Чертополох. 1 том.

— Да... — я нашла в себе силы распрямиться. — Я тоже с вами пойду...

Но Марек только головой покачал.

— Нет, Эрка. Твое женское дело дочку баюкать, да новостей ждать, а наше — мужа твоего найти и сюда доставить...

Марек залпом выпил немедля поднесенный Кветкой самогон и сердито тряхнул головой.

— То, что Гордеки — паскуды, вся округа знает, но с Радко и Лушеком я сам не раз и в Эргль, и в Брно ездил, и такой подлости от них не ожидал... А теперь выходит, что рабская кровь гнилью у них внутри сидела...

— Рабская? — невольно нахмурилась я, пытаясь понять, о чем толкует Марек, но ответила мне Кветка.

— Дело в том, Эрка, что в Поляне лишь треть семей, которые испокон веков свободными поселенцами были. Остальные же пришлые — их деды да прадеды рабами тогдашнего Владетеля являлись, но по предсмертному его завещанию, были отпущены на вольные хлеба. Дело это давнее, про него уже и не поминают почти. Кто ж знал, что оно так аукнется...

— Отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина... — прошептала я старую присказку, только теперь постигнув весь её горький смысл, а Марек тяжело вздохнул:

— Ладно, что уж теперь... Пойду я, пожалуй — что время зря терять... — после этих слов он решительно поднялся с лавки. Я потянулась было за Мареком, но он, заметив это, сказал. — Нет, Эрка. Первую помощь Ирко я и сам оказать смогу, а ты до сих пор сама на себя не похожа — белая, как полотно... Оставайся-ка лучше у Кветки и не расходуй попусту силы. Чувствую, они тебе вскоре понадобятся...

Я опустила голову, упрямо закусила губу — соглашаться с Мареком мне не хотелось, но и проклятая слабость никак не проходила!.. Конец так и не начавшемуся толком противостоянию положила Кветка. Вдова присела рядом, обняла меня за плечи, точно маленькую, прижала к себе... И я, поняв что этих двоих не переломить, да и толку от меня — с трудом переставляющей ноги будет мало, подчинилась...

Марек ушел, а Кветка, кое-как впихнув в меня несколько ложек творога и заставив допить самогонку, постелила мне на лавке. Я послушно легла, но еще долго не могла уснуть — одолженная Кветкой длинная сорочка слишком резко пахла мятой, а слабость сменилась ноющей под сердцем пустотой, в которой тонули тяжелые, страшные мысли... Из полудремы-полуоцепенения меня вывел тревожный стук в дверь. Я вскинулась, гадая, как Марек с братом успели так быстро обернуться, а из-за двери раздался голос Роско.

— Кветка! Эрка не у тебя, часом!..

Вдова ещё только ноги с лавки спустила, а я, накинув поверх рубашки шаль, уже отворяла дверь. Роско переступил порог, печально посмотрел на меня.

— Я вижу, ты знаешь...

— Да... — прошептала я, и Роско вздохнул.

— Так уж вышло, что я с Гревко тоже в Эргль подался — позавчера еще отбыл, да Гревко гульнул сильно. Потому и отправились в дорогу уже на ночь глядя — время упущенное наверстывать... — Роско еще раз исподлобья посмотрел на меня, и тряхнув головой резко закончил. — Нашли мы Ирко. Живой он...

— Спасибо тебе, Роско... Если б не ты... — голос предательски задрожал, и я поспешно вытерла начавшие наливаться непрошенными слезами глаза, но селянин лишь грустно вздохнул.

— Подожди меня благодарить, Эрка. Муж твой в беспамятстве, да и изувечен страшно... Мы его домой доправили, но поскольку тебя там не оказалось, Гревко остался в хате караулить подле Ирко, а я решил тебя в Поляне поискать...

К концу его рассказа я кое-как взяла себя в руки и тихо произнесла.

— Все равно спасибо... Обожди меня тут, я быстро соберусь...

Роско согласно кивнул головой и устроился на одной из лавок, Кветка немедля присела рядом и стала пытать его о подробностях, а я, схватив одежду, забежала в боковую светелку, в которой спала дочка, и стала торопливо одеваться. Переплела косу и, подойдя к мирно спящей малютке, осторожно ее поцеловала. Провела рукой по разметавшимся на подушке волосам дочки, и лишь потом вернулась к вдове и Роско.

— Я готова. Кветка, ты сможешь присмотреть пока за Мали? — Мой вопрос был задан неспроста. В ближайшие дни мне, похоже, понадобятся все силы, какие только смогу в себе разыскать, а делить внимание между израненным мужем и дочерью будет очень непросто... Впрочем, высказывать все эти соображения вслух мне не пришлось — Кветка, услышав мою просьбу, тут же согласно закивала головой и сказала, что проведает меня завтра...

Хотя Роско шел по лесу быстрым шагом, я с трудом подавляла желание побежать впереди него. Бег ничего не изменит — только утомит, а я должна была быть сильной ради Ирко. Я повторяла это себе снова и снова, а, заодно, внутренне готовилась к тому, что увижу, и, тем не менее, когда я увидела, что разбойники сделали с мужем, ноги у меня едва не подкосились...

Передо мною на лавке лежал не человек, а кусок мяса — окровавленный, беспамятный. Из-под левой ключицы торчит обломанное древко стрелы — похоже, остававшийся в засаде разбойник, поняв, что дело неладно, выстрелил во ввязавшегося в драку мужа, а остальная ватага потом долго и со злобой избивала раненного... При каждом вздохе мужа раздавался булькающий звук — это было плохо, но самым главным оставалось то, что Ирко все же дышит. С трудом, с хрипом но...

Я опустилась возле лавки на колени и стала осматривать другие раны, которых тоже хватало. Ирко едва не проломили череп, сломали нос и правую руку. Несколько ребер тоже утратили свою целостность, но все же самой опасной оставалась засевшая в теле стрела. Правда, при более тщательном осмотре у меня появилась слабая надежда. Ранивший Ирко лучник звезд с неба не хватал — долженствующее пронзить сердце, жало сильно отклонилось и ушло вниз. Не зацепив ни легких, ни кровеносных сосудов застряло в лопатке... Я опустила голову, мысленно перебирая в уме наставления Нарсии, и то, что успела увидеть, когда прабабка ухаживала за ранеными.

— Мы еще сможем чем-то помочь? — мое раздумье прервал тихий голос Гревко. Я обернулась и посмотрела на замерших у стены мужчин. Нахмурилась, обдумывая.

— Горячая вода нужна — раны промыть, а потом вам надо будет подержать Ирко, когда я эту занозу доставать буду...

Выселковцы повиновались мне без лишних вопросов: уже вскоре я смывала с мужа корку из грязи и крови водой, в которую щедро плеснула подаренного мне в Дельконе зелья. Оно препятствовало воспалению и, по уверениям жриц, немного снимало боль, а боли вскоре будет больше чем надо...

Отодвинув от себя глубокую миску со ставшей красной водой, я встала, и, отрицательно качнув головой, в ответ явно собирающимся спросить меня о дальнейших действиях мужчинам, захватила травнический нож и вышла из хаты.

Теперь пришло время просить о помощи — я вполне успешно лечила укусы и вывихи, но вот стрелу мне доведется извлекать впервые, так что призывать надо не Малику, а самого Седобородого. Хозяин Ловчих и всех путей человеческих был самым грозным и древним из всех Семерых покровителей Ирия, но теперь мне мог помочь лишь бог, символизирующий Судьбу, Смерть и Тайные Знания... Обычно Хозяину троп оставляют жертву на перекрестках, но я верила, что в этот глухой ночной час он меня услышит...

— Хозяин Троп, всеведающий! Молю тебя — в этот недобрый час помоги мне все сделать правильно! Обереги от ошибки! — я легко полоснула себя по запястью и окропила землю под ногами. Замерла, прислушиваясь к ночным звукам... Несколько мгновений ничего не происходило, но потом легкий вздох ветра принес с собою отдаленное, едва уловимое карканье ворона... Получив знак о том, что мольба услышана и плата принята, я поспешно вернулась в хату.

Смерть дала отсрочку, и теперь надо было сосредоточиться на том, что мне предстояло сделать...

Помогая прабабке, я видела, как сведущие в лечении жрицы извлекают из тела застрявшие стрелы. Из-за того, что наконечники стрел — как тяжёлых, способных пробить доспех, так и предназначавшихся для точной и дальней стрельбы — нередко были снабжены зазубринами или шипами, их старались вытащить со стороны, прямо противоположной той, через которую стрела вошла в тело. После того, как путь для извлечения стрелы был открыт, жрицы раздвигали мышцы специальным похожим на двузубые вилы инструментом, и проталкивали острие вперед с помощью древка до тех пор, пока его не удавалось схватить и вытащить.

Когда же такой способ был невозможен, жрицы действовали немного по-другому. Расширив и увеличив рану, они с помощью щипцов вначале откусывали короткие и тонкие шипы, и лишь потом извлекали сам наконечник. Если жала стрелы были крупными и крепкими, то жрицы брались не за щипцы, а за изуверского вида инструмент, напоминающий большие ножницы с плоскими, широкими лезвиями. Эти лезвия, покрывая собою шипы и зазубрины наконечника, позволяли извлечь стрелу без лишних повреждений...

Впечатленная зловещим видом этого инструмента, я тогда еще поинтересовалась у Стембы, есть ли у "Лисов", что-нибудь подобное, а он, усмехнувшись, сказал, что лишняя тяжесть воинам ни к чему, а когда под рукою нет лекарей с их хитрыми штуками, то сойдет и что попроще — шипы можно обезвредить расщепленным камышом или даже ивовыми прутьями. Была бы сноровка, а все остальное — приложится...

И вот теперь, спустя много лет, я последовала этому совету — благо, что ни камыш, ни ива не были чем-то недоступным. Отрешившись от не спускающих с меня глаз, крепко держащих Ирко мужчин, мне удалось аккуратно, не повредив жил, вытащить злополучный наконечник, и остановить последовавшее за этим действом неизбежное кровотечение. И лишь после того, как рана была обработана и перебинтована, я взглянула на свой трофей. Извлеченный мною наконечник, к счастью, был не из дорогих — тяжелых, с широко разведенными зубьями-шипами, но облегчения от этого открытия я не испытала. Причинённая стрелою рана была довольно глубокой, другие повреждения мне только предстояло исправить, а Ирко, между тем, начал изгибаться в судорогах. Причина редких, но от этого не менее сильных приступов — двое крепких выселковцев с трудом удерживали по-прежнему находящегося в беспамятстве Ирко — была мне неясна, и я торопилась закончить с лечением и перевязками как можно быстрее...

Несмотря на все мои усилия, время, казалось, ускорило свой бег — мне чудилось, что я копаюсь, точно черепаха, и не успеваю сделать то, что должна. Ирко стонал в своем забытьи, но когда я, закончив с самыми сильными повреждениями, принялась перебинтовывать счёсанную до мяса ладонь своего мужа, мне открылся страшный смысл происходящего. Рука мужа изменилась! Не сильно — пальцы словно бы стали короче и толще, и без того немалая ладонь раздалась в ширину, всегда коротко остриженные ногти оказались вдруг отросшими...

Для посторонних людей такие перемены были незаметны, но я, успевшая выучить руки Ирко до последней заусеницы на них, изменения заметила и поняла, что теперь происходит то, чего я больше всего и опасалась, если не считать самой смерти — у Ирко начался оборот!

Доставшийся от отца дар проявил себя в момент, когда бэр-полукровка оказался между жизнью и смертью, но беда была в том, что мой муж не мог взять под контроль свое превращение, сулившее либо стать необратимым, либо и вовсе убить... Так дар оборотился проклятием...

Поспешно закончив перевязку, я попросила Роско и Гревко перенести мужа в светелку, служившую нам спальней и, заверив их, что теперь Ирко нужен полный покой, поспешила выпроводить их из хаты, не забыв при этом поднести на дорожку медовухи. Впрочем, мое желание остаться наедине с мужем, все равно было истолковано мужчинами по-своему. Гревко, опрокинув стопку, так прямо и спросил.

— Неужто ворожить будешь?

Я ответила ему строгим взглядом.

— Даже если и так, об этом говорить не принято...

— И то верно... — оттеснив враз притихшего после моей отповеди Гревко, Роско положил мне руку на плечо и тихо произнес.

— Как бы то ни было, на мою помощь ты всегда можешь положиться...

Выпроводив выселковцев, я вернулась в спальню и присела на кровати около мужа. Всё, что я теперь могла сделать — это быть рядом с ним, звать его и надеяться, что сознание к нему всё же вернётся...

Остаток злополучной ночи выдался тяжёлым. Ирко вновь и вновь начинал биться в судорогах, метался, пытался в беспамятстве сорвать с себя повязки, из-за чего свежие раны снова начинали кровоточить. В такие мгновения мне с трудом удавалось его успокоить — Ирко ненадолго затихал, но вскоре всё начиналось по новой: корчи, стоны, метания... Но самым страшным было даже не это, а то, что с каждым приступом Ирко менялся — на моих глазах сдвигались и деформировались кости, меняли положение мышцы, новый, пробивающийся сквозь кожу волос обращался в бурую шерсть...

Боль, сопровождающая такое превращение, была чудовищной — я пыталась облегчить её, сквозь стиснутые зубы вливая в рот Ирко укрощающие боль отвары, но они не помогали или почти не помогали — стоны, а потом и тихое рычание бэра были полны такой муки, что я сама едва не плакала.

Лишь с приходом зари превращение прекратилось — оборотившийся более чем наполовину, Ирко затих в своем забытьи, а я, устроившись подле него на кровати, осторожно обняла мужа за плечи и забылась тревожным сном...

Проспала я недолго — часа три или четыре, и встала совершенно разбитой. Тревожное сновидение не дало мне даже капли сил: я проснулась еще более усталой, чем уснула, а виски просто ломило от боли. Несмотря на это, я встала, и, наскоро заварив чабреца, принялась за домашние дела, то и дело заглядывая в спальню. Измученный обращением Ирко крепко спал — в его ровном дыхании не было ни хрипов, ни так напугавшего меня бульканья. То ли моё лечение, то ли оборот свое дело сделали, но теперь мужу грозила иная опасность. За одну ночь покрывшееся шерстью полулицо-полуморда... Лапы с острыми когтями, все еще отдаленно напоминающие человеческие руки... Да и весь теперешний облик Ирко ясно говорил об одном — повернуть превращение вспять у полукровки вряд ли выйдет. Отныне ему доведется существовать либо в таком страшном виде человека-зверя, либо — завершив превращение — стать медведем. Но и в том, и другом случае ему грозили травля и смерть.

Конечно, я могла прятать Ирко от окружающих под предлогом того, что он сильно изувечен и не хочет казаться таким на глаза соседей. Известная всей округе нелюдимость Дорваша и недавняя отчужденность мужа сыграли бы мне на руку, но в одиночку я не смогу обманывать сельчан слишком долго. В этом нелёгком деле мне был нужен помощник, но кому я могу доверить тайну Ирко? Роско? Он вполне мог промолчать, памятуя об излечениии дочери, но стал бы он помогать мне в таком обмане? Кветка? Не отвернётся ли она от своего молочного сына, узнав, что он и есть тот самый перевёртыш, о которых гуляет столько жутких басен?!

От невесёлых мыслей меня отвлёк стук в дверь — на пороге стояла обещавшаяся навестить меня Кветка... Что ж, чем раньше я поговорю с вдовой, тем лучше: тряхнув головой, я впустила Кветку в дом, в то же мгновение ощутив себя воином на поле брани. И волнения, и сомнения ушли, оставив после себя лишь холодную решимость — ради Ирко я должна была добиться либо помощи, либо молчания Кветки...