Зверь лютый. Книга 9. Волчата

Мух — помню. Запах — помню. Марьяшу... опухшую, скулящую непрерывно, никакую — помню. А вот местность... Да и вообще: разница в пейзаже летом и зимой...

Я привстал в санях, ухватился за пояс Ивашки, который правил лошадьми, и внимательно рассматривал левый берег.

— Не тревожься, боярич, найдём мы это место. Хотя на кой ляд оно тебе — ума не приложу.

Я описал Ивашке и горелую усадьбу, и людоловский хутор на другом берегу Десны. Естественно, без излишних подробностей моих тогдашних приключений. Вроде бы, он эти места знает. Вроде...

Моё внимание было полностью сосредоточено на лесе по левому берегу Десны. Поэтому, когда Ивашко что-то негромко сказал и стал сдерживать коней, я сперва не понял.

— Чего ты?

— ... здец. Поганые.

И, повернувшись на облучке назад, уже в полный голос, криком:

— Заворачивай! Кипчаки! ... мать!

Вблизи Чернигова Десна делает несколько очень резких петель, разворачиваясь каждый раз почти в обратную сторону. Мы только что выскочили из-за такого очередного речного мыса. Впереди, на заснеженной равнине речного льда, в полуверсте от нас несколькими кучками ехали всадники. На невысоких лошадках, в мохнатой одежде и треугольных шапках-малахаях, с какими-то палками в руках, они производили совсем нестрашное впечатление. Скорее — мусорное.

Что-то мелковатое, лохматое, грязноватое, разномастное и разнокалиберное. Какое-то... неупорядоченное.

Следом за всадниками, разделённые на ровные шеренги, посередине реки быстрым шагом двигались пешие. Шеренги шли с большими промежутками, в которых тоже, от края до края строя, проскакивали серые всадники. Ещё дальше виднелась цепочки вьючных лошадей.

Хвоста колонны я не увидел, потому что стало не до разглядывания с этнографированием: один из конников, ехавших впереди остальных, чего-то радостное заорал и стал тыкать в нас рукой. Остальные тоже очень обрадовались. Будто дорогих родственников увидели. Закричали, заулюлюкали и вразнобой поскакали к нам. Приветственно размахивая своими палками.

Всё происходило как-то очень быстро. Вот они ехали шагом, вот — раз — и скачут. Каждый — по-своему, одеты — по-разному, по — своему направлению, со своей скоростью, обгоняя друг друга, крича и размахивая своими палками совершенно вразнобой. Глаз просто не успевает поймать все подробности, мозги — уловить смысл и детали происходящего. Все сразу и все розно.

Как тараканы от света. Только здесь не "от", а совсем наоборот.

Вот только что была совсем пустая река, такая спокойная, убаюкивающая ритмом езда, и вдруг — раз... Посреди белого дня! В чистом поле! Меня сейчас убивать будут...

Когда Ивашка начал тормозить, остальные наши тройки не сохранили дистанцию и теперь все сбились в кучу.

Я уже говорил: в тройках лошади должны хорошо чувствовать возницу. Когда возница орёт благим и простым матом — лошади чувствуют... соответственно.

Девять взбудораженных лошадей, которым удилами вдруг рвут губы, мешающих друг другу, ржущих, пытающихся встать на дыбы, вопящие хомосапиены, горбатые сугробы, на которых внезапно стало нужно развернуться... И неотвратимо накатывающая толпа этих... серых, мохнатых, улюлюкающих, размахивающих... конных тараканов... всё ближе... всё быстрее... безостановочно... неостановимо.

— Сухан! Останови!

Как маленький ребёнок. Увидел ползущего червяка и в крик:

— Мама! Убери! Я боюсь!

Сухан был единственным, кто даже и в эту, последнюю минуту всеобщего бедлама, спокойно лежал в санях. Будто ничего не происходит. А чего ему волноваться? Он и так уже — "живой мертвец".

На наше счастье, "святорусская езда" ещё вчера заставила меня приказать всем достать оружие. Чтобы пугать "нарушителей правил дорожного движения в моём понимании". Пока Чарджи во вторых санях бил Николая по уху, чтобы вытащить из-под него свой лук, потом ещё раз, чтобы достать из-под купца колчан, потом снова, чтобы не мешал, Сухан просто скинул тулуп, взял пук своих сулиц, вылез из саней, примерился... и рысцой, всё ускоряясь, побежал навстречу половцам.

Букет немедленно последовавших всехних разнообразных выражений, включая моё собственное, можно свести к одной букве: Ё!

Тут он пробежал свои минимальные двадцать метров и метнул. Мы снова дружно повторили эту букву.

Теперь этот звук выражал не только крайнюю степень изумления, но и восхищения.

А вы что думали? Главный принцип правильного метания копья: "Все метания выполняются, в первую очередь, ногами". Ну, и подкручивание снаряда кнаружи для его стабилизации в полёте. Классика Олимпийских Игр, только без мер принудительного ухудшения аэродинамических свойств снаряда, которые после 1984 года. Когда выяснилось, что копьё может вообще улететь в публику.

Здесь оно туда и улетело. В эту серую публику. И произвело на её лошадей сногсшибательное впечатление: упала лошадь, в которую эта деревяшка попала, и другая, столкнувшаяся с первой. Остальные быстренько остановились.

Здесь такого никогда не видели. Я имею в виду: метание копья по олимпийски.

У всадника при метании чего-нибудь — ноги в принципе не работают, лесной охотник — не имеет места для разбега и цели на такой дистанции пустого пространства. Эти техники годятся только для древних греков и прочих пеших пастухов на равнинах типа русской степи, африканской саванны или американской прерии. Как знаменитые ассагаи зулусов. Здесь таких копьеметателей — вообще нет. Но я помню азы из своего времени, представляю механику-энергетику, а погонять Сухана, зная основные принципы и потихоньку варьируя параметры — углы, дистанции, скорости... Только спроси его — как ему удобнее. И сравни результаты.

Кыпчаков поразила дистанция броска. Нехорошо поразила. Но Сухан всё испортил. Развернулся и пошёл к нам. На исходную позицию для разбега. Как во время наших тренировок.

Кыпчаки сначала не поняли. Но условный рефлекс как у собаки: раз уходит — нужно преследовать.

Я, стоя в санях, заорал, тыкая рукой в сторону серых всадников. Сухан послушал мой визг, подумал, развернулся. И вогнал оставшихся девять копий одно за другим в накатывающуюся на него толпу джигитов.

Да, дистанция половинная. Но они же сами на такую дистанцию приехали! А то, что мы отрабатывали не только классику, но и упрощённый вариант без "скрещенного шага"... Я же реалист — в наших-то лесных и просто неровных местностях 20-35 метров для разгона перед метанием не всегда найдёшь. Вот мы и экспериментировали.

Это уже не спортивные состязания на дальность. Это — боевые на попадания. Но у него с координацией и глазомером даже лучше, чем у меня. И бьёт он не по людям, а по лошадям: площадь вероятного поражения больше и пригибаться кони не умеют. Шесть лошадей, один промах, один отбой щитом, один покойник... Ну, скоро будет — глубокое проникающее в брюшную полость... есть варианты?

Раненые лошади... кричат. Ржут, встают на дыбы, бросаются в стороны, сшибая друг друга. Спотыкаются, падают. Всадники с них соскакивают, сваливаются. Некоторые, прижатые упавшими конями, пытаются выбраться. Все орут... Удовольствие. Загляденье.

Тем резче удар по уху.

— Твоюмать! Не спи! Держи вожжи!

Я автоматом схватил сунутые Ивашкой мне в руки вожжи. Он спрыгнул на снег, уже в прыжке вытягивая из ножен саблю.

Он что, сдурел?! В пешем строю гонятся за конницей?! Но Ивашко не побежал в сторону половцев, а шагнул к упряжке, поднимая клинок. Тут до меня дошло: наша левая пристяжная лежит на снегу, а у неё из бока торчит палка. Палочка. С перьями. Это что?! Стрела?! В нас стреляют?!! В меня?!!!

Ответ не заставил себя ждать — меня что-то резко рвануло за грудки. За грудь моего тулупчика. И вышвырнуло из саней через бортик. Прямо в снег лицом.

Не скажу, что мне сразу вспомнились мои первые впечатления после "вляпа". Но — мордой в снег... Охреневание — было. И оно стало ещё больше, когда я увидел в своей груди — торчащую стрелу.

Да ещё и неправильно торчащую: не в глубь моего... очень родного, любимого и уже привычного тела, а вдоль. Его же, родного и любимого. Стрела прошла вскользь. От левой руки до правой. Через грудь тулупчика. Но — не мою. Странно...

И... и чего теперь? Чего с этим делать и как быть?! Как-то... вынуть, наверное, надо? Мешает, однако. Я здесь уже видел, как стрелы из мертвяков вырезали. Но я-то — ещё живой. Вроде бы. А чтоб человек сам из себя стрелы вынимал — я никогда не видел. И попаданцы никогда не рассказывают. Почему-то.

Как-то её надо... ухватить. За какой-то конец. И куда-то... дёрнуть. А она вся такая... намазанная чем-то... Или достать нож и разрезать тулуп? Или как?

Моё ну очень глубокое недоумение было прервано очередным "твоюмать" от Ивашки. Он вернулся на облучок, посмотрел сверху на меня, стоящего на коленях на снегу рядом с санями. Зарычал и, ухватив за шиворот, вкинул внутрь. Отобрал поводья и начал их дёргать. Сухан сзади поднял сани, развернул им задок, ввалился сам, мы встали в колею и поехали.

Я тупо разглядывал эту палку у меня в груди. Тупость была столь наглядна, столь высокой концентрации, что Сухан занялся мной. Сломал оперённый конец стрелы, вытащил оставшийся кусок, внимательно осмотрел наконечник.

Блин! Степняки же ещё и ядом свои стрелы смазывают! Самого Темуджина отравленной стрелой ранили!

Я не Темуджин — наконечник Сухана не заинтересовал. Распахнув на мне тулуп, он внимательно осмотрел тоже порванную на груди свитку. И поцарапанную кольчужку под ней. Аккуратно потрогал колечки на моей груди. Там, где на шнурке, под кольчугой и рубахой, висит костяной палец с его душой. Запахнул на мне одежду и снова улёгся на дно саней.

Ну, факеншит! Ну, мертвяк ходячий! Хоть бы слово какое... Успокаивающее, ободряющее...

— Хреново, боярич, не уйти нам. Погибель пришла. Чего делать-то?

Вот и слово. От Ивашки. Очень... успокоил и ободрил.

Я закрутил головой, пытаясь понять — "на каком свете я нахожусь". И как бы мне на нём задержаться.

Глава 189

Впереди, в четверти версты нахлёстывал лошадей Борзята. Было слышно, как он орёт страшным голосом на свою тройку.

"Слышу звон бубенцов издалёка -

Это тройки знакомый разбег,

А вокруг расстелился широко

Белым саваном искристый снег".

Бубенцы в его тройке уже не звенели, а беспорядочно тарахтели.

Ближе "расстелился широко" и совершенно бесплатно, я бы даже сказал — free, предлагаемый автором русского романса "белый саван". Спасибо, не надо. Рано нам ещё. И вообще, не люблю искрящиеся саваны.

Сзади, в шагах двадцати, шла наша вторая тройка. Ноготок на облучке не орал, но уже крутил над головой кнутом. За его спиной, развернувшись назад, стоя на коленях в санях, Чарджи держал в руках лук. Сбоку, над бортиками саней периодически высовывались и прятались головы Николая и Чимахая. Тонкая нервная организация души Николая наглядно демонстрировалась более высокой частотой мелькания его тыковки.

Ещё дальше, в паре сотен шагов, улюлюкала толпа скачущих серых тараканов. С полсотни. И, судя по их движениям, палки, которые у них в руках, не дротики, а луки. Держат в левой, а не в правой. Но не стреляют. То ли дистанция велика, то ли стрелять вдогонку — очевидная глупость.

Скорость полёта стрелы достигает 240 км/ч. А лошади разгоняются до — 30-50. Что значимо. Добавить 10-20% пробивной силы...

Бить стрелами хорошо или на отходе, когда ты остановился и скорость набегающего противника добавляется к скорости стрелы, или атакуя стоячих, когда добавляется скорость твоего коня.

Беда не в стрелах — беда в конях. За полдня наши кони притомились, да ещё в моей тройке "некомплект". Как быстро они выдохнутся? И тогда нам...

В следующий момент меня приложило об борт саней. Как-то дежавюшно: опять лицом. Сани резко вильнули и понеслись к берегу.

Поперёк реки, поперёк укатанного санного следа, по которому мы удирали, шёл другой — от берега до берега. Вот на него-то, не останавливая, не снижая хода, и повернул Ивашко. Вторая тройка чуть притормозила и повернула за нами.

Мы вылетели по какой-то ложбинке на невысокий берег. Проскочили реденький голый перелесок, за которым оказался обнесённый высоким забором хутор. След саней вёл к воротам в этом заборе, но справа было заснеженное пустое пространство. Замёрзшее озерко? Болотце?

Копыта коней простучали, скрежеща подковами на льду, вынесли нас на другую сторону. Лес, поляна, какая-то просека, снова лес... и ярок. Набитый снегом. Куда мы и влетели. Кони — по брюхо. Приехали.

Поинтересоваться ближайшими планами я не успел. Ивашко стал обрисовывать наше будущее сам:

— Мать твою и Пресвятую Богородицу! Триединого во всех мордах! Сброю — к бою! Всем — на хрен! Ноготок — туда! Коней — убрать! Торку — на ёлку! Всем — с глаз долой! Куда прёшь?! След останется! Стоять молчать ждать! Бегом! Тихо!

Ну, в общем, всё понятно. "Занять места согласно боевого расписания".

Чарджи с луком уже оказался между ветвей довольно высоко на сосне, Чимахай, быстренько срубив в стороне несколько еловых лап, вместе с Николаем заметали следы на снегу. Ивашко снова убедительно сказал на великом и могучем — и они бросили это несвоевременное занятие. Ноготок, уютно завернувшись в свой тулуп, устроился в ветвях ещё одной сосны возле тропы. С другой стороны прилип к стволу и стал как-то... неразличимым Сухан с рогатиной.

Мне Ивашко энергично указал место в стороне, в густом молодом ельнике. С добавлением напутственных слов.

Я, вообще-то, наслышан о разных нетрадиционных формах секса... Но — с молодыми ёлками?! И причём здесь размер бюста Иисуса? А! Понял! Это — иносказательно! Тогда я побежал.

Куда сказано — туда я и устремился. Полный боевого духа, храбрости, отваги и душевного волнения. С шашечкой наголо...

И всё затихло. И стало возможно вспомнить себя.

Так, Ванька. Закрой, наконец, рот — анус простудишь. И перестань вылуплять гляделки — обледенеют на морозе. Вдох-выдох. Тихо. Счас враги прибудут. Почтово-курьерским. Тут мы их всех ка-ак... Или — они нас. Аналогичным "каком".

Николай, отведя вторую тройку вглубь леса, подобрался ко мне с другой стороны. Я чуть... не испугался.

— Николай, а половцы скоро явятся?

— Бог даст — никогда. Свезло нам — мимо жилого места проскочили.

Не понял. А в чём тут везение?

— Поганые теперь этих, местных, жечь да резать будут. Глядишь, нагрузятся и дальше не пойдут. А мы, как стемнеет, вытащимся и дальше потихоньку...

Так это что ж получается?! Что наша удача, счастье нежданное, в том, что мы каких-то здешних крестьян, каких-то людей русских вместо себя этим серым тараканам... которые — степные волки... в пасть бросили?!

— Точно. Началось. Ты шапку-то сними — слышно уже, поганые православных режут.

Я стащил с головы шапку. В тишине зимнего леса откуда-то издалека доносились крики, ржание коней. В той же стороне появился и начал расти в высоту и ширину столб чёрного дыма.

— Так может, пока они заняты, мы коней вытащим и дальше пойдём?

— Мертвяк твой больно хорошо сулицы кидает. Коней им кучу побил, самих пару-тройку. Они теперь в нас вцепились — кровь пролита. Но если у них руки хабаром заняты... ну, не бросать же. А вот дозор по следу послать могут. Будет дозор — мы их бьём и бегом бежим. Не будет — ждём пока они уйдут, и сами уйдём спокойно.