Ученица Палача. Мастер

Она отогревалась, оттаивала в его пламени, не бешеным лесным пожаром, пожирающим всё, оставляющем пепелище — так любил Тигран, а уютным, горящим для неё, согревая и разжигая ответное пламя. То пламя, которое горит в каждом доме, обогревая, позволяя сготовить на себе пищу, сидеть тихим вечером, любуясь танцующими языками. Заниматься любовью на освещённом его пламенем пятачке Вселенной, когда вокруг тьма...

Тело её послушно прогнулось под его руками, покоряясь ему, раскрываясь навстречу. Рука его по-прежнему лежала на её спине, уже не контролируя, а лаская. Задранные вверх ягодицы, вторящие его движениям внутри её. Вытянутые руки женщины вцепились в кованое изголовье кровати. Твёрдые соски тёрлись о льняную простыню. Правая рука мужчины накрыла лобок, средний и безымянный пальцы легли на "маленькую горку", зажимая между собой, поглаживая, стискивая и надавливая. Тёмное, тяжёлое, медленно накатывающее наслаждение сотрясло тело под ним. Тогда и он, вжимаясь до предела в горячее тело, отпустил себя, отдаваясь уносящей прочь стремнине...

Когда внешний мир вновь стал существовать для них, Маркус прижал её к себе, она свернулась змейкой у него на груди, упиваясь минутами единения.

— Зря я всё это затеяла, — произнесла Манон, вырисовывая пальчиком замысловатый орнамент на его груди.

— Что именно? — поглаживая обнажённое плечо, спросил Маркус.

— Фееричную встречу гостей. По-детски как-то.

— Покрошить в капусту на подъезде к замку — это было бы лучше, — ухмыльнулся Маркус, и заработал тычок в бок. — Если честно, мне их уже жалко, в капусту — гуманнее, мучились бы меньше.

Манон ещё раз ткнула кулаком ему в рёбра и рассмеялась.

— Ладно, ничего отменять не буду. Свите — пакость, детям — радость. Только как бы в этой суматохе не прошляпить покушение... Хотя... есть у меня одна задумка.

Маркус вопросительно скосил на неё взгляд.

— Привлечём хулиганов.

Удивление Маркуса достигло предела и выгнуло вопросительно бровь.

— Взрослые редко обращают внимание на детей, тем более в такой кутерьме. Ещё одни играющие в шпионов легко впишутся в общую картинку хаоса. А дети видят и слышат много такого, чего не замечают взрослые. Тем более, они жаждут реабилитироваться.

— Ковар-р-рнейшая, — проурчал Маркус, перевернув Манон на спину и нависая.

Стук в дверь отменил начинающийся второй раунд утреннего пробуждения.

Дозорный со стены доложил, что на дороге появилась кавалькада герцога. Капитан приказал закрыть ворота и отправился будить Манон.

Тигран Аландер.

Тигран был в бешенстве. Ворота замка были закрыты. Из-за того, что Климентина отказалась останавливаться в "рассаднике клопов и падших женщин", они провели в пути почти двадцать часов. Всадники устали и держались в сёдлах из последних сил. Из карет тоже раздавалось нытьё о несправедливости жизни.

В этот раз с ними не препирались. Стражник сказал, что ничего не знает о приезде герцога, и без разрешения госпожи ворота открывать не имеет права. А госпожа ещё спит. Её пошли будить. Ждите. Ждали уже полчаса. Дамы требовали ванны и постели.

Наконец, ворота начали открываться. Все оживились в предвкушении еды и отдыха.

Кавалькада въехала во двор замка. Всадники спешились. Распахнулись дверцы карет, выпуская наружу уставших и помятых дам. Когда герцог, его родственники и остальная свита прошли двор и направились к крыльцу, они в потрясении остановились. На каменных ступенях стояла ОНА.

Тигран потерял дар речи. Впрочем, не он один. Дамы захлопнули рты от возмущения, мужчины раскрыли от вожделения.

Манон стояла на верхней ступени. Высокая, стройная. Ей необыкновенно шли плотно обтягивающие бриджи, высокие ботфорты на каблуке, облегающая рубашка с воротником стойкой и корсет. Пояс с неизменной дагой. Как всегда, всё чёрное. Короткие белоснежные волосы создавали контраст. Чёрные глаза холодно смотрели на прибывших. В правой руке она сжимала короткий хлыст и постукивала им по голенищу.

Демон. Какого демона она так вырядилась? В таком виде только в спальне можно, да и то ненадолго, так хочется всё с неё сорвать. И распластать прямо на этих каменных ступенях, впиться яростным поцелуем в эти губы... губы... красные припухшие губы. Он знал, когда они становятся такими. От поцелуев, страстных и продолжительных. Его яростный взгляд метнулся на стоящего чуть позади Маркуса Солер. Чёрная тень Манон. Они стояли рядом. И были неуловимо похожи. Тигран вперился убийственным взглядом в Маркуса, тот не отвёл холодного, немного пренебрежительного взгляда. Они буравили друг друга глазами. Значит, нет отношений? Значит, только служба и дружба? Их молчаливый поединок прервала Манон.

— Милорд, чем обязана столь неожиданному визиту?

Тигран перевел взгляд на Манон, широко улыбнулся.

— Милая моя, а разве ты не получала от меня письмо? Неужели гонец попал в руки бандитов и погиб? Какая жалость. Ты в курсе, у вас банда разбойников была, но доблестная Тайная Стража разобралась с этой проблемой. Правда, и барон Боне стал жертвой этих разбойников. Такая жалость. Старший Боне в тюрьме, младший погиб, — говоря всё это, Тигран не спускал внимательного взгляда с лиц Манон и Маркуса. — Ох, и зачем рассказываю всё это? Вижу, начальник Тайной Стражи тоже здесь. Он, наверное, в подробностях поведал тебе эту историю?

Тигран приблизился. Манон угрожающе вытянула в его сторону хлыст.

— Никакого письма я не получала, — ответила Манон, — посему не обессудьте, вы не вовремя. У нас "дни поощрения". Мы привыкли, а вот вам, господа, придётся тяжело. Милорд, а вы зачем приехали?

— У тебя лучшая охота на кабана. Решил сделать подарок графу Филирру, он у нас страстный охотник.

Услышав своё имя, мужчина тут же подошёл. Манон и граф окинули друг друга изучающими взглядами. Филирр был ниже Тиграна, тонкий и изящный. Но Манон слышала, что он отличный фехтовальщик, так что впечатление о его изнеженности было обманчивым. Тонкие, аристократические черты, голубые глаза и черные волосы — да, граф был красавчик и сердцеед.

— Миледи, счастлив вас лицезреть в добром здравии, — Филирр взял руку Манон, поцеловал, задержав губы на коже чуть дольше необходимого. Его ноготь сделал круговое движение по её ладони, напоследок чуть царапнув. — Вам так идёт этот наряд, — уголки губ дёрнулись в плотоядной ухмылке.

— Благодарю, граф, — Манон одарила его такой лучезарной улыбкой, что Тиграна перекосило. А ободрённый граф ещё раз обмуслявил её запястье.

— Итак, господа и дамы, вы не вовремя. Я бы рекомендовала вам остановиться в городе, там отличная гостиница.

Свита зароптала, возмущаясь такой неслыханной наглости.

— Милая, разве у тебя не найдётся несколько комнат для уставших путников, еды и питья?

— Да, конечно, найдётся, милорд. Но боюсь, вам не понравится. Я же говорю: "дни поощрения".

— Что это за дни такие, из-за которых нам отказывают в гостеприимстве? — подала голос Климентина.

— Это воспитательный процесс. В эти дни детям, которые вели себя хорошо весь год, позволено всё. А те, кто хулиганил, занимаются с преподавателями, а по завершении "дней поощрения" убираются наравне со слугами во всём замке. А вы своих слуг привезли? Мои отпущены на эти дни. В замке только минимум на кухне — для гарнизона и детей. Своих поваров я тоже отпустила, питаюсь в казарме. Вас устроит солдатская кухня, господа?

Возмущение среди дворян росло. Особенно в женской её части.

— Ох, истопник запил, и горячей воды тоже нет.

— Милая, а давай ты отменишь эти дни или перенесёшь их на тот момент, когда мы уедем? — внёс предложение Тигран.

— Я не собираюсь нарушать данноё мной слово, тем более, что уже поздно. Слуги вернутся не раньше, чем через четыре дня. А дети уже развлекаются.

И словно в подтверждение её слов, во двор выбежали... дети? Не-е-ет, толпа чумазых маленьких разбойников в сопровождении стаи собак и щенков. Они пронеслись мимо, попутно замазав всех, кто попался на их пути своими грязными ручонками.

Досталось всем, кроме Манон и Маркуса. С воплями они унеслись дальше.

— Я предупреждала, — улыбнулась Манон, разведя руками, и ласково улыбнувшись, предложила: — Может, в город, в гостиницу?

— Я останусь, — Тигран подошёл ближе, приобнял Манон за талию и сказал, так чтоб слышали остальные: — Любимая, может хватит злиться на меня? Я приехал мириться.

— Руку убрал, — прошипела ему в лицо Манон. И улыбнулась оскалом волчицы. — Я не буду устраивать скандал и перетерплю твоё присутствие и твоих гостей. Но предупреждаю, распустишь руки — протянешь ноги, — и уже громко, чтоб слышали все: — Прошу следовать за мной. Провожу вас в гостевые комнаты...

Резко развернулась, как бы невзначай хлестнув Тиграна по руке хлыстом, на коже тут же проявился красный след.

Гости стояли в шоке, обозревая свои комнаты: на полу песок, пожухлые цветы, трава. На постелях прыгали, и явно не снимая обуви. На зеркалах нарисованы уже успевшей засохнуть грязью, смеющиеся рожицы.

— Как я говорила, горячей воды нет. У Сержа дочь вышла замуж, загулял на радостях. Помыться можете холодной. Закаляет.

— Я не останусь здесь,— пискнула одна из дам.

— Вот и славно. По каретам — и в гостиницу,— обрадовалась Манон.

— Климентина, я знаю, ты взяла с собой свою горничную, и твои дамы тоже. Вот пусть они здесь и уберутся, — предложил Тигран. Климентина взяла-таки с собой не одну, а двух фрейлин. И горничных они прихватили, чему теперь были очень рады.

— Что ж, отлично, — пожала плечами Манон. — Пойдёмте завтракать.

Завтракали в столовой гвардейцев. Аристократы с недоумением, неудовольствием и некоторой брезгливостью смотрели на нечто серое в своих тарелках. Старая служанка, ворча себе под нос так, что слышал весь стол: "Понаехали тут, нахлебники", со смачным шлепком вываливала очередную порцию серого варева из большой фарфоровой супницы. Дети с деловым видом в белых передниках и колпаках расставляли корзинки с ржаным хлебом и подсохшими булочками. Сами при этом хрустели сочными яблоками и грушами, у кого-то губы были испачканы шоколадом. Гости сглатывали голодную слюну.

— Почему они едят фрукты, а у нас на столе фруктов нет? — возмутилась Климентина.

Манон отвлеклась от разговора с Илианом. Посмотрела на Климентину, широко улыбнулась и сказала.

— На детях и солдатах не экономлю.

— А на нас, значит, можно?

— А вас никто не звал, и на вас не были рассчитаны продукты.

— Миледи, а чем это нас кормят? — спросил Филирр, брезгливо ковыряясь в тарелке.

— Овсянка... граф,— усмехнулась Манон, — чрезвычайно полезна для пищеварения. На вид дер... неприглядна, но есть можно. Приятного аппетита, господа.

— Ишь, не нравится им, продукты на них переводим, а ещё недовольны... вот даже госпоже не хватило.

Старуха ушаркала из столовой. С пустыми тарелками остались сидеть Манон, Илиан и Маркус. Остальные, включая Тиграна, ковырялись в овсянке.

Старуха вернулась, аккуратно положила в пустующие тарелки то же серое, но немного другого цвета и пахнущее вкусно.

Тигран повёл носом, принюхиваясь.

— Что это?

— Овсянка... герцог, — ответила Манон, принимаясь за сваренную на молоке и сдобренную щедро маслом овсянку, в отличие от сваренного на воде и без масла варева для гостей. Илиан и Маркус тоже уплетали, довольные.

— Господа, вы не печальтесь, в городе есть хорошие заведения, там кормят вкусно и недорого. Можете на обед туда съездить. Кстати, номер в гостинице снять и помыться. А то пахнет от вас... — заметила между прочим Манон, понимая, что врагов у неё на дюжину прибавилось.

— Что касается охоты, — продолжила Манон, — её организуют завтра. У одного моего арендатора как раз проблемы с кабанами, повадились на его поля ходить. Вот и займёмся.

Тигран смотрел на жену, давился овсянкой и слюной. Демон. Эта язва — его Манон. Перед глазами картинка: она, стоящая на каменных ступенях...

— Милорд, вы кушайте, кушайте, — вывел из мечтательности голос Манон, — обед не скоро.

Тигран сфокусировал взгляд на жене. Она была довольна и безобразно счастлива. От неё прямо исходили волны умиротворённого счастья. Он это чувствовал. Тигран помнил её такой в самом начале их отношений, когда она ещё не была герцогиней Аландер. Теперь она была, вновь счастлива. И не он причина этого счастья. Он замечал, какими взглядами обменивались Маркус и Манон. Ничего фривольного или соблазняющего не было в их взглядах. Они смотрели как люди, понимающие друг друга с полуслова, с полувзгляда, и это бесило Тиграна. Какого демона!..

ОНИ ЛЮБОВНИКИ!!! Эта мысль молнией прошила мозг и тело Тиграна. В горле пересохло, кровь отлила от лица. По позвоночнику побежали струйки холодного пота. В висках застучало и запульсировало. Ложка согнулась в его руке. Он обжёг Манон и Маркуса взглядом.

По его взгляду они поняли... ОН ЗНАЕТ. Даже не переглянувшись между собой, они ответили ему одинаковыми равнодушными взглядами. Ни стыда, ни угрызений совести... Всевышний, почему они так похожи...

Он с трудом проглотил ком в горле.

— Благодарю, любимая, за трогательную заботу, — голос был хриплым, он откашлялся. — Нам нужно поговорить... Наедине.

— Поговорим, — кивнула Манон, отпивая из бокала морс.

Доедать серое варево Тигран не стал, аппетит пропал. Сидел, потягивал морс и скользил взглядом по людям. Заметил, призывный взгляд Леоноры, ехидный сестры, задумчивый Илиана. Филирр смотрел на Манон изучающе. Остальные дворяне занимались торговлей... Они покупали у детей фрукты. Серебряные и медные монеты перекочёвывали из кошельков голодных аристократов в загребущие ручки ушлых детишек. Тигран понял: Манон знала о его приезде и подготовилась. Вот ведь, Монохромная демоница.

Тигран посмотрел на брата, тот сиял, как начищенный медяк. Ясно, кто предупредил. Но с другой стороны, даже к лучшему: она потратила свою энергию на подготовку, пар выпустила, и с ней можно разговаривать. А если бы не знала? Только сейчас до Тиграна дошло, что она могла просто не сдержаться и исполнить свою угрозу. Он видел трупы разбойников... Его передёрнуло.

Наконец, Манон закончила завтракать и поднялась из-за стола. Маркус тоже поднялся и встал чуть позади.

— Дети, хватит вымогать у голодных деньги. Им тут не один день жить. Оставьте на следующие трапезы.

Дети понимающе закивали, пряча монетки в кулачках, придворные переглянулись и в едином порыве устремили взгляды, полные мольбы, на герцога. В конце концов, он привёз их сюда.

— Господа, не нужно смотреть на меня так. Я сказал, что еду, в первую очередь, мириться с женой, а охота — это уже сопутствующее развлечение. Вы все сами захотели сопровождать меня... Вы можете уехать, я никого не держу.

— Я уезжаю немедленно, — сказала Климентина.

— А я останусь, — сказал Филирр,— такой экстремальный приём, очень необычно. Будоражит, я в предвкушении охоты... — граф окинул взглядом фигуру Манон, — на кабана. Будет много мяса, господа. Мы как первобытные дикари, будем добывать себе пропитание. Я остаюсь. А Вы, моя дорогая, поезжайте. Дамам здесь без привычного комфорта действительно тяжело.