Так что, когда в один из дней, мне попался лоток книжного торговца, я нераздумывая, отдал последние рубли, и приобрел полную библию, в сенодальном переводе, в черном-таком, класическом переплете. И за год, прочел ее от корки-до корки.
Так же, примерно в то время, у меня появилось еще одно, новое увлечение. А увлекся я, и довольно серьезно, Олежкиным синтезатором.
Когда-то впервые, увидев подобный инструмент, в нашем дк. , я подумал что это вещь настолько дорогая и сложная, что позволить купить себе ее, могут только госучереждения, или люди очень, очень состоятельные. Но оказалось, компании выпускающие такую продукцию, учитывали разность покупательского потенциала, поэтому, модели выпускались разные, в том числе, и совсем недорогие. Олегу их Ямаху, привез из Берлина, по просьбе матери, ее брат, который частенько, по работе, ездил заграницу. Этот инструмент, оказался профессиональной моделью, но с слегка ограниченными возможностями. Как объяснил мне Олег, для полноценной работы его конечно нехватит, для чего-то подобного, нужно выложить раз в десять больше, но для нашего города, этот инструмент, уже считался величайшей роскошью. А когда мой друг, впервые подключил его к стоящим тут же Динакордам, и наиграл популярного тогда у нас Дасена, и еще несколько инструментальных вещей, я просто влюбился в этот японский чудо-агрегат. Хотя и поначалу разобраться с техникой игры на нем, мне было непросто, я все же, благодаря своему упрямству, и незаурядному терпению Олега, вскоре стал довольно уверенно исполнять свои любимые мелодии. Я ловил на себе удивленный взгляд Ольги, которая нераз присутствовала на наших занятиях, и однажды, она не выдержав, сказала:
— Алекс, Ты очень способный мальчик! Наш Олежка, почти год занимается, а ты уже играеш лучше чем он!
Я конечно засмущавшись, стал лепетать что-то типа:
— Я давно мечтал. И прочее в таком духе, но Олег, просто и без лишних экивоков, прервал меня, сказав:
— Да ладно, неприбедняйся Ал! Что есть, то есть! У тебя получается все как буд-то ты играеш уже не один год!
И прозвучало это так просто, и без какой-либо зависти, что я еще больше стал уважать этого, безусловно отличного парня, который легко мог свалить самого здорового качка в нашем дворе, и так же легко, мог признать, что кто-то лучше его может играть, на так долго терзаемом им синтезаторе.
И еще, в нашем школьном ансамбле, по протекции одного из богатеньких родителей, провели техническое-переоснащение.
Я попривычке заглянувший, как-то после занятий, к Иван Петровичу, нашему учителю музыки, и посовместительству, руководителю самодеятельности, понастоящему обалдел, при виде здоровенных, цветастых коробок,среди которых, я узнал логотип Ямахи и еще каких-то музыкальных брендов. Оказалось, что теперь, у ансамбля будет самая современная аппаратура, и что, теперь уж-то мы зазвучим.
Короче говоря, с того дня, я посещавший кружок раз от разу, уставший от бональных Ласкового Мая, и наших вечно лажающих, горе-музыкантов, что могли даже самого непритязательного слушателя довести до нервного срыва. Когда наши вокалистки, если конечно так можно назвать двух, далеко несамых первых учениц музыкалки, гасили в зародыше, любой энтузиазм, своим жизнерадостным блеяньем, когда, даже наш очень терпеливый Петрович, начинал при этом, гримасничать так, словно сьел горчицы с хреном, и запил это все касторкой. Я считавший себя довольно сдержанным юношей, глядя на все это, немог сдержать эмоций, и что бы не нахамить там никому, из-за такого, извращенного, культурного -мазахизма, после которого, у кого угодно могла обостриться язва, сославшись на дела, или головную боль, просто уходил.
Однако, с такой аппаратурой, перспективы были, и я с того дня , стал самым прележным участником группы. И конечно, я выбрал главным инструментом, абсолютно новенький синтезатор Ямаха. Как нипытался наш петрвич, пересадить меня на гитару, упирая на то, что я мол, лучший гитарист в школе, клавиши стали для меня, чем-то вроде мании.
Позднее мы нераз выступали на школьных вечерах, что мне очень всегда нравилось. Я помальчишески, еще самоутверждаясь, ощущал себя настоящей звездой. Хотя, конечно нашему коллективу, далеко было даже до самых заурядных груп эстрады, однако, авторитет мой в классе, с того времени, вырос до неимоверной высоты. Особенно этому поспособствовала история, с нашим Колькой Серебрянниковым.
А случилось это, одним предновогодним вечером, когда мы с Катькой, решив немного прогуляться по вечернему городу, хорошо одевшись, вышли водвор. На Катьке была ее белая шубка, и такая же белая, песцовая шапка. В тихо кружащем снегопаде, сзапутавшимися в длинных, чурных ресницах снежинками, моя милая, и так, за последнее время, сильно похорошевшая Катя, казалась мне тогда, какой-то неземной феей.
Мы долго бродили по заснеженным улицам, иногда впадая в детство, то кидая друг в друга снежками, то гоняясь друг за дружкой по свежевыпавшему снегу. Вечер выдался прекрасный, мы болтали о разном, шутили, смеялись, и даже несколько раз поцеловались в одном из подъездов, куда забежали на минутку погреться. И вот, проходя мимо нашего видеосалона, который к тому времени, работал чуть не круглые сутки, мы решили зайти на вечерний сеанс. И хотя фильм уже начался, мы тихонько пробравшись на самый последний ряд, для влюбленных, сели в удобные, мягкие кресла. Я взял Катины ледяные пальчики, в свои руки, и стал нежно согревать дыханием, а когда она наконец отогрелась, я все же, обратил внимание на экран. Фильм был новый, и довольно интересный, так что я, просидел до конца сеанса, невыпуская из руки Катькину , горячую ладошку.
Мне казалось тогда, что вот оно счастье. И что нет ничего прекрасней, вот так сидеть в теплом, уютном зале, держа за руку, свою любимую. Но этот чудесный вечер,увы, закончился не столь романтично.
Когда мы с притихшей Катькой, возвращались домой, я услышал на противоположной стороне улицы, какой-то шум. А затем, раздался страшный визг, и чей-то плачущий голос, громко стал кричать: — Да отстаньте вы от него! Не бейте! Гады! И вдруг оборвавшись , умолк. Незнаю что-тогда двигало мной, бойцовский инстинкт, или то, что голос кричавшей девчонки, мне показался знакомым, однако, я успев крикнуть Катьке, что бы она оставалась наместе, рванул на ту сторону.
Я успел почти вовремя. Здесь четверо подонков, хекая, пинали ногами, чье-то тело, валявшееся в снегу, а пятый, самы рослый хомо-бандитус, держал яростно брыкавшуюся девчонку, засунув одну руку ей под свитер, и что-то там нервно перебирая.
На какие-то доли секунды, я даже растерялся. Они что, прямо тут, на снегу, задумали ее насиловать? Но когда свернувший на соседнем перекрестке автомобиль, осветил мельком, лицо этой девушки, я узнав ее, вмиг сбросил непонятное оцепенение, и как был обучен, стремительно вошел в боевой режим.
Тело работало само по себе, на вбитых за долгие тренировки рефлексах, и когда я-было ощутил где-то на краю сознания, холодно кольнувшую мысль, что так бесконтрольно, я могу кого-то серьезно покалечить, или даже недай бог лишить жизни, все вдруг закончилось.
Здоровенный парень, который так усердно мял грудь, сестре моего однокашника Кольки Серебрянникова, дико завывая, катался по снегу, держась обеими руками запромежность. Остальные же четверо, которым досталось позже, лежали в разных позах, неподавая признаков жизни. Я опустив нервно подрагивающие руки, стоял, наблюдая как Танька, тихо причитая, хлопотала над своим братцем. А когда я уже хотел-было подойти, помочь, за спиной раздался испуганный Катькин голос:
— Сашка! С тобой все впорядке?
Обернувшись, я встретился взглядом с побледневшей, и перепуганной досмерти подружкой.
— Все нормально Кать! Ответил я хрипло. — Почему ты здесь? И сказав, тут же понял, что обидел ее.
Катька как-то жалобно всхлипнув, пробормотала:
— Я испугалась, за тебя! А затем, развернувшись бросилась бежать.
Я догнал ее, лишь у нашей остановки, и ухватив за руку, резко затормозил. От чего, мы неудержавшись на ногах, влетели в здоровенный, пушистый сугроб. После чего, долго отряхиваясь и нервно хихикая, мы выбрались на тротуар, где я постарался в более мягкой форме, объяснить моей любимой. Что если бы с ней там, что-нибудь случилось, я никогда себе бы этого непростил. И что ей, в такой ситуации, лучше было бы дождаться меня, наместе. Поскольку, что там происходило, и сколько было этих подонков, я увидел лиш в последний момент, и случись их десять, или более, я врядли, так легко бы справился с ними.
— И тогда могла бы пострадать и ты! Понимаеш? А я ни за что несмог бы пережить такое!
В общем, когда я крепко прижав к груди, притихшую вдруг Катю, вполголоса выговаривал ей за несдержанность, за спиной раздалось чье-то покашливание, а затем, Колькин, неуверенный голос попросил:
— Алекс! Там они встать немогут!
Я же, развернувшись к своему однакашнику, растерянно протянул:
— Как! Немогут?
На что осмелевший Колька, указав рукой себе за спину, ответил:
— Там Танька побежала скорую вызывать! тот бугай, до сих пор по тротуару катается! Чем ты там его незнаю! Да только видно небыть ему мужиком больше! В общем, ты это ... помоги пожалуйста! Так их нельзя оставить! Замерзнут ведь!
Вцепившаяся в мою руку Катька-было заартачилась, но заглянув мне в глаза, поняла, что ее авторитета в этом случае недостаточно.
А когда мы все прибежали, к месту проишествия, где-то далеко, послышалась сирена, и через несколько минут, выскочивший на дорогу, прямо под колеса, белой машины, как вентилятор, махая руками, Колька Серебрянников, остановил спешащую на экстренный вызов бригаду.
После чего, работнички в белых халатах, без долгих распросов, погрузили в скорую, едва шевелящихся, ночных хулиганов, и даже непопращавшись, рванули вобратном направлении, завывая сиреной, и озаряя все вокруг, синими всполохами.
Да! Вот он, момент истины! Подумал я тогда. Незря мне столько раз было сказанно: Александр, В твои руки вручается серьезнейшее оружие! И то как ты будеш им распоряжаться, зависит только от тебя! И незря олег так часто повторял: Ал, Будь осторожен! Поверь, данная школа, предназначенна для серьезного противника! Так что обычному лузеру, может показаться слишком много! Вплоть до внепланового путешествия к предкам! Короче, держи себя в руках всегда, то-есть не забывай, об этом, даже когда ты очень обижен! Иначе, тебе суждено всю жизнь прожить, сожалея о содеянном!
Эта история, кроме школьной славы победителя, и грозы всей шпаны, имела для меня, серьезные , можно сказать фатальные последствия. О
днако, тогда , побывав в милиции, и исписав там уйму бумаги, я казалось, забыл обо всем произошедшем. И только опасливые взгляды, бросаемые мне вслед, и какое-то, осторожное шушукание за спиной, еще долго напоминали о той злополучной ночи.
А тем временем, настала пора выпускных экзаменов. За окнами мельтешил тополиный пух, и на сердце было так же, легко и привольно. Каждый день, я начинал с утренней пробежки, к которой современем, присоеденилась и Катька. Всегда веселая и счастливая. Казалось, тот зимний вечер, еще больше возвысил меня в ее глазах. И хотя мы неразу больше некоснулись этой темы, я ощущал некие изменения, особенно со стороны Катиных родителей, которые больше небоялись отпускать со мной, свою единственную дочь.
После пробежки, я долго разминался, а затем позавтракав, выбегал на балкон, где еще добрых пол часа, мы болтали, с Катькой, перед тем как идти в школу.
Экзамены я здал на отлично. Так как, мой прежний раздражитель в юбке; Юлька Кимчук, больше совершенно не интересовала меня. Хотя я нераз, ловил на себе, ее странный взгляд. Статус мой последние два года, был чуть ли не самым высоким в школе, возможно это и было причиной. Да вот только, небыло больше у меня к ней, ничего. И хотя Юлька день ото дня все хорошела, и за ней, пытаясь отбить ее у Борьки, ухлестывала добрая половина, нашего района, меня это совершенно неинтересовало.
Я чуть не каждую перемену, бегал к Катьке, и по ее словам, весь женский коллектив, ее класса, дружно ей завидовал.
— Представляеш! Сосмехом, расказывала она. — Когда ты впервые пришел ко мне в клас, у нас произошол настоящий переворот! Все наши ребята, даже самые оторванные, стали тише воды, ниже травы! И здороваются со мной теперь, как с учительныцей! Я прям чуствую себя королевой!
И вот, наконец, прозвенел последний звонок, и расстроганные учителя, а особенно наш, сменивший, ушедшую раньше срока на пенсию Екатирину петровну, класный руководитель, совсем еще молоденькая, симпатичная, выпускница пед института, Альбина Алексеевна, украткой вытирая слезы, пожимала нам руки, желая всего самого лучшего, в нашей, теперь уже взрослой жизни. Я, честно говоря, тоже растрогался. Понимая; что уже больше никогда неприйду я в этот кабинет, и что больше никогда неувижу своих однокласников, в полном составе. Что уже небудем мы больше, прячась в самых дальних закаулках, крутить из обломков пластиковых линеек, мерзко смердящие дымовушки. И небудут уже розоветь наши уши, когда красавица Альбина Алексеевна, неожиданно, застукает нас с шпаргалкой, на контрольной. И еще, многое, многое тогда, хорошее, и не очень, пролетело мимо в памяти, как яркое, живое кино, а когда мы стали прощаться, с учителями, наша Альбина, после всего, вдруг, обняв меня, крепко поцеловала, со словами: — Ну, Александр! Желаю тебе счастья!
Я растерянно глядя на своих однокашников, еще долго хлопал глазами, и под довольные смешки, наших девчонок, размазывал помаду по щеке.
На выпускном, наш школьный ансамбль, по мнению собравшихся, превзошел сам себя. И даже наша розовая Жанна, вечно крашенная в какой-то красно-розовый цвет десятикласница, великолепно отработала все свои песни. И конечно, в тот вечер, я тоже был в ударе. Каждый раз после очередной моей песни, наш клас, аплодировал громче всех, А когда я на бис, исполнил Тальковские Чистые пруды, Меня насильно стащили сосцены, и не отпускали, пока я не перетанцевал со всеми девчонками своего класса. только в тот вечер, я осознал; как же все-таки мне были дороги, эти милые ребята.
Затем, была еще долгая, зарубеж-дискотека, где я успел дважды на прощание пригласить Юльку, и где наши, уже слегка подвыпившие парни, скакали по залу, как дикие мустанги в прерии, нещадно оттаптывая ноги своим партнершам. Я кстати, тоже успел хлебнуть, из одноразового стаканчика, куда мне, Колька Серебрянников, за углом, нашего, актового зала, плеснул граммов сто, Армянского коньяку. Выпив и занюхав, за неимением закуски рукавом, я ощутил, слабый удар, куда-то в область совести, которая не выдержав грубого натиска, здала на время свои позиции, так что веселый и шебутной, я вновь влетел в зал, и тут же, отыскав Юльку, потащил ее в центр танцующих пар. Я видно так и непростил ей Борьку. И хотя сердце мое уже было с другой, перед красавицей Юлькой, пришедшей на выпускной вечер в великолепном, белом платье, в котором, она походила на какую-то зарубежную актрису, было трудно устоять. Глаза ее сияли, и как мне казалось, в этот вечер, она была еще красивей. Но я, приглашая ее танцевать, просто прощался со своей первой любовью. Однако, Юлька видно чего то ожидая, все же, то и дело, заглядывала мне в глаза.
