Когда он влетел в подвал, комес откатывал последнюю бочку от тайной двери. Неожиданно в беретте у Никиты закончились патроны. Он с разбега толкнул, оставленную комесом бочку, та ударила в маленькую тайную дверь, куда не успел протиснуться поляк. Раздался дикий вопль, комесу сломало дверью обе ноги. "Пся крев, пся крев ..., надо скормить эту сволочь собакам", — решил Никита, и потащил своего кровного врага наверх.

Выходя из подвала, Никита споткнулся и упал, лицом, видимо, в снег. Он успел закрыть глаза и лежал, не в силах подняться. Голова кружилась так, что Никита даже лежа боялся упасть. "Вон как я неудачно упал! Ощущение, как будто напился. Во рту сухо, аж дерет. Укатился и лежу на спине? А голове холодно, снег залепил глаза. Да ещё кто-то бубнит на ухо", — Никита сделал усилие и открыл глаза. Весь обзор занимало огромное лицо Окуня. Тот радостно заулыбался.

— Пришел в себя, — заорал он Никите в ухо, и тот снова потерял сознание.

* * *

— Суки пожилые! Дайте воды! — прошипел еле слышно Никита.

Вода оказалась необычайно вкусной, ледяной, зубы сразу приятно заболели, а горло полыхнуло жаром. Дыхание перехватило. "Они мне водки бузанули", — неправильно догадался Никита.

— Голова не кружится? — с тревогой в голосе спросил Окунь.

— В глазах не двоится, видишь четко? — вылез из-за спины товарища Вадим.

— Дайте вздремнуть. Меня в сон что-то клонит. Мы до сих пор в Плоцке? — неожиданно забеспокоился Никита.

— Спи. Отдыхай. Не волнуйся, мы в Холме! — Окунь стал вытеснять из помещения Вадима и ещё пару-другую людей, кого именно — Никита не видел, ему трудно было повернуть голову набок.

* * *

В следующий раз Никита очнулся в отличном самочувствии, запах наваристого супа заставлял урчать живот, в глазах не плыл туман, изображение не двоилось, жизнь налаживалась. Девочка лет семи сорвалась с лавки — побежала звать взрослых, через мгновение в комнату вошла шустрая старуха, лет сорока. Захлопотала, спросила о самочувствии, и послала внучку за супом.

— Мне, бабуля, в отхожее место, для начала, добраться. Позови Вадима или Окуня, боюсь сам не дойду.

— Нет их в избе. Сына сейчас пришлю, — старуха мгновенно исчезла, испарилась.

"Ведьма", — подумал Никита.

* * *

Не успел Никита закончить с супом, как появилась пятерка командиров его отряда: оба чеха, Сом, Вадим и Окунь. Первый же вопрос был неприличен — по существу дела.

— Когда выступаем на Плоцк? — спросил Вадим, самый нетерпеливый, склонный к нарушению порядков.

— Весной, — Никита с насмешкой посмотрел на удивленные лица соратников.

Истинные причины своего решения он объяснять не стал. Никита был не уверен, что за короткое время сможет перегореть, успокоиться, что его месть не станет такой ужасной, как кровавый кошмар его вчерашнего горячечного бреда. Теперь он знал, почему говорят: "месть — холодное блюдо".

— Мы не готовы. Наш отряд состоит из великолепных бойцов, но последний бой показал, что нам нужна слаженность в схватке. Она достигается только при совместных действиях. Тем паче, мы задумали ночной налет, а я не хочу поражения, даже большие потери мне не нужны.

— Это не так. Отряд выстоял в том бою. Мы даже могли победить!

— В чем я не прав? Те всадники, что прикрывали тыл должны были сохранять расстояние до обоза в два полета стрелы, а они чуть ли не обогнали обоз. Я совершил ошибку — бросился спасать Бажену, и все вы поскакали за мной, оставив отряд без командования. Мы имели лучшую позицию, атака поляков была глупа, самоубийственна. Но она удалась, потому что никто из дружинников не знает своего места и своего маневра, а ждет приказа. Любой дюжины всадников должно было хватить, чтобы разгромить поляков. Мы были лучше вооружены, не так устали, как поляки, наша позиция была превосходна, — Никита жестко отчитал своих подчиненных, те повесили головы.

— Где ты возьмешь серебро, чтобы платить людям до самой весны? Поляки захватили обоз с серебром. Купеческие расписки из Берестья без Бажены — простые бумажки, — попытался спустить Никиту на землю Окунь.

— В отряде сотня дружинников, это двести марок в месяц? — спросил Никита.

— Двести пятьдесят. Ты сам требовал не жалеть серебра.

— Аванс за первый месяц заплачен. Так? — Никита задумался, — Мой самогонный аппарат цел?

— Цел. Его везли в первых санях.

— Это еще месяц оплаты! Там на двести марок серебра. Мой повседневный пояс, тот что ношу в походе, на месте?

— Ты про золото? Цел и пояс, и золотишко на месте, — довольно усмехнулся Окунь.

— За четыре месяца я готов выложить деньги хоть сегодня! Окунь, продлевай договор! Попробуй уговорить дружинников на следующие три месяца сбросить плату до обычной, всё-таки срок: четыре месяца. А до конца зимы, поры набегов на соседей они никому не нужны.

— Отряд остаётся в Холме?

— Нет. Мне нужен Мышкин и Олег чтобы довести выучку дружинников до приемлемой.

— Если взять Олега в долю, то мы сможем увеличить отряд втрое и купцы из Берестье будут вынуждены отдать серебро, — высказал глубокую мысль Окунь.

— А если взять в долю еще и Мышкина, то купцы из Плоцка отдадут нам золото Бажены, то , что она не успела в спешке забрать, — добавил Вадим.

— С Плоцком договариваться мы не будем. Только кровью они смогут смыть свою вину. Все, кто замешан в смерти Бажены, умрут. Я уничтожу их род до седьмого колена, — Никита установил границу — здесь миром договариваться он не будет.

Глава 13. Разгром.

Возвращение Никиты из долгого путешествия было встречено многодневными гуляньями. Никита сидел смурной, никак не мог прийти в себя после потери Бажены, а окружающие пытались его развеселить. Хотя, многие и не пытались, им было всё равно, был бы повод праздновать, неважно похороны это или свадьба. Всё кончается, кончилась водка, затем брага, мёд и пиво.

Пару месяцев Никита убивал свое горе изнуряющими тренировками вместе со своим отрядом, дополненным своими же охотниками. Нагрузки он давал себе запредельные, поэтому приходил домой, как чужой, не смотрел на своих "хохотушек", которые вели себя, как приведения — их не было ни слышно, ни видно.

* * *

Жена Коробова, Росава, не потеряла надежды найти отца, но стала носить траур. Её отца среди курских рабов не обнаружили, и другие бывшие рабы не видели его после взятия Карачева половцами. Зато её подруге, Вере из Мценска, повезло. Её отца не только нашли, он даже не успел получить из дома деньги для выкупа из рабства. Вместо того чтобы порадовать семью, и поехать в свой Мценск с любимой дочерью, купец поселился у Росавы, вернее у Коробова старшего. Похоже, он решил не уезжать, пока Валентин не сделает его дочь Веру честной женщиной. Саму Веру он неоднократно пытался переселить к Росаве, но либо оба ломали комедию, либо традиции абсолютного женского послушания, в этой семье были разрушены. Вера твердо обжилась у Валентина.

Наконец в руках у Веры появилось самое надежное оружие — беременность. Все приметы показывали, что родится мальчик. Аппетит у беременной был хорошим, внешность не испортилась, деление возраста Валентина и Веры на магические числа давали нужный результат. На рождение мальчика будущие родственники делали особый акцент.

Свадьбу играли большую. Пригласили весь отряд и мастеров со всех производств Коробово, из Карачева купечество и мастеровых, чиновников и стражников. Но Вера осталась недовольна — ей было важно не количество, а качество. В конце декабря небольшой караван отправился в Мценск. Было решено отпраздновать свадьбу повторно там.

* * *

В начале января Коробовы вернулись в Карачев, а Святослав Ольгович все не приводил своё войско. Все усилия Олега пошли уже насмарку, полностью, или частично. Конечно, его люди подновляли ловушки, добавляли препятствия на дорогах в Курск, угоняли в плен, людей, пытающихся восстановить поселки вдоль этих дорог. Но стало ясно, подготовка к войне ведется Святославом Ольговичем всерьез.

Первого февраля Олег оторвал Никиту от учений, с голубиной почтой пришли важные новости из Плоцка.

— Твои люди, посланные мною в Плоцк и Берестье, прислали письма.

— Ты говоришь о бывших слугах Бажены?

— Да. Но ты же их принял на службу! Значит — твои! Шестеро человек согласились жить в Плоцке и Берестье. Ты, возможно, помнишь, я спрашивал твоё согласие их использовать. Вчера пришли два письма. Из Берестье обычный отчет за прошедший месяц, новости из Плоцка радостные для тебя. Комес клюнул на нашу приманку, поверил распускаемым слухам о том, что его оба отряда разгромила дружина из Берестье и, главное, что всё серебро захватил себе воевода.

— Какие же это слухи? Это правда, серебро у воеводы!

— Комес, видимо, устроил проверку в Берестье, они, безусловно, подтвердились, и два дня назад он отправился в поход. Хочет вернуть "своё серебро". У него пять рыцарей, две сотни оруженосцев и кнехтов, ну и ополчение комес собрал немалое.

— Немалое? Сколько же?

— Около тысячи. Их можно не считать, от них, на мой взгляд, мало пользы, а вред очевиден, — Олег был ярый противник использования непрофессионалов в военных действиях.

— Предлагаешь помочь Берестью? Людей своих положим много, пять рыцарей — огромная сила, а гарантии гибели комеса не будет, — возразил Никита.

— Не так просто, не в лоб. Возьмешь две сотни, ту, что привел и сотню своих лучших охотников. Гонял их и я, и Мышкин до седьмого пота, слаженность действий, чувство локтя, у них сейчас отменное. Первый этап: захват Плоцка. Там остались стражники, да и то не все. Город задолжал пару десятков тысяч марок — золото Бажены, ты вправе взять с процентами, ограбишь весь город. Второй этап: поимка комеса. Возможны два варианта. Если поляки с наскока захватят Берестье, вы сделаете засаду по их пути домой. Польское войско растянется на дороге и при равной численности, ополчение можно не считать, у тебя будет преимущество. Но, скорее всего, поляки простоят в осаде месяц и, несолоно хлебавши, отступят. В этом варианте комес бросит ополчение на убой, а сам будет удирать, как можно быстрее. Его две сотни будут полностью целы, но устанут в пути. Как тебе этот план?

— Согласен. Всё похоже на правду, но в жизни так не бывает. Сегодня-завтра дам людям отдохнуть и собраться, послезавтра выступаю.

— Ишь как у тебя глаза горят! Если б я не ждал Ольговича, то с тобой поехал, некому тебя будет от глупостей удержать, — поздно забеспокоился Олег.

* * *

Никита забрал свой отряд, две сотни отборный бойцов, и оправился в Польшу. Его путь лежал через Севск, Никита хотел сообщить родственникам Бажены о её смерти.

Через десять дней в Карачев пожаловал враг. Он появился совсем не там, где его ждали. Святослав Ольгович спустился по реке Сейм до Десны, а затем поднялся по Десне и реке Снежеть до Карачева.

Мышкина предупредили за неделю, когда враг пришел в Брянск. Он послал Валеру вслед за Никитой, его отряд нужно было вернуть любой ценой.

Святослав Ольгович привел с собой восемь тысяч человек. Он собрал всех способных держать оружие из своего княжества, получил помощь у родни в Новгороде-Северском и Брянске.

Сани шли по реке в один ряд, а конные ехали по двое. Войска растянулись на десять километров, шли медленно, пешие занимали долину реки, проверяли лес на засады. Они попадали в ловушки и капканы, установленные в срочном порядке полусотней Олега. Их убивали из засад разведчики Олега. Но их было восемь тысяч!

Три раза тяжелая конница Мышкина врубалась в ряды передовой дружины князя Святослава Ольговича. Она легко опрокидывала врага, уничтожала полностью весь передовой отряд, и отходила без потерь. Князь поставил в голову колонны два десятка саней и людей из ополчения. Атаки пришлось прекратить, Иннокентий Петрович не хотел разменивать даже одного обученного бойца на два-три десятка крестьян. Мышкин определил для себя основную цель — лошади. Противника нужно было лишить подвижности. Охотники стали выбивать лошадей. Жестоко, несправедливо, аморально.

Князь и бояре двигались в хвосте колонны, для карачевских снайперов они были недосягаемы.

Коробов эвакуировал город и свой поселок. Снял заключенных с песчаного карьера, рядом с городом и перегнал их на лесоповал, на самые далекие делянки. Сам Коробов с семьей, домочадцами, мастерами производств и лучшими рабочими уехал в Мценск. Туда последовали и богатейшие жители города. Народ бежал от войны.

Скоро город обезлюдел. Святослав Ольгович занял Карачев и его окрестности без особых усилий. Жители ушли, грабить было особо нечего.

Карачев, поселок Коробово, все ближние поселки были сожжены дотла самими жителями.

Святослав Ольгович не принимал сражений, он просто занимал территорию. Открытых столкновений избегал. Мелкие группы, маленькие стычки. Лучники, легкие кавалеристы. Сани, пехота с длинными копьями, и постоянный обстрел из луков. Десятикратное преимущество. Мышкин сразу понял, что проиграл. Олег не хотел признавать это до конца.

Мышкин стал уводить свою тяжелую кавалерию в Мценск. Медленно, огрызаясь на каждом километре, переходя в контратаки. Легкая кавалерия прикрывала его отход, готовила засады. Имея по три лошади на каждого всадника, Мышкин превосходил противника вдвое по маневренности. Но враг неудержимо катился к Мценску.

Десять километров в день, восемь километров в день, пять километров. Потери? Что такое потери для пятитысячного войска? Хотя почти три тысячи врагов остались в Карачеве, в Мценск с Мышкиным отступали всего пять сотен, и соотношение осталось старым, десять к одному. Олег остался партизанить в лесах рядом с городом, и забрал с собой три сотни диверсантов.

Упорство дружины, князя Святослава Ольговича, удивляло всех. Холод, голод, коней практически нет, их Мышкин выбил в первую очередь. Огромные потери, даже не убитыми, ранеными, больными, обмороженными. У карачевских интендантов, на санях, лежали громадные запасы стрел. Дружинники Святослава Ольговича собирали стрелы, упавшие в снег. Лучники Мышкина выпускали стрелы одну за другой, пока не уставали. Дружинники князя пытались стрелять наверняка. Из-за постоянных контратак конников Мышкина, и ночных обстрелов привалов князь каждый день терял полторы сотни человек. Через две недели и сто километров такой дороги, преследующий Мышкина отряд сократился почти вдвое. У штабс-капитана кавалеристы тоже гибли, было много раненых. Но у него работал лазарет, раненых он оправлял на поправку в Мценск, Мышкин обеспечил трехразовое горячее питание из полевых кухонь, каждую вторую ночь кавалеристы Мышкина могли выспаться в тепле. И самое главное, противник не знал о потерях Мышкина. А если бы знал, то удвоил натиск, у Мышкина осталось меньше двух сотен кавалеристов.

Диверсанты Олега воевали реже, чем кавалеристы Мышкина. Их задача была не допустить врага к дальним поселкам, а главное сохранить тысячу пленных курян. Их спешно угоняли все дальше и дальше в лес.

Непривычная война, в опустошенном крае, пугала дружинников и ополченцев князя. Внезапные нападения наводили ужас. Но случайные стрелы, и глупые ошибки уносили жизни диверсантов.