Год 2077-й

     — А то! Сам всё это хозяйство видел. С Кувалдой и Длинным Объект вскрывали... Вчера только оттуда...

     Пока Вагон говорил, Цезарь вскрыл пакет с молотовским докладом, зажёг масляную лампу — за окнами стремительно темнело — и принялся бегло читать в свете лампы, рассматривать зарисовки.

     — Что там, Юлий? — спросил его Вагон, подойдя.

     — Маршруты и число патрулей, пересменки...

     — Считай неактуальная информация. — Махнул рукой Степан Хохол.

     — Для нас — да, — согласился Цезарь, — а вот для Молотова и его ребят очень даже актуальная... — Цезарь посмотрел на Железного, предугадав чувства, которые искатель уже испытывал, услышав, что конверт, доставляя который он потерял товарища и едва сам не сложил голову, оказался «неактуальным». Да и развезло Железного от самогонки с дороги. — Вечный с Серьгой везут сейчас приказ Молотову о приведении в исполнение плана подрыва складов с оружием и продовольствием, который вы с Шавой доставили в Батайск. После ки́пиша, который скоро устроят наши в Ростове, маршруты и численность патрулей изменятся с вероятностью в сто процентов, — сказал командир искателей из Октябрьского, продолжая смотреть на Железного. Железный был знаком с Цезарем, но не близко, в Пустошь вместе не ходили. Да и постарше Цезарь был лет на десять, ровесник Ивана Кувалды. — Но, полагаясь на доставленные тобой разведданные, мы можем с большей уверенностью надеяться на то, что с поставленной задачей Молотов справится. — Сказав это, Цезарь подошёл к окну, возле которого курил Железный. Открыта была одна половина окна, возле закрытой створки на подоконнике стояла коробушка с табаком и лежала пачка папиросной бумаги. Достав из пачки листок, Цезарь взял из коробушки щепотку табака, разложил его по листку, свернул самокрутку, проведя языком по краю листка.

     — Понимаю, — помолчав, Железный кивнул. Он вытряхнул пепел из трубки в пепельницу и принялся набивать её новой порцией табака из той же коробушки. — Думаете, если фáшики запасов своих лишатся, на нас войной не пойдут? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь, сосредоточив внимание на трубке, но вопрос был адресован Цезарю, и тот ответил:

     — Не только запасов.

     — А чего ещё?

     Цезарь прикурил самокрутку от предложенной Железным зажигалки.

     — Ты ведь про концентрационный лагерь знаешь?

     — Знаю. Его что ли взрывать? — Железный снова раскурил трубку.

     — Да нет же, не его, — усмехнулся Цезарь. — Диверсию там устроят. Подорвут здание охраны концлагеря, охранников на постах положат... Всё произойдёт одновременно: и взрывы на складах с оружием, и взрывы на продскладах, и диверсия в концлагере... А там несколько тысяч невольников... Половина — бабы и немощные, но найдутся и такие, кто захочет поквитаться с фашистами...

     — Там, Саня, такой пиздец начнётся, что не до нас фашистам будет, — добавил Вагон, принявшийся листать отложенную Цезарем тетрадь.

     — На когда намечается?

     — Да как Вечный с Серьгой туда доберутся, так сразу. Нечего тянуть, — сказал Вагон. — Две недели Молотов там сидит. Уже всё разведал, что мог, а риск раскрытия с каждым днём растёт...

     — Надо признать, — сказал Цезарь, — ваше с Шавой исчезновение нас поторопило. Но оно и к лучшему. Вагон верно про две недели подметил. Про фашистов мы всё узнали, что нас интересовало. Сейчас Молотов с ребятами нужнее здесь.

     За окнами стемнело окончательно. В помещении горели две масляные лампы — одна была сейчас у Вагона, вторая стояла на рабочем столе в другом конце комнаты, за которым сидел Дрон и что-то писал. Хохол с Медведем молча стояли у соседнего окна и тоже дымили.

     — Может, хорош человека голодом морить? — подал голос закончивший писать и отложивший бумаги в сторону Дрон. — Железный! Ты как приехал, сразу сюда пришёл?

     — Ага.

     — Вот! — сказал Дрон, вставая из-за стола. — Давайте-ка заканчивать на сегодня, товарищи!

     Все засобирались.

     — Я часа два назад в столовую заглядывал, — сказал Миша Медведь, поправляя на широком, ручной выделки поясном ремне кобуру с обрезом. — Там бабы голубцы заворачивали...

     — Опять Медведь к Тамаре ходил, — усмехнулся Вагон.

     — Завидуешь, что ли? — серьёзно спросил Вагона Медведь.

     — Да чего мне завидовать, брат... — Вагон хлопнул Медведя по могучему плечу. — Радуюсь я за тебя. Вижу, прибрала к рукам твоё сердце эта Тамара. А у нашего брата искателя как? Где сердце лежит, туда и... нога бежит.

     — Голубцы — эт хорошо! — сказал Железный, выбивая трубку. Курить больше не хотелось, а от упоминания голубцов в животе разверзлась бездонная пропасть. — Но мне бы сначала в порядок себя привести... После трёх дней скитаний воняю как пёс. Не чуете?

     — Не говори ерунды, Саня! — Вагон подошёл к Железному и взял его дружески под руку. — Тут все свои, чистоплюев среди нас нет. Поужинаешь, потом в баню сходишь. А пока ужинать будем, определимся по новой боевой задаче для тебя...

     — Шо, опять к фáшикам в тыл отправите?

     — Нет, — покачал головой Вагон. — Фашисты пока обождут. Есть у нас ещё дома дела.

     Глава одиннадцатая. Неприятные новости

     13 июня 2077 года, бывшая Россия, Ростовская область, Ростов-на-Дону, Новый Город, Рейхстаг, кабинет Фюрера, утро

     Шёл летний дождь. Настоящий ливень. Недели две дул суховей, на небе ни облачка, и вот за ночь нагнало откуда-то с севера тяжёлых пунцовых туч и с рассвета полило... Деревья за окном раскачивались от порывов ветра, разбрызгивая крупные капли с листьев; справа от окна сверху падала толстая струя воды, где-то вдали над мёртвым городом раскатисто гремел гром. Невысокий узкоплечий немного нескладный человек неопределённого возраста стоял у окна и смотрел сквозь стекло рассеянным взглядом. Одет человек был в серую форму подразделения «Молния», без знаков отличия. Он любил дождь, особенно летний. В дождь хорошо думается, а после дождя хорошо гулять; воздух свежий и деревья пахнут. С минуты на минуту должен был прийти Колояр. Восемь минут назад адъютант доложил о телефонном звонке из Штаба ВС НСР. От расположения «Молнии» до Рейхстага пять минут неспешным шагом.

     Стук в дверь. Это адъютант.

     — Да! — ответил человек.

     — Мой Фюрер! — на пороге кабинета появился рослый штабс-капитан с гладко выбритым черепом. На правом виске офицера были вытатуированы две молнии; каждая из молний представляла собой нечто среднее между латинской «S» и символом электричества, какие в прошлом трафаретно наносились на электрощиты. — Прибыл полковник Колояр!

     — Пропустить.

     — Есть! — адъютант исчез за дверью, и тотчас в кабинет плавной бесшумной и вместе с тем стремительной походкой вошёл командир спецназа Нового Славянского Рейха — мощный коренастый лысый как колено, с четырьмя оплетёнными узором из свастик молниями на тяжёлой, словно вытесанной из гранита, голове. Лет военачальнику было под пятьдесят, движения его были скупы и практичны; Колояр двигался так, словно не его собственные ноги носили его, а какая-то неведомая сила.

     — Мой Фюрер! — выйдя на середину кабинета, полковник приветствовал маленького серого человека древнеславянским жестом «от сердца к солнцу».

     — Фёдор Николаевич... — хозяин кабинета подошёл к полковнику и протянул руку для пожатия. — Что-то срочное, не так ли? Удалось поймать того велосипедиста?

     — Владимир Анатольевич, — соблюдя формальность, Колояр обратился к Фюреру по имени-отчеству, — велосипедиста мы не поймали, но узнали — что из себя представляют такие, как он... Но об этом чуть позже. На связь вышла группа дальней разведки. Они узнали, что произошло со «Сварогом».

     — И что же?

     — Мы потеряли «Сварог».

     Фюрер Владимир Анатольевич помолчал, переваривая услышанное. Развернулся, подошёл к окну, посмотрел на покачивавшую мокрыми ветвями берёзу.

     — Что произошло?

     — Группа Яросвета столкнулась с местными...

     — Дикари?

     — Я бы не стал называть этих людей «дикарями». Как выяснила разведка, это селяне. Живут небольшими общинами, которые сами называют «колхозами». В отличие от обычных дегенеративных сообществ, среди колхозников нет людоедства, кровосмешения и мужеложства. Живут трудом: сеют поля, растят сады, разводят скот... Поселения, в среднем, на двадцать-тридцать дворов, грамотно фортифицированны, охраняются, внутри порядок и дисциплина. На территории Кубанской области, бывшего Краснодарского края нам удалось разведать пять таких поселений. Самое крупное — посёлок Свободный. Все вместе эти поселения-колхозы образуют «содружество общин», связанных общими экономическими и... хм... политическими интересами. В каждом колхозе имеются поисковые группы... — таскают всякое из Диких земель. Перемещаются исключительно на велосипедах, как и тот, который положил наших патрульных... С отрядом таких вот велосипедистов столкнулся Яросвет...

     Фюрер отвернулся от окна, посмотрел на полковника:

     — Кто-нибудь выжил? Есть пленные среди наших солдат?

     — Подтверждённой информации о пленных нет. Но не исключено. Мы не знаем точное число погибших. Бой был под Екатеринодаром. На месте боя обнаружена братская могила, которую наши разведчики тревожить не стали... из соображений секретности. Колхозники похоронили наших бойцов...

     — Благородно, — заметил Фюрер, коротко покивав.

     — Да, — сказал полковник. Помедлив, он продолжил: — «Сварог» селяне перегнали в Свободный — так называемую «столицу» своего так называемого «Содружества». Этот факт и даёт нам основания предполагать, что кого-то из команды колхозники взяли в плен. Парусник — техника сложная, нужны определённые навыки, чтобы ей управлять, а от места боя до Свободного — почти тридцать километров.

     — Расскажите о поселениях, Фёдор Николаевич, — Фюрер принялся неспешно прохаживаться по кабинету от окна к стене напротив и обратно. — Вы сказали, что поселения... хм... колхозников фортифицированны.

     — Так точно, Владимир Анатольевич, — полковник оставался стоять на месте, посреди кабинета, лишь каменная голова его медленно поворачивалась на бычьей шее вслед за Фюрером. — В каждом хуторе по две-три вышки с наблюдателями, ДОТы, дома прикрыты вала́ми, окрестности патрулируются.

     — А какова предположительная численность населения, и сколько всего способных воевать мужчин?

     — Семьи большие, детей много, много молодёжи... Предположительно, сто — сто тридцать человек на хутор. В Свободном — около двухсот. Мужчин, способных держать оружие — от одного до троих на двор... от двадцати пяти до сорока человек на хутор. В Свободном, соответственно, от сорока до шестидесяти. Огнестрельное оружие, предположительно, есть в каждом доме, нарезное и гладкоствольное.

     — То есть, всего не более двухсот человек... — Фюрер заложил руки за спину. — Если поселений всего пять.

     — На настоящий момент разведано пять поселений. Посёлок Свободный, хуторá: Красный, Вольный и Октябрьский, а также село Махновка с колхозом имени Нестора Махно. Но я не готов ручаться, что других нет.

     — Надо же какие названия! — Фюрер остановился и посмотрел на полковника. — Это ведь новые топонимы?

     — Так точно, — полковник коротко кивнул.

     — Большевики и Гуляйполе! — Фюрер усмехнулся. — Неужели и правда, коммунисты с анархистами?

     — Не думаю, что колхозники зачитываются Марксом, Лениным и Кропоткиным, — без тени иронии ответил полковник, — но быт у них, я бы сказал, коммунистический. Конюшни, хлева́, амбары — все общие. Во дворах, разве что, небольшие огороды, катухи́ и птичники. Поля общие. Решения принимают на так называемых Сходах...

     Фюрер молча прошёлся по кабинету несколько раз и остановился напротив полковника.

     — Это ведь ещё не всё, что вы имеете сообщить, Фёдор Николаевич?

     — Пять дней назад крупный отряд колхозников появился в районе Новороссийска.

     Фюрер побледнел.