каждом уровне, экономя на подъёмниках и рабочих, что их обслуживали.

Ботинки развалились быстро, не выдержав каменной крошки, по которой постоянно передвигались. И я бегала, как и большинство, босиком. Сначала непривычно и больно. Потом привыкла, натоптала подошвы и перестала замечать многие неровности и мелкие камушки. Дикие предки жили без сандалий, и ничего. Одежду тоже пришлось сменить. Форма Академии шилась из дорогих и красивых тканей, но совсем не практичных. Так что честно заработанные черки ушли на грубую, но функциональную обновку. Её здесь выдавали каждые полгода, и, если не в срок — изволь платить.

Рабочий инструмент не был именным. В конце дня его складывали в общую кучу, а наутро из неё разбирали. Хоть и старались выбирать тот, что привычней и получше, выделяя его по особым приметам и откладывая вечером в определённое место, но не всегда получалось. Кто-нибудь да схватит. Мою тачку "угоняли" не часто, всё же ручки у неё мне подходили больше, чем крупным взрослым мужчинам. И ходок с ней необходимо делать больше, из-за чуть меньшего размера. А мне с ней, наоборот, удобней, чем со стандартной.

Когда я вновь взяла её после чужого пользования, то сразу почувствовала, что что-то не так. Как-то сильно она стала вихлять даже на ровных мостках. Освободив от груза, я отошла чуть в сторону. Надсмотрщик, что отмечал ходки, покосился на меня, но ничего не сказал. Отдыхать и халтурить не запрещено, а если кто из-за этого не выполнит план, то это его проблема, как объясняться с бригадой. Его товарищ, наоборот, презрительно бросил, щёлкнув кнутом.

— Развелось дармоедов. То ли дело на моём участке. Не то, что присесть, шагом не ходят! Раз протянешь по спине, откуда только резвость берётся?