Вот же жлобы — подумал Бусик — ещё и пои их за здорово живёшь. Бусик сам был не прочь нажраться на халяву, а кого-то угощать он не любил. Сейчас он думал, что подавленные его авторитетом мужики сами бегом купят спиртное, а он свою тысячу рублей зажмёт. Ситуация была тупиковая, но вдруг Бусика осенило. В кабинете старого директора он нашёл четыре бутылки коньяка и виски, наверное, это директрисе дарили посетители, а она забыла об этих бутылках.

— Пошли в мой кабинет, мужчины, — вальяжно бросил Бусик. — Угощаю за знакомство.

В приёмной, не глядя на секретара, Бусик бросил Танечке распоряжение:

— Меня ни для кого нет. У нас важное совещание.

Танечка кивнула, поджав губы. Ничего, поджимай губки — не поджимай, а скоро полетишь ты на биржу труда.

Расположились коллеги за приставным столом, на который новый директор выставил по две бутылки коньяка и виски, он даже не пожалел коробку шоколадных конфет, найденных в этом кабинете. Для коллег ничего не жалко, даже залежалых конфеток. Бусик был рад ситуации: ему хотелось выпить, вот выпивка сама и пришла в руки. Пить хотелось в компании: чтобы бухать в одно рыло, до этого Бусик ещё не дошёл. Компания, конечно, не очень, но выпить хочется — приходится терпеть и такую паршивую компанию.

Новый директор, как хозяин кабинета, вальяжно восседал на стуле. Физкультурник сидел на краешке стула, и не знал, куда деть руки, только математик сидел спокойно и лихо разливал напиток. Начал он с коньячка: три звёздочки, вполне приемлемый напиток. Разливал в приятного объёма толстостенные стеклянные стаканы, оставшиеся от прежней хозяйки кабинета. В такой стакан запросто влезало двести граммов коньячка, вот только физкультурнику математик плеснул совсем не много, где-то на палец толщиной.

— А что мужчине не наливаешь по полной? — осведомился директор.

— Ему ещё работать сегодня, — обосновал математик. — Он у нас ведёт кружки кройки и шитья.

— Вот как? — поразился Бусик, с уважением посматривая на мощного физрука. — Хорошее дело и соответствует дидактическим принципам, — поразил всех своей эрудицией Бусик.

— Он и крестиком вышивать может, — наябедничал на физрука математик. — Ну, граждане, за знакомство! Чтобы чаще случалось такое мероприятие, и всё такое, я имею в виду знакомства: новые и чаще, ага.

Математик поднял свой стакан и выпил коньяк, как воду, что несколько озадачило директора. Физрук тоже выпил, крякнул и потянулся к конфетке, а вот математик закусывать не стал. Чтобы не отставать от коллег Бусик тоже в несколько глотков выхлебал свой коньяк. Жидкость ему не понравилась: крепкая, вонючая, но на халяву и уксус, говорят, сладкий. В голову чуть ударила приятная волна расслабления. А ничего так сидим — подумал Бусик. Ему всё больше и больше стал нравиться физрук — брутальный такой мужчинка, только немного смущающийся, что, впрочем, ему шло. А вот математик Бусику не очень понравился: вроде и свой мужик в доску — пить умеет, но куда он торопится. Не успел Бусик оглянуться и завязать застольную беседу, как его стакан был уже полон, теперь уже виски, налитого из ловко вскрытой математиком бутылки. А поговорить!? Бусик взял ход застольной беседы в свои руки, рассказав собутыльникам анекдот про геев и козу. Смеялся он сам, а собутыльники только как-то криво усмехались, наверное, по своей дремучести не поняли смысл анекдота.

— Ну, тогда.....за вас, — предложил, пребывающий под впечатлением анекдота, новый тост математик и, не чокаясь, выпил виски. Виски этот человек выпил также, не морщась, как воду. Конфетку он проигнорировал.

Точно запойный алкаш — подумал Бусик — наблюдая, как ловко математик осушил свой стакан. Чтобы не ударить лицом в грязь он стал хлебать виски большими глотками, пока, наконец, не одолел стакан. Виски директору тоже не понравились. Пойло для бродяг, а не алкоголь, но другого нет. После второго стакана директору стало совсем хорошо: он даже подумал, что этого математика со странным именем Ик-кодим он, наверное, не будет выгонять. Надо же чтобы в коллективе работал отрицательный персонаж-пропойца, вот математик и будет таким персонажем, которого на каждом собрании будем ругать, но брать на поруки. Зато физрук ещё больше стал нравиться Бусику: какие у мужчинки плечи, а стеснительный какой....прямо лапочка.

Лапочка сидел и затравлено смотрел то на нового директора, то на Никодима. Он понимал, что что-то должно произойти. Сволочь Никодим точно придумал какую-то пакость, в которой и ему, Николаю Фёдоровичу, отводится какая-то роль. А директор всё ближе подвигал свой стул к стулу Якушева. Никодим, сидящий напротив боса, привычным движением откупорил следующую бутылку. Директору было уже всё равно, что пить, хоть самогон: всё равно в этой дыре в нормальных напитках ни ухом, ни рылом. Деревня-с. Вот же мразь какая мой дядюшка — в какую дыру меня законопатил. Бусику стало жалко себя до слёз. И никто не пожалеет. Третий стакан Бусик пил и горевал над своей судьбой, что занесла его чёрт знает куда: к алкашам, типа этого Ник — кодима, пьющего исключительно полными стаканами. Или как его там зовут. Он мразь, этот Фик-кордим, а физрук ....физрук противный такой.....молчит, как рыба. Слова ласкового не скажет, мужлан. Выпив четвёртый стакан алкоголя, Бусик решил поправить это дело. Раз мужчинка молчит, то надо самому его растормошить. Он совсем уже близко переместился к объекту своего вожделения и произнёс:

— Дай я тебя поцелую, рыбка моя молчаливая...

Дальше произошло то, что и должно было произойти. Физрук без замаха заехал кулаком в глаз Бусику. Тот, как ядро отлетел вместе со своим стулом к стенке и гулко ударился об неё головой. У физрука в этой ситуации оставался последний аргумент: несокрушимый аргумент мужика, выросшего в обычном посёлке.

— Замечательный удар, коллега, — с улыбкой прокомментировал это действо Никодим. — У этого организма лёгкое сотрясение мозга гарантировано. Ну, что, коллега — продолжим избивать нашего директора или ну его, не будем руки об него марать? Но, можно и ногами.

Якушев уже и сам был не рад, что так вышло, а что теперь будет, он не предполагал. Эдак можно и в тюрьму залететь за членовредительство.

— Что ж теперь делать? — побледнел Якушев.

— Да не переживайте вы так, коллега, — спокойно сказал Никодим. Он выглядел совсем не пьяным, а, наоборот, был собран и сосредоточен. — Вот выпейте витаминку, — протянул он жёлтенькую пилюлю физкультурнику.

Тот автоматически проглотил таблетку и вскоре почувствовал, что хмель из его головы уходит.

— Сейчас мы спокойно отсюда уйдём, — глядя на физкультурника своими холодными глазами, сказал Никодим. — Вы идёте домой и ничего никому не говорите, и ничего не опасайтесь. Всё будет нормально. Это быдло даже не вспомнит, что он тут делал и с кем. С Танечкой я переговорю: она женщина сообразительная.

На прощание Никодим ногой заехал директору по почке, при этом по-своему прощаясь с директором:

— Ты тут полежи немножко, прАтииивный, никуда не ходи, если что.....да, не будет никакого "если что", так что лежи смирно, не скучай.

Выйдя из кабинета босса, Никодим сообщил Танечке, что шеф изволят работать на благо школы, поэтому велели никого к нему не пускать. Да и вообще, Танечка может быть свободна сегодня, как птичка. Из кабинета Никодим вышел, держа в руках пластиковый пакет в котором что-то подозрительно позвякивало, но Танечка понятливо сделала вид, что ничего не видит. Да и не слышала, что там за подозрительные удары слышались в кабинете, как будто кто-то кого-то бил. В пакет Никодим не забыл сложить пустые бутылки и три стакана: не мыть же их — пусть будут в качестве боевого трофея. Надо бы врагу ещё и мебель поломать, но, да ладно...

Отправив пакет в помоечный бак, Никодим распрощался с поникшим физруком, напомнив ему, чтобы тот здорово не переживал, а то от переживаний морщины появляются на челе.

Часа через два Бусик осознал себя возлежащим на полу. Это где я прилёг — билась в черепушке мысль, от биения которой было больно всей голове. Больно было даже печёнке. Опять что ли лишку принял, или обкурился? Вставать не хотелось, но мочевой пузырь намекал, что скоро он не выдержит. Валяться обоссаному в своём кабинете Бусику не улыбалось: как-то это не солидно для директора учреждения. Пришлось, кряхтя, подниматься. В кабинете был порядок и следов пьянки не наблюдалось. Так что же со мной тогда приключилось — наморщил лобик Бусик. Память — как отшибло. Надо спросить у этой.....у женщины, что сидит в приёмной, как её там зовут, Света что ли? Но никого в приёмной не сидело, никаких Свет. Как-то бочком, по кривой траектории, Бусик поплёлся в туалет, отмеченный буквой "М", располагавшийся на первом этаже. Вот сволочи — скрипнул он зубами, сплёвывая на пол — сделали из сортира операционную, хоть в бахилах сюда входи. Я вам счас устрою! Опорожнив мочевой пузырь, при этом частично специально попадая на пол, Бусик задумался. Сортиры такими быть не должны — осенило его, поэтому за собой он смывать не стал. Он не поленился, сходил в свою приёмную и стырил со стола у Танечки чёрный маркер. Вот это дело. В сортире он маркером на стене нарисовал совокупляющихся человечков и написал большими буквами матерное слово, начинающееся на английскую букву "F". Вот теперь порядок. Дверь туалета он двинул ногой, оставив на краске чёрный след: вот теперь полный порядок. Но голова всё равно болит. Нет, так дело не пойдёт, надо собраться и ехать в город в свою съёмную квартирку, а завтра опять надо будет руководить этой проклятой школой. Сплошные заботы.

Добравшись до стоянки, где он оставил свою Ауди, Бусик завёл машину и уехал: его не заботило, что за руль он сел в пьяном виде. Это пусть быдло заботит, а сливки общества в любом виде садятся за руль.

Баба Серафима, наблюдающая через камеры слежения над перемещениями пьяного в зюзю директора по коридорам школы, впала в грех сквернословия, кой грех она последний раз допустила лет пятнадцать назад, когда уронила себе на ногу чайник. Когда она увидела художества нового директора в туалете, она снова впала в грех сквернословия, вместо того, чтобы восхититься настенной живописью и матюками. Завтра же поговорю с завучем Надеждой Александровной Шеломатовой — решила баба Серафима — надо же обсказать руководству школы про такое безобразие, творимое первым лицом. Хотя в туалете это существо творило безобразия не только лицом, но и другими своими членами. Компрометирующие записи баба Серафима решила сохранить для истории.

Сашка Прокопенко, это который мелкий пакостник, перешёл в седьмой класс, это говорило, что он уже почти взросляк. Однако, шило в его заднице только выросло. Вот только слово "почти" ему не нравилось. Ему хотелось солидно тусоваться со взрослыми потсанами, перетирая взрослые вопросы, а не тусить с мелкими, у которых и запросы мельче. Но попасть в банду к взрослым десятиклассникам та ещё задача. Надо было совершить подвиг. Да не тот подвиг, на который его подвиг Никодим Викторович, заставив драить женский сортир, а настоящий потсанский подвиг. О том подвиге, связанным с туалетом, Сашка старался не вспоминать, да и школота не очень его этим эпизодом дразнила: все понимали, что потсану просто не повезло.

К компании старших надо было подходить с конкретными предложениями, иначе будешь в их банде на последних ролях. А в банду хотелось. И Сашка придумал, что он совершит для своей цели.

Пришедшую на ум мысль он рассмотрел со всех сторон и решительно направился к группе старшеклассников, сидящих на лавочке и поплёвывающих шкорками от семечек.

— Тебе чего Сашок? — лениво поинтересовался Лёха, считающийся заводилой этой компании.

Сашка солидно сплюнул и объявил:

— Я решил совершить подвиг.

— Ты уже однажды совершал подвиг....в туалете, — улыбнулся Юрок, тоже центровой парень.

Его ткнул локтём Лёха, типа не надо шутить над чужим горем, не по-понятиям.

— Хотел что сказать? — Лёха дал слово мелкому Сашку.

— Я буду чморить нового директора, — сказал Сашка. — Например, залью в выхлопную трубу его Ауди пену, или шины порежу.

— Нууу, — скривился Лёха. — Не вижу здесь подвига. Этого чуманоида мы все будем чморить в натуре. Так что свободен Сашок. Не дорос ты ещё до кондиции с нами дела творить. Мы не принимаем с распростертыми объятиями в свои ряды кого попало.

Тогда Сашок решился на страшное и решительно заявил:

— Тогда я буду чморить Никодима! Я, гадом буду, напишу на лестнице в школе краской "Никодим кАзёл!"

Вот это уже было интересным и являлось серьёзной заявкой, причём Сашка за язык никто не тянул, сам вызвался совершить хохму, чреватую последствиями.

— Ты слово сказал, — лениво протянул Лёха. — Мы все услышали. Срок тебе на это два дня, усёк.

Потсаны закивали, что, да, все услышали, теперь дороги назад у Сашка не было. Теперь, или он сотворит обещанное, или опустится в глазах потсанов на самое дно. И будут его все называть днищем. Держись своего слова иначе не видать в жизни счастья.

Прокопенко и сам ужаснулся своим словам, но назад сдавать было западло. Вот какой бес дёрнул его за язык.

Сашка сумел приобрести баллончик с жёлтой краской. Сойдёт — решил он — на бежевом фоне стен на лестнице жёлтая надпись также будет хорошо видна. Это будет суровая хохма. Она войдёт в историю школы, и многие поколения учеников будут говорить, что на этом месте сам Прокопенко написал страшные слова на самого Никодима. Это не листочек приклеить со скабрезными словами на учителя, и даже не карандашом написать — это краска, которую просто так не смоешь. Эта надпись будет украшать коридор с месяц, а то и больше, пока её или не закрасят, или заново не перекрасят всю стену.

Сашка трясло, но "на дело" он пошёл с гордо поднятой головой: ведь надо было, во-первых, отомстить Никодиму, во-вторых, таким образом, он достойно впишется в коллектив старшеклассников.

"Дело" должно было свершиться после уроков, когда в школе почти никого не останется. Опять это слово "почти" мешало Сашку жить. Почти — это и мало народу, но можно и попасться, а в планах страшной мести попадаться было не предусмотрено. Народ после уроков оставался на дополнительные занятия, работали кое-какие кружки, шмыгали по коридорам уборщицы. Наконец, наступило время "Ч". Комиссия из нескольких старших потсанов тёрлась возле школы, ожидая, когда Сашка выйдет к ним с гордо поднятой головой, или не выйдет, если зассыт совершать подвиг. По договору с потсанами, те обещали чуть помочь герою, послав мелкую девчонку Машку, сеструху одного из них, отвлечь бабку Серафиму от экрана, в который она пялилась, надзирая над обстановкой в школе. Сашка стоял в коридоре второго этажа и ждал сигнала. Вот его телефон завибрировал, что означало, что девчонка отправилась отвлекать Серафиму. Теперь было несколько секунд на то, чтобы свершить дело. Напялив на голову мамкину старую капроновую колготку, что должно было означать маскировку, Сашка кинулся вниз по лестнице, на бегу выхватывая баллончик с краской. Затормозив на лестничной площадке, он надавил на клапан баллончика и краска весело зашипев, стала писать слова: "Никодим кАзёл". Забыв поставить восклицательный знак, Сашка уронил баллончик и бросился наверх, сдирая с головы колготку. Теперь надо было спокойно пройти по другой лестнице вниз и скрыться из школы. Дело оказалось плёвым, как конфетку отнять у девчонки. Выходил Сашка вместе с девчонкой Машкой, которая смотрела на него, как на героя. Вот уже и фанаты появились. Потсаны встретили Сашку с уважухой, поняв, что этот парень совершил настоящий поступок: поднял хвост на самого Никодима, а ведь это чревато гибелью, о чём все знают.