Биос

Пауза. Не иначе, молчание совести Теофилуса, подумал Хайс.

— Да, действительно были. Скорее всего, они и помогли ей выжить.

— Но не у её сестёр-клонов.

— Иммунная система её сестёр была усилена иначе.

— То есть, это был эксперимент. Садишь пять крыс в клетку, даёшь им возбудителя оспы — что-то вроде этого.

— Учитывая вашу ситуацию, я прощаю вам этот оскорбительный тон, мистер Хайс. Лично я не выбрал бы для девочек объект в Тегеране. Нас к этому принудили политические обстоятельства. Тем не менее — да, её пребывание там в конечном счёте возымело научную пользу.

— Она думает, что ты её спас. А ты с таким же успехом мог и сам её изнасиловать.

— Мы обсуждаем Семью. Подобное своеволие в моральных вопросах вам следовало отбросить, когда вы покинули пояс Койпера. Ценности Семьи обсуждению не подлежат.

— Верни микрофон Дитеру, — сказал Хайс. — Тео.

* * *

Из тени выступили новые копатели, хотя они по-прежнему держались в отдалении. Хайс надеялся, что он их не рассердит; ведь иначе они могут отомстить Зое — если способны на подобные рассуждения.

Дитер Франклин вновь оказался на связи, несколько запоздало.

— Тэм, ты прямо напрашиваешься на неприятности.

— У меня их уже по горло. Тео слушает?

— Господин Теофилус покинул пункт связи, если ты об этом. Но наш разговор подлежит записи.

— Дитер, у меня к тебе вопрос. Мой скафандр — он же нечто вроде Ямбуку в миниатюре, верно? Я хочу сказать, в нём идёт ряд заслонов вокруг стерильного ядра?

— Более-менее так. Наружная оболочка для систем и сервомоторов физически отделена от внутренних слоёв. Последний герметичный барьер не толще твоей кожи.

— Какую часть скафандра я могу с себя скинуть?

— Тэм, повтори.

— Какую часть скафандра я могу снять, оставаясь хоть сколько-нибудь защищённым?

На этот раз пауза продлилась дольше. Хайс вновь бросил взгляд на входное отверстие в курган. Тёмный, словно барсучья нора. Узкий, как труба канализации.

— По консервативным оценкам — нисколько, — сказал Дитер. — Так просто не делается.

— Ответь на вопрос.

— Я не инженер. Если хочешь, я могу позвать Кваме.

— Ты знаешь этот скафандр не хуже него.

— Я не могу брать на себя ответственность за...

— Об этом я тебя и не прошу, — сказал Хайс. — Вся ответственность лежит на мне. Ответь на вопрос.

— Ну... если ты скинешь наружную оболочку, по-видимому, ты погибнешь не сразу. Однако, для очистки воздуха тебе понадобится шлем. И ты останешься в пластиковой обёртке прочностью с алюминиевую фольгу. В лучшем случае она сможет задержать местных микробов на пару часов, но потом они всё равно в тебя проникнут. Но, конечно, если ты протрёшь локоть, обо всём этом можно забыть. Тэм, это фундаментально идиотская идея!

— Я должен за ней пойти.

— Вы оба умрёте.

— Может, и так, — ответил Хайс.

А его руки уже отстёгивали фиксаторы ботинок.

* * *

Дитер Франклин нагнал Авриона Теофилуса в холле перед рубкой связи.

— Господин Теофилус, я хочу извиниться перед вами от имени Тэма Хайса.

— Не вам за него извиняться, мистер Франклин.

— Сэр, надеюсь, это не помешает нашим планам. То есть, если он каким-то чудом всё же доберётся до Ямбуку, мы же направим за ним шаттл... правда?

— Это дело Семьи, — незамедлительно ответил Теофилус. — Вам не стоит волноваться на этот счёт.

— 25

В одиночестве грязного двора сиротского борделя Зоя прислушивалась к звёздам на зимнем небе.

Она прислушивалась к ним с закрытыми глазами, потому что не было видно ни зги. С опущенными руками, потому что они стали слишком тяжёлыми. Воздух она вдыхала через рот, потому что он был душным и вонял незнакомыми животными.

Может, она даже вовсе не на этом дворе... Хотя здесь были звёзды, голоса которых звучали в ледяной ночи, словно церковный хор. Голоса далёкие, словно свисток поезда, доносящийся через равнины. Голоса тихие, словно падающие за окном спальни снежинки. Голоса, подобные жёлтому свету из окон незнакомых домов.

Так хорошо, когда ты не одна. Зою била дрожь от лихорадки, которая до неё всё-таки добралась. Девушка старалась сконцентрироваться на шёпоте звёзд. Зоя понимала, что подслушивает необъятный и невозможно древний разговор — не вполне понятный, но значительный. Прислушивается к иностранному языку, настолько сложному и прекрасному, что смысл сочится из него, как нектар из бутона.

Неподалёку был ещё один голос, причиняющий больше неудобств, потому что он обращался непосредственно к ней, говорил голосом собственных воспоминаний Зои, прикасался к ней и восхищался ею — точно так же, как она восхищалась звёздами.

* * *

— Тэм?

— Я иду к тебе, — сказал он.

Хайс повторял это уже не раз. И говорил что-то ещё. Что-то насчёт оборудования Зои, её набора инструментов.

Но ей было трудно удерживать на этом внимание. Она предпочитала прислушиваться к звёздам.

— Тео? — спросила она его по ошибке.

Потому что вновь оказалась в сиротском приюте, во сне.

— Нет, — ответил Хайс. — Не Тео.

* * *

Ближайший голос был тёплым и обволакивающим, он пришёл к ней под видом воспоминания о Дитере Франклине.

Вот он оказался перед нею — долговязый планетолог, светящийся изнутри, его рёбра и локти отчётливо выпирают даже под грубой синей униформой Ямбуку для технических работ.

— Вот он ответ, — пылко сказал он Зое. — Ответ на все эти древние вопросы. Нет, Зоя — во Вселенной мы не одни. Но мы чертовски уникальны. Жизнь — явление почти такое же древнее, как и сама Вселенная. Клеточная жизнь, как в древних марсианских окаменелостях. Она распространилась по Галактике ещё до зарождения Земли. Её разносит пыль взрывающихся звёзд.

На самом деле это говорил не Дитер, а кто-то другой, обращающийся к Зое через воспоминание о Дитере. Девушка отчётливо это сознавала. Было бы неудивительно, если бы она испугалась, но страшно ей не было. Зоя внимательно слушала.

— Малышка, я бы объяснил это получше, но у вас нет для этого слов. Давай посмотрим на это так: ты живое, сознающее себя существо. И мы такие же. Вот только сознаём себя по-другому. Жизнь бурлит во всей Галактике, даже в горячем и скученном ядре, где радиация погубила бы существ вроде тебя. Жизнь гибкая, она адаптируется. Сознание возникает... ну, почти везде. Вот только другой тип сознания, не такой как у тебя. Не сознание животных, рождающихся в неведении, чтобы прожить свой короткий век и умереть навсегда. Это исключение, а не правило.

— Я слышу, как разговаривают звёзды, — сказала Зоя.

— Да. Мы все можем говорить, и всегда говорим. Но это по большей части планеты, не звёзды. Планеты вроде Исис. Очень часто они совсем друг на друга непохожи, но на всех из них кипит жизнь. И все они говорят.

— Но не Земля, — предположила Зоя.

— Да. Не Земля. Мы не знаем, почему. Семя жизни, которое обнаружило ваше солнце, должно быть, повредилось. И вы выросли дикими, Зоя. Дикими и одинокими.

— Как сироты.

Дитер — существо под видом Дитера — печально улыбнулось.

— Да. В точности как сироты.

Но в действительности это говорил не Дитер.

То говорила Исис.

* * *

— Зоя, маячок!

Снова голос Тэма, по рации.

Девушка рефлекторно открыла глаза, но ничего не увидела. Кожа зудела от пота, стекающего по лбу и щекам. Во рту пересохло до невозможности, он был сухим, как древесина, а язык казался толстым и неуклюжим.

— Зоя, ты меня слышишь?

Она издала утвердительный, каркающий звук. В животе засела боль. Ноги онемели. Зое было холодно — холоднее, чем когда-либо, чем даже в самые ледяные ночи в Тегеране. Холоднее, чем в ядре койперовских тел, летящих сквозь космос. Пот был холодным, разъедал глаза солью. Зоя чувствовала его вкус на потрескавшихся губах.

— Зоя, мне нужно, чтобы ты меня услышала. Слушай меня!

Она кивнула, что было бессмысленно: на мгновение ей почудилось, что она ослепла, и Тэм находится рядом. Но это был всего лишь его голос по рации.

— Зоя, на твоём ремне с инструментами есть радиомаячок. Маячок, Зоя! Помнишь? На твоём ремне. Размером с планшет. Ты можешь его активировать?

Радиомаячок. Но почему? Он же знает, где она. Они даже могут говорить.

— Я не смогу отыскать тебя сам, мне нужна помощь — самая малость. Активируй маячок, и я пойду по нему.

Сигнал Зои дотянется до спутников глобального позиционирования, вернётся к шлему Тэма. Да, это сработает. Вздрогнув от боли, Зоя прикоснулась к разорванному костюму, пальцами ощупывая ремень. Пальцы девушки стали неуклюжими, словно воздушные шарики. На теле появился мох или что-то похожее. Зоя подумала, что обронила маячок в своих бесполезных скитаниях по туннелям — но нет, вот он. Небольшая коробочка, готовая выскользнуть из рук, когда вынимаешь её из чехла.

— Нашла, — выдавила она.

Её голос был хриплым.

— Можешь его активировать, для меня?

Зоя ощупала устройство и нашла на боку утопленную в корпус кнопку. Несколько раз нажала на неё, и маячок заработал.

Он пискнул — короткий тихий звук, дающий понять, что прибор функционирует. И зажёгся огонёк на лицевой стороне, крошечный красный индикатор.

Хоть и слабый, но всё же источник света. Зоя поднесла его к лицу, наслаждаясь вернувшимся к ней зрением. Слабая, драгоценная искорка! Огонёк светил еле-еле, освещал предметы, может, на расстоянии сантиметра от маячка. И впрямь, маячок.

Зоя поднесла к свету руку.

И то, что увидела, ей совсем не понравилось.

— Есть! — воскликнул Тэм. — Сигнал ясный и чёткий. Держись, Зоя. Ждать уже недолго.

* * *

Звёзды — или, по меньшей мере, их планеты — были живыми, они переговаривались между собой миллиарды лет. (Напевали друг другу, как поняла Зоя.)

Исис, под видом Дитера Франклина из воспоминаний Зои, запела ей песенку. Колыбельная. Что-то такое ей пели в своё время нянечки, глупые рифмы насчёт побережья. Если поднести раковину к уху, можно услышать шум моря.

Сознание, сказала ей Исис, рождается в самых мелких существах во Вселенной, хотя никакое из них само по себе сознанием не обладает. Жизнь усвоила такой трюк, пояснила Исис, что можно поддержать призрачный контакт, когда клетка делится надвое — квантовый эквивалент пары электронов, подвешенных в микрокапиллярах ("как та пара связанных частиц, что связывает вас с Землёй").

Жизнь первая сделала это открытие, подумала Зоя, — как и многое-многое другое. Например, глаза, которые превращают удары фотонов в нейрохимические импульсы с такой точностью, что жаба может прицельно поймать муху, а человек — восхититься розой. В конце концов, мы видим звёзды, подумала Зоя. Мы просто не в силах их услышать.

Во Вселенной сознание отдельных животных — редкость, поведала ей Исис. Потому-то эту редкость так лелеют. Галактический биос рад возвращению сирот в своё лоно. Исис печалило, что столь многие погибли напрасно (при этом перед глазами Зои промелькнули лица Макаби Фейя и Элам Мейзер), но этого нельзя было избежать. Автономная реакция биоса Исис — действие настолько же неконтролируемое, как биение сердца Зои, его трудно умерить. Но Исис старалась изо всех сил.

— Я не умерла, — заметила Зоя.

— Ты от них отличаешься, малышка.

Настолько ли отличаюсь, чтобы выжить?

Одна из моих девочек выжила.

На этот вопрос Исис ответила молчанием.

— 26

Поздно, подумал Кеньон Дегранпре.

Он шествовал по кольцевому коридору искалеченной ОСИ, высоко подняв голову.

Слишком поздно.

Смотрите на меня, думал он. Взгляните на мою униформу, свежую и безупречную. В кольцевом коридоре не было почти никого. Основная часть персонала предпочла умирать тактично, в своих каютах, но те немногие, мимо которых он проходил, по-прежнему взирали на него с испуганным почтением. Рука Дегранпре покоилась на рукояти хлыста — на всякий случай. Впрочем, просветлённому менеджеру редко приходится опускаться до телесных наказаний.

Вышагивая чопорно, чеканя шаг, он приближался к последнему стыковочному узлу, где Дегранпре поджидала спасательная капсула, которая заберёт его с ОСИ и доставит к кораблю Хиггса. Он слышал свои шаги, размеренные и ритмичные. Дегранпре не поворачивал голову ни вправо, ни влево. Шагал он строго по центру коридора, гофрированные стены которого шли на равном расстоянии от его расправленных плечей. Лишь в низких дверных проёмах переборок приходилось наклоняться.

Дегранпре прошёл через модуль с жилыми каютами для персонала. У каждого человека на ОСИ был личный уголок, тесная стальная каюта, едва ли вместительнее университетских библиотечных кабинок. В каждой каюте была складная постель. Некоторые двери были распахнуты настежь, в этих каютах Дегранпре видел мужчин и женщин, неподвижно лежащих в постелях, с запёкшейся на носах и губах кровью. Время от времени до него доносились стоны и выкрики. Остальные двери были закрыты: большая часть персонала предпочла смерть в уединении.

"Медленная", такое определение дал болезни Корбус Неффорд. Возможно, по меркам микроорганизмов Исис, в инкубационный период такое прилагательное характеризовало её корректно. Но только не на последней стадии. От первых симптомов до смерти проходило лишь три-четыре часа. Не больше.

Лица выживших, мимо которых шёл Дегранпре, выражали шок и опустошённость. Они не умерли, но ожидали смерти; или же верили, вопреки всем доводам рассудка, в некое спасение, которое вот-вот придёт, в чудесный разворот судьбы.

И Дегранпре тоже в это верил. В конечном счёте он осознал, что неспособен рассматривать возможность собственной гибели. Только не теперь, когда он прошёл столь неимоверно долгий путь в попытках её предотвратить: объявлял карантины, погубил эвакуированных со станции Марбург, разорвал единственный канал связи с Землёй. Нет! В конечном счёте он просто обязан выжить, ведь иначе всё то, что он сделал, окажется напрасным.

Идя к цели, он умерял свой шаг. Дегранпре прошёл через массивный стальной вход в аварийный ангар с видимым спокойствием, его выдавал только пот, стекающий по щекам. Пот вызывал беспокойство, физическая слабость — тоже. Но, раз он здоров, может, он просто сошёл с ума? Подхватил сумасшествие?

Дегранпре пришёл практически в назначенное время, лишь немного запоздав. Его разочаровало, что в небольшом "предбаннике", из которого открывался прямой выход к спасательной капсуле, оказались только трое начальников служб — Леандер, Солен и Накамура. Остальные, по словам Леандера, заболели.

Но нам удалось уйти, объявил им Дегранпре. В наши тела вирус не проник, а если проник, то в таком ослабленном состоянии, что наши тела смогут себя защитить.

Наконец-то, подумал он. Наконец-то я здесь.

Он воспользовался своим ключом начальника ОСИ, чтобы открыть и активировать капсулу. Процесс нельзя было назвать зрелищным. Тяжёлая плита отошла в сторону. За ней скрывалось тесное пространство спасательной капсулы; по кругу шли противоперегрузочные кушетки. Контрольных приборов не было: капсула сама по себе была гигантским роботом, способным на единственное разумное действие — стыковку со сферой Хиггса.