— Извините, я опоздал, — сказал он, когда его отец оторвался от разговора с графом Тартарианом. — Последний отчет Элика прибыл как раз в тот момент, когда я собирался покинуть свой офис.
— Не беспокойся об этом, — сказал его отец немного кисло. — На самом деле ты не так уж много пропустил, так как сегодня нам не удалось сделать чертовски много.
Гарвей хотел бы, чтобы кислинка в этом ответе стала неожиданностью, но сэру Райселу Гарвею, графу Энвил-Рок, было из-за чего расстраиваться. Как старший из двух назначенных соправителей князя Дейвина, он стал главой регентского совета князя, что, должно быть, было самой неблагодарной задачей во всем княжестве. Ну, возможно, кроме нового назначения сэра Корина Гарвея.
Если во всем княжестве было шесть дворян, которые искренне верили, что Энвил-Рок не заключил какую-то личную сделку с Кэйлебом Армаком, Гарвей понятия не имел, кем они могут быть. Помимо Тартариана (которого, вероятно, в наши дни ненавидели так же сильно, как и самого Энвил-Рока), Гарвей мог вспомнить ровно троих советников покойного князя Гектора, которые искренне верили, что Энвил-Рок и Тартариан действовали не только для себя.
К счастью, сэр Рейминд Линдар, который продолжал служить хранителем кошелька, был одним из этих троих. Двое других — Эдуэйр Гартин, граф Норт-Коуст, и Трумин Соутмин, граф Эйрит — оба также согласились работать в регентском совете (хотя и с заметным отсутствием энтузиазма со стороны Норт-Коуста), потому что они поняли, что кто-то должен это сделать. Архиепископ Клейрмант Гейрлинг, чье положение автоматически делало его также членом совета, похоже, согласился с Норт-Коустом и Эйритом в том, что касалось Энвил-Рока и Тартариана, но он никогда не был одним из советников Гектора. Последние два члена совета, герцог Марго и граф Крэгги-Хилл — ни один из которых в данный момент не присутствовал — занимали должности в совете Гектора... и в полной мере разделяли общее подозрение остальной знати относительно мотивов Энвил-Рока и Тартариана.
Отсутствие их здесь сегодня тоже не сделает их счастливее, когда они узнают об этой встрече, — подумал Гарвей, направляясь к своему месту за круглым столом совета. — С другой стороны, я не могу придумать ничего, что сделало бы их счастливыми.
Сэр Бейрмон Чалмейр, герцог Марго, был самым высокопоставленным дворянином регентского совета. Он также был дальним — очень дальним — кузеном князя Гектора, и, вероятно, было не слишком удивительно, что он возмущался тем, что регентом Дейвина вместо него был простой граф. Валис Хиллкипер, граф Крэгги-Хилл, с другой стороны, был кракеном совершенно другой породы. Вполне возможно, что в сложившихся обстоятельствах Марго лелеял какие-то собственные амбиции. Гарвей не думал, что он это сделал, но вполне мог бы, и не без, по крайней мере, некоторого оправдания, учитывая нынешние, необычные обстоятельства. И все же, если у Гарвея и были какие-то сомнения по поводу него, то в отношении Крэгги-Хилла их не было вообще. Амбиции графа были скрыты гораздо хуже, чем он, очевидно, думал, несмотря на то, что, в отличие от Марго, он не обладал ни малейшими притязаниями на корону.
Хорошей новостью было то, что эти двое были в меньшинстве против шести всякий раз, когда дело доходило до голосования. Плохая новость заключалась в том, что сама их неспособность влиять на решения совета только сблизила их. Хуже того, один из них — по крайней мере, один из них — передавал свою собственную версию обсуждений в совете посторонним ушам.
Что, вероятно, объясняет, почему отец не приложил никаких особых усилий, чтобы привести их двоих сюда сегодня, — размышлял Гарвей.
— На самом деле, Райсел, говорить, что мы сегодня ничего не добились, не совсем справедливо, — сказал Тартариан довольно мягким тоном.
— О, простите меня! — Энвил-Рок закатил глаза. — До сих пор нам удалось договориться о том, насколько большое пособие выделить Дейвину из его собственного дохода. Конечно, мы еще не придумали, как мы собираемся донести его до него, но уверен, что мы что-нибудь придумаем... в конце концов.
— Понимаю, что ты, вероятно, еще больше устал от всего этого, чем я, — сказал Тартариан. — И я тебя тоже не виню. Но правда в том, что нам, по крайней мере, удалось разобраться с корреспонденцией генерала Чермина.
— Разобраться? — повторил Энвил-Рок. — Как именно мы "справились" с этим, Тарил? Если я правильно помню, это было скорее получение наших приказов по походным порядкам, чем "разборка" чего-либо.
Очевидно, — подумал Гарвей, — его отец был в одном из своих неважных настроений. Неудивительно.
— Я бы вряд ли назвал их "походными порядками", — спокойно ответил Тартариан. — И ты бы тоже не стал, если бы не был так занят, расточая язвительность.
Глаза Энвил-Рока широко раскрылись. Он начал что-то отвечать, затем явно заставил себя остановиться.
— Хорошо, — неохотно согласился он. — Достаточно справедливо. Я постараюсь не срывать свое плохое настроение.
— Небольшой выпуск пара совсем не помешает нам, Райсел, — сказал ему Линдар с легкой улыбкой. — Это не значит, что остальные из нас не чувствуют себя точно так же время от времени. И все же в словах Тарила есть смысл. Из того, что я прочитал, генерал вице-король — Гарвею было ясно, что Линдар намеренно использовал официальный титул Чермина, — все еще делает все возможное, чтобы не давить на нас сильнее, чем нужно.
Энвил-Рок выглядел так, как будто ему хотелось бы оспорить этот анализ. Вместо этого он кивнул.
— Должен признать, что он, по крайней мере, старается быть вежливым, — сказал он. — И, по правде говоря, я ценю это. Но прискорбный факт, Рейминд, заключается в том, что он не говорит нам ничего такого, чего мы не знаем. И еще более прискорбным фактом является то, что на данный момент я не вижу ни черта, что мы можем с этим поделать!
Он оглядел сидящих за столом, как бы приглашая своих коллег высказать свои предложения. Однако, похоже, ничего подобного не последовало, и он кисло фыркнул.
— Могу я предположить, что генерал вице-король выразил свою озабоченность по поводу последних инцидентов? — спросил Гарвей через мгновение, и его отец кивнул.
— Это именно то, что он делал. И я его совсем не виню. На самом деле, на его месте я бы, вероятно, к этому моменту сделал больше, чем просто выразил озабоченность.
Гарвей серьезно кивнул. Учитывая раскаленную добела волну ярости, охватившую Корисанду после убийства князя Гектора, неудивительно, что княжество кипело от негодования и ненависти. Не было также ничего особенно удивительного в том, что негодование и ненависть, о которых идет речь, вылились в публичные "демонстрации", которые имели ярко выраженную тенденцию перерастать в беспорядки. Беспорядки, которые, казалось, неизменно перемежались грабежами и поджогами, если городская стража или (чаще, чем хотелось Гарвею) морские пехотинцы Чермина не могли подавить их почти сразу.
По странному стечению обстоятельств, люди, чаще всего страдающие от этих поджогов, как правило, были торговцами и владельцами магазинов, многих из которых обвинили в спекуляции и завышении цен, как только действительно начала кусаться чарисийская блокада Корисанды. Гарвей был уверен, что под прикрытием этих беспорядков было сведено немало давних личных счетов (которые, черт возьми, были связаны с лояльностью к Дому Дейкин) — и, если уж на то пошло, что часть этих поджогов была предназначена для уничтожения записей о том, кто кому что должен — хотя он был не в состоянии доказать что-либо подобное. Пока, по крайней мере. Но даже если некоторые мотивы были несколько менее бескорыстными, чем возмущенный патриотизм и ярость по поводу убийства Гектора, нельзя было отрицать неподдельный гнев по поводу "иностранной оккупации" Чарисом Корисанды, который кипел в глубине этого.
И, неизбежные или нет, понятные или нет, волнения, вызванные гневом, имели столь же неизбежные последствия сами по себе. Условия, которые ввел император Кэйлеб, были гораздо менее суровыми, чем могли бы быть, особенно в свете обострения давней вражды между Чарисом и Корисандой. Тем не менее, Гарвей был уверен, что они были более карательными, чем Кэйлеб действительно предпочел бы. К сожалению, император мог читать надпись на стене так же ясно, как и любой другой.
— Согласен, отец, — сказал он вслух. — Полагаю, что в сложившихся обстоятельствах хорошо, что вице-король генерал признает неизбежность такого рода вещей. По крайней мере, он вряд ли будет реагировать слишком остро.
— По крайней мере, пока, — сказал Норт-Коуст.
Граф был коренастым мужчиной, живот которого становился немного толще по мере того, как он приближался к среднему возрасту. В его редеющих волосах все еще сохранилось несколько угольков огненно-рыжего цвета его юности, а серые глаза были встревожены.
— Не думаю, что он, скорее всего, будет слишком остро реагировать, что бы ни случилось, милорд, — откровенно сказал Гарвей. — К сожалению, если мы не сможем справиться с этими беспорядками, думаю, что он будет вынужден самостоятельно предпринять значительно более решительные шаги. Честно говоря, не вижу, чтобы у него был какой-то выбор.
— Должен согласиться с тобой, Корин, — мрачно сказал граф Эйрит. — Но когда он это сделает, боюсь, что это только ухудшит ситуацию.
— Несомненно, именно поэтому он пока проявляет сдержанность, — отметил Линдар. Он слегка поерзал на стуле, повернувшись к Гарвею более прямо. — Что, в свою очередь, приводит нас к вам, сэр Корин.
— Знаю, — вздохнул Гарвей.
— Вы сказали, что у вас есть отчет от Элика? — спросил Энвил-Рок.
— Да. На самом деле, этот отчет, вероятно, ближе всего к хорошим новостям, которые я получил за последнее время. Он говорит, что его конные констебли почти готовы.
— Это хорошая новость, — сказал Энвил-Рок, хотя его чувства, очевидно, были, по крайней мере, несколько смешанными, за что Гарвей его ни капельки не винил.
Сэр Элик Артир, граф Уиндшер, слыл чем-то вроде не самого острого предмета. Вполне заслуженная репутация, если Гарвей собирался быть откровенным. Его не раз обвиняли в том, что он думает своими шпорами, и ни один словарь никогда не собирался использовать "Уиндшера", чтобы проиллюстрировать слова "спокойный аргументированный ответ".
С другой стороны, он понимал, что был не самым блестящим человеком, который когда-либо рождался, и Гарвей знал лучше большинства, что импульсивный граф действительно научился останавливаться и думать — о, по крайней мере, тридцать или сорок секунд — прежде чем броситься в бой. Во многих отношениях он был далек от идеального командира для конных патрулей, которые собирались взять на себя ответственность за поддержание порядка в сельской местности, но у него были две блестящие черты, которые перевешивали любые возражения.
Во-первых, что бы ни думал кто-либо другой, выжившие в армии Гарвея доверяли Уиндшеру так же безоговорочно, как и самому Гарвею. Они знали, независимо от того, была ли остальная часть княжества готова поверить в это или нет, что в сложившихся обстоятельствах никто не смог бы выполнить работу лучше, чем Гарвей, Уиндшер и сэр Чарлз Дойл. Что сочетание винтовок чарисийских морских пехотинцев, дальнобойности чарисийской артиллерии и смертоносной амфибийной мобильности чарисийского флота было слишком сильным для любого простого смертного генерала, чтобы преодолеть его. И они знали, что другой командир, другие генералы, вполне могли бы убить гораздо больше из них, доказывая это. Как следствие, они были готовы продолжать доверять своим старым командирам, и это доверие — эта преданность — была дороже рубинов.
И, во-вторых, столь же важным, как и доверие войск к Уиндшеру, было то, что Гарвей полностью доверял графу. Возможно, не без некоторых оговорок относительно суждения Уиндшера, — признал он, — хотя у него было гораздо больше уверенности в этом суждении, чем у некоторых членов регентского совета. Но какие бы сомнения он ни питал по поводу... проницательности графа, он полностью и безоговорочно верил в преданность, честность и мужество Алика Артира.
Так что, вполне возможно, у него не самый острый ум в княжестве, чтобы пойти с ними. В эти дни я буду опираться на три его качества из четырех и поблагодарю Лэнгхорна, что они у меня есть!
— А как насчет остальной армии, Корин? — спросил Тартариан.
— Могло быть лучше, могло быть и хуже. — Гарвей пожал плечами. — Генерал Чермин вернул достаточно мушкетов нашим общим разрешенным силам, и мы переделали их все, чтобы вооружиться новыми штыками. На данный момент у нас все еще нет никакой артиллерии, и, честно говоря, я не могу винить его за это. И все мушкеты по-прежнему гладкоствольные. С другой стороны, они чертовски лучше, чем у кого-либо другого. Это сторона "могло быть и хуже" — ни один из нарушителей спокойствия, с которыми мы, вероятно, столкнемся, не будет обладать такой огневой мощью, как у нас. К сожалению, у меня и близко нет такого количества людей, сколько я хотел бы иметь. Столько, сколько, я чертовски уверен, нам понадобится до того, как все это закончится, судя по тому, как все идет на самом деле. И все те, что у меня есть, изначально были обучены как солдаты, а не как городские стражники. Пока мы на самом деле не увидим их в действии, я не так уверен, как хотелось бы, в том, что они не будут реагировать как боевые войска, а не как стражники, что может привести к... беспорядку. Это сторона "могла бы быть лучше".
— Сколько их у тебя? У нас? — спросил Норт-Коуст. Гарвей посмотрел на него, и он пожал плечами. — Знаю, что ты разослал нам всем памятку об этом. И я прочитал ее — действительно прочитал. Но, честно говоря, при этом я уделял больше внимания военно-морской стороне дел.
Что ж, в этом есть смысл, — предположил Гарвей. — Графство Норт-Коуст располагалось на острове Уинд-Дотер, отделенном от главного острова Корисанды проливом Ист-Марго и проливом Уайт-Хорс. Уинд-Дотер был почти вдвое меньше острова Корисанда, но на нем проживало меньше четверти общего населения. Большая часть его все еще была покрыта переспелым лесом, и девяносто процентов населения жило почти у самой воды. Народ Уинд-Дотер склонен был считать жителей "большого острова" иностранцами, и (по крайней мере, пока) они казались гораздо менее возмущенными, чем жители Манчира, убийством князя Гектора. В сложившихся обстоятельствах Гарвея на самом деле не удивило, что Норт-Коуст больше беспокоился о том, как морские патрули Чариса могут повлиять на его рыбаков, чем о численности гарнизона, который может получить остров.
— Наши общие силы — то есть полевые силы — составляют чуть меньше тридцати тысяч, — сказал он. — Знаю, что тридцать тысяч звучит как много людей, и, честно говоря, я более чем немного удивлен, что Кэйлеб вообще согласился позволить нам вернуть столько корисандцев под ружье. Но правда в том, что на самом деле это не такая уж большая цифра. Милорд, только не тогда, когда мы говорим о чем-то размером с целое княжество. Пока я могу держать их сосредоточенными, они могут справиться со всем, с чем им, вероятно, придется столкнуться. Однако, если мне придется начать делить их на меньшие силы — а я это сделаю, так же точно, как и Шан-вей, — шансы начнут меняться. Честно говоря, я не вижу никакого способа, которым я смогу разместить отряды везде, где они нам действительно понадобятся. Нет, если я собираюсь держать их достаточно большими, с новыми мушкетами или без них, чтобы сделать любого из нас счастливым.
