Толтисса подождала, когда все успокоились и выпили, провозгласив очередной тост за гостя. После этого выступил поэт, продекламировавший вирши, прославляющие Мастера, который является героем и на поле битвы, и в женских объятиях, и даже в подземельях страшного суда, который безжалостен в бою, но милостив к падшим врагам, которого украшают шрамы от битв и от огня, который создаёт одушевлённое оружие, и бьётся им доблестно и честно. Много ещё лести было в этих виршах, а под конец было ещё славословие по поводу самой прелестной в мире возлюбленной Мастера.
— Эти стихи не поют, — тихо сказал Мастер гетере, но отсыпал поэту золотых монет. Толтисса улыбнулась и вновь сладко поцеловала его.
— Беда, Мастер, в том, что люди одним словом "любовь" называют самое разное. Низкий народ, из тех, что считает себя культурным, даже простое соитие. Но есть несколько совершенно разных типов любви. Есть любовь-единство, любовь-покровительство, любовь-поглощение, любовь-уважение, любовь-страсть, любовь-песня, любовь-рок, любовь священная, как в священном браке, который величайшее благословение, если сопряжён с настоящей любовью, и величайшее проклятие иначе. Я уже сейчас чувствую, что любовь-песня у нас с тобой точно получится: слишком много струн в наших душах играют гармонично. А вот насчёт чего-то другого я пока не уверена. И самое главное в любви-песне — кончить её вовремя, на последнем красивейшем аккорде.
Тут Толтисса вдруг осеклась, поняв, что она сболтнула в этом кругу кое-что из сокровенного знания Великих гетер. Она заметила, что её ученицы и клиентки внимательно слушают, забросив своих кавалеров и затихнув.
— Нечего нам говорить о слишком серьёзных вещах. Сегодня я и Мастер справляем праздник любви! Сейчас мы вместе споём балладу о нашем короле-основателе и прекрасной Габриэли из Линьи.
Эту балладу все знали, пелась она на Среднем языке, который все произносили одинаково, и хор спел балладу о счастливой любви, найденной будущим королём во враждебном городе и похищенной, когда он покидал город, чтобы поднять восстание. Прекрасная пленница сначала была в отчаянии, а потом тоже полюбила своего почитателя, ставшего затем королём и не расстававшегося с Габриэлью до самой смерти.
Я в городе враждебном по улицам брожу,
В дворцах его, в трущобах врагов лишь нахожу.
Над мёртвою страною я много слез пролил.
И вдруг волшебной тенью проплыла мимо ты,
Земное воплощенье небесной красоты.
Припев 1:
Стране и Габриэли я верен навсегда,
Друзья мне изменили и пали города,
Но сохранил я душу, жизнь не щадил свою,
Стремлюсь к великой цели и до смерти люблю.
В том городе коварном, среди интриг, измен,
Где жизнь моя тянулась как бесконечный плен,
Я вдруг дыханье жизни, надежду ощутил.
Твоя душа сверкнула вдруг чистою звездой,
Отныне и навеки пленён я лишь тобой.
Припев 1
Но люди мне сказали, что ждёт меня страна,
Бурлит в ней чаша гнева, уж до краев полна.
Бежать в неё, сражаться, услышав, я решил.
Я должен отправляться на страшную войну,
Пусть жизнь я потеряю, тебя я умыкну.
Припев 1
Своим печальным взором мне душу ранишь ты,
Всё то же воплощенье красы и чистоты.
Ты дерзость похищенья, мой ангел, не простил.
Моя надежда, радость, я пал к ногам твоим,
Скажи мне, что мне сделать, чтоб стал тобой любим?
Припев 2:
Прекрасной Габриэлью вся жизнь озарена,
Пьяней с тобою рядом, чем раньше от вина.
Пусть боги сохранят нам всё, что уже сбылось,
И чтоб великой цели достичь мне удалось.
И ты мне улыбнулась, оттаяла душой,
Отныне и навеки мы связаны с тобой.
Тобою окрылённый, врагов я победил,
Врагов рассеял орды, тобою вдохновлён,
Отец твой, старый консул, был в битве мной пленён.
Припев 2
Благословенье наше, прощенье твоих вин
Я взял с него как выкуп, и он ушёл один.
И даже, обернувшись, нас вновь благословил.
Тебя завоевал я, освободил страну,
И жизнь воспринимал я как вечную весну.
Припев 2
Три сына с нами рядом стоят богатыря,
Налились урожаем цветущие поля.
С тобою вместе, радость, земной круг завершил.
Глядим мы вместе с башни на наши города,
Народ наш процветает теперь, как никогда.
Заключительный припев
Прекрасной Габриэли последнее прости,
Достиг великой цели, достиг конца пути,
Пришла пора с тобою из жизни уходить,
Всем показав, как верить, как жить и как любить.
— Я думала омыть твою душу, когда ты только что пришёл. Но она уже была кем-то омыта раньше. Мерзость и грязь зрелища публичной казни тем не менее была тебе необходима, чтобы ты чётко понял, к чему может привести пренебрежение правилами общества. Ведь свет и народ возненавидели тебя не столько за то, что ты выделялся, сколько за то, что ты в грош не ставил их правила и условности. Ценить их действительно можно на ломаный грош, но нарушать стоит, лишь когда в этом есть необходимость. Помни, что лучше быть дураком по моде, чем дураком против моды, — возобновила разговор Толтисса, нежно держа Мастера за руку. Мастер в свою очередь чувствовал как будто токи, текущие между их ладонями, и ласково взял её руку второй своей рукой.
— Я не ожидал, что ты столь мудра, — коротко ответил он.
— В школе гетер дур не держат, им место в притонах и в качестве наложниц, — жёстко ответила Толтисса. — А Великим Мастером ты знаешь, как трудно стать, сколько нужно уметь и понимать.
— Да, ты настоящий Великий Мастер, — ответил Тор.
Толтисса рассмеялась.
— Нашёл способ польстить! Это все и так знают! Да ты ещё не можешь пока подтвердить сказанное, поскольку любовь у нас даже не началась! А чтобы ты ещё раз подумал, прежде чем говорить неподтверждённые вещи, я расскажу тебе кое-что. Это разговор между нами, а не общий, так что я сейчас произнесу ещё один тост и объявлю танцевальные номера, — завершила Толтисса и вернулась к обязанностям хозяйки.
Все выпили, и, потанцевав один раз, гетера вернулась к своему нынешнему избраннику.
— Мастер и воин. Ты уже был в битве, выигрывал её и знаешь, что для победы нужно не только и часто не столько умение, сколько везение и твёрдость духа. Ничтожный человечишко не сможет ничего сделать, даже если ему повезёт.
Мастер согласно кивнул.
— В процессе тебе нужна была твёрдость духа, но необходимо было и везение. По правилам Высокого Суда, заведомо облыжное обвинение карается той же карой, которой каралось бы преступление, в котором обвиняют. Но уж очень редко к ответственности привлекали клеветников, почему-то всё время оказывались виновны обвиняемые, и хотя иногда их виновность устанавливалась не в полной мере, преувеличивавшие степень вины отделывались самое худшее строгим покаянием. И вдруг подвернулся такой прекрасный случай продемонстрировать объективность Имперского Суда и его беспощадность к клеветникам. Конечно же, ты их не подвёл, поскольку твёрдо выдержал все испытания и не начал лгать и выкручиваться. Но с самого начала ты уже был в выигрышной позиции, и мог испортить её лишь сам. Деятели Имперского Суда внутренне понимали: обвинения настолько страшные, что не соответствуют истине, но ведь дыма без огня не бывает... А тут им показали другим отношением, где же горит этот сатанинский огонь.
— Я это уже понял. И, как теперь осознал, и принц понимал, когда меня сюда посылал, — ответил Мастер.
— Но ты понял не всё. Почему появились такие дикие обвинения? Возьмём хотя бы твою рабыню "Развратницу". Я по слухам, которые доходили до нас, и по тем, что ходили во время процесса, и, наконец, по словам её обвинительного приговора, поняла, что ты как-то, причём жестоко и импульсивно и, даже так скажем, неприлично, отомстил на ней всему обществу порочных светских дам, которые сбивали тебя с пути истинного и отвращали от верности твоей добродетельнейшей супруге. А может быть, именно твоя мудрая жена подтолкнула тебя на такую месть, считая наглядный урок лучшей гарантией твоей добродетели.
В последних словах гетеры прозвучала ирония, и Тор вспыхнул:
— Прошу не упоминать здесь мою жену! Она чистая и благородная! И очень добра со всеми!
— На это требование я не соглашусь, — спокойно продолжала гетера. — Ведь о тебе и твоей жене столько рассказов и легенд ходило. Да ещё и принц Клингор в них всё время присутствует. Все почему-то уверены, что сын твой от его крови. Хотя я-то понимаю, что ты этим не расстроен. У вас, Великих Мастеров, почти никогда не передаётся мастерство по наследству. Вырастить своего сына Великим Мастером можно, лишь если он — плод любви твоей жены с выдающимся человеком. А что принц Клингор — нечто незаурядное, это уже все знают. Прорицатели прочат ему даже императорскую корону, если он сам пожелает её. У нас, Великих гетер, положение получше. Впрочем, и у Великих Художников тоже. Частенько наши дети наследуют дар матерей и отцов. Сейчас, чтобы прервать тяжёлый разговор, я объявлю танец своей дочери. Очень надеюсь, что она в своё время превзойдет меня славой.
Вышла нагая (за исключением газового шарфа, свободно развевавшегося вокруг её тела) прелестная десятилетняя девочка и станцевала виртуозный танец, после чего с озорным видом подбежала к Тору и поцеловала его со словами:
— Это твоя новая любовь, мама? Какой же он мощный и приятный на вид!
Тор порадовался, что всё-таки прихватил с собой драгоценностей, и подарил девочке ожерелье из редкого северного янтаря. Девочка обняла его, прижалась к нему и так поцеловала, что Тор совсем потерял голову.
— Алтиросса, не играй с ним! — строго, но шутливо, сказала мать. — А то сведёшь его с ума недостижимым призраком, бросит он всё мирское и будет шесть лет в келье отшельника ждать дня, когда можно будет упасть к твоим ногам и овладеть тобою. А за это время очистится его душа от грешных мыслей, и вместо Великого Мастера наш несчастный мир получит ещё одного средненького монаха.
Продолжение этого маленького эпизода поразило Тора так, как он давно уже не удивлялся. Девочка, расшалившись, продолжала обольщать Тора, прекрасно понимая, что это игра. Гетера становилась таковой с шестнадцати лет, а в школе и обучение, и правила поведения были исключительно строгие и жестокие. Провинившихся немедленно продавали в рабство. Но было так интересно проверить власть над людьми, которой этих девочек обучали. А вдобавок внутри девочка уже размечталась:
"Сейчас он упадёт к моим ногам. Я мило улыбнусь и обещаю ему быть его в шестнадцать лет, когда стану полноправной. Он уйдёт в монастырь или в отшельники, и о нас сложат песни и стихи. А после выпуска из школы я, чтобы эти песни и стихи получили достойное завершение, приду к нему и одарю его своей любовью, выведя из отшельничества и вернув в мир".
И тут раздался укоризненный, и на сей раз очень серьёзный, голос матери:
— Я понимаю, что ты одна из лучших учениц в школе и уже сейчас можешь заставить мужчину потерять голову и упасть к твоим ногам. Но ведь тебя и думать, и чувствовать учат, а не только действовать. Пойми, что будет дальше, если так случится.
— О нас сложат песни и стихи, мы прославимся. Он уйдёт от мира, потому что иначе будет опозорен, да и меня он забыть не сможет. А в шестнадцать лет я приду к нему, как небесная фея, и верну его в мир. После этого о нас напишут ещё и романы.
— Как прекрасно! Это если бы всё было, как ты задумала. Но ведь мир не тобой придуман и живёт по своим законам. Ощути, что будет, когда ты станешь приближаться к шестнадцати годам.
Алтиросса вдруг посерьёзнела. Хотя она ещё сидела на коленях у Тора, она уже не очаровывала его, а думала, или, скорее, чувствовала, что же может быть.
— На него будут охотиться те, кто проходит испытание на Высокородных. И может быть, охота одной из них завершится успешно. Тогда роман будет с печальным концом.
— Это не самое страшное. Почувствуй и подумай ещё.
И тут девочку перекосило от ужаса и отвращения.
— Йогини со всей Империи, а то и со всей Земли, стянутся к его келье. И какая-нибудь из них ведь его высосет.
— Наконец-то ты пришла в здравый ум и здравые чувства. Теперь можешь идти.
Все расхохотались, и девочка убежала. А Тор был в удивлении. Почему это на него стали бы охотиться? Кто такие йогини? И как, однако, учат этих гетер! Маленькая девочка разбирается в отношениях людей, наверно, получше его самого. А думать умеет уже лучше большинства мужчин. Но отвлекаться сейчас было нельзя. Гетера продолжала разговор.
— А уж какие слухи ходили о тебе и твоей жене, можешь судить по тому, что сейчас в Высокий Суд привезли моего знакомого поэта Ука Тарролита, который сочинил целую балладу про тебя и твою жену. Петь её мы не будем, поскольку она уже признана сатанинской и клеветнической, а вот о чём в ней говорится, я вкратце перескажу. Там ты обвиняешься в том, что закаляешь своё оружие в крови девственниц-рабынь, затем в диком сатанинском порыве берёшь их прямо на наковальне и вырываешь у них внутренности. А жена твоя перед этим даёт жертвам такие снадобья, что они даже в момент, когда у них внутренности вырывают, стонут от страсти и умирают в любовном экстазе. После чего жена берёт на ложе тебя, окровавленного, и наслаждается с тобой грешными ласками.
— Какая мерзость! — с отвращением сказал Тор.
— Да, мерзость! Но вся Валлина её распевала. Теперь народ, конечно же, склонился в другую сторону, все тебя превозносят, как единственного за многие годы вырвавшегося очищенным из застенков Высокого Суда. Но от любви народной до ненависти народной один шаг. Впрочем, и обратно тоже, — со вздохом добавила гетера.
— Так что и поэта сожгут?
— Скорее всего, нет, — ответила Толтисса. — Если он сам не запутается и не изолжётся от страха, то его, вероятней всего, присудят к покаянию и лишат гражданских прав за доверие пустым слухам. Самый максимум — продадут в рабство, но такой сладкогласый и полностью бесстыдный тип в рабстве не пропадёт.
Вот тут Тору стал страшно. Он понял, какая пропасть уже зияла и перед ним, и перед всеми его близкими. До сих пор он всё равно считал слухи разговорчиками ничтожной группки завистников, да их и не осмеливались передавать ему в полной мере. А теперь стало видно, что был почти что "глас народа — глас Божий".
Почувствовав, что Мастеру нужна её помощь, весьма удовлетворённая всем разговором и ходом праздника, гетера попросила всех продолжать веселье, а сама ушла с Тором на ложе любви.
* * *
Тор, проснувшись, обнаружил, что Толтисса уже занимается гимнастикой поз. В теле была какая-то лёгкость, и как будто никаких последствий от вчерашнего страшного дня. Да и воспоминания о ночи были самые лучшие: любовники очень быстро нашли гармонию. Тор тоже сделал несколько энергичных боевых упражнений, но его всё время невольно отвлекал вид изгибающегося, как змея, тела гетеры. "Как ты красива!" — выдохнул, любуясь, Тор. А Толтисса лишь чуть-чуть улыбнулась поощрительно. В одной из поз наверху оказалось соблазнительно открытое женское место, и Тор не выдержал. Ему хотелось погладить эту прелесть,но губами и рукой казалось пошловато. Он неожиданно для себя провёл по женским губам мужским достоинством. Толтисса вздрогнула и даже застонала.
