Ведьмак из старой Москвы: Полная Версия.

— Боюсь, вам не понравится мой ответ, — забылся я, обратившись к нему на "вы".

— Не того ты боишься.

— А почему ты думаешь, что я стану тебе отвечать?

— Потому что тебе это нужно также сильно, как и мне.

Я оценил его ответ. Обычно люди говорят "это тебе нужно больше, чем мне", настоятель же дал понять, что его интерес ко мне практический, если хотите обоюдовыгодный. Ни что так не сближает людей, как понимание общей выгоды, человек слаб и если он не видит причину доброго к себе отношения со стороны постороннего, то возникает сразу чувство неловкости, а то и подозрения. "Не жалей слов" — вспомнил я изречение учителя. Похоже, у нас с настоятелем был один наставник. И все же я решил высказать ему свои мысли, почему нет?

— Меня раздражает, когда просят во имя Христа.

— Ты отвергаешь богочеловека? — спокойно спросил батюшка.

— Нет, не отвергаю. Дело не в этом.

— Тогда в чем?

— Мне кажется, что-то в этом неправильное простить во имя Бога, это одновременно с одной стороны загоняет потенциального жертвователя в угол: как же если откажешь, подать возводишь хулу на Христа! С другой стороны, принижает дающего. Получается, я жертвую не для того, что бы помочь конкретному человеку, причем по доброй воле, а из-за страха перед карой. Я хочу помочь во имя человеколюбия, а не потому, что меня вынуждают. Надеюсь, я доступно объяснил?

— Доступно, хотя и коряво, — батюшка помолчал, собираясь с мыслями, — если человек подает милостыню ради Христа из сострадания, не пытаясь оценить ситуацию, эту милостыню примет Господь. И не спросит с нас, как и на что потратит деньги нищий.

— Просите, и не получаете, потому что просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений.

— Похвально, знание библии, но любое знание можно употребить во зло.

— Даже священное писание? — Я с интересом посмотрел на настоятеля, желая найти на его лице следы растерянности. Однако святой отец был невозмутим. Глубокие морщины лба, немного расслабились, создавалось ощущение, что священник отдыхает беседой.

— Послушай меня сын мой...

— Не смей ко мне так обращаться, у меня есть отец!

— Хорошо, успокойся, просто выслушай. Тебе не надо пытаться разбираться в мотивах других людей, разберись в себе и тогда все станет просто и ясно. Если тебе не нравиться формулировка "Христа ради", значит, тебе не нравится что-то в себе, ибо, неся подаяние ради Господа, ты помогаешь, прежде всего, ради себя. Не оскудеет рука дающего. Пойми, ответ есть в твоем сердце на все вопросы. Если у тебя возникает внутренняя диспропорция между твоими мыслями и поступками, это и есть голос бога. Если ты не хочешь подавать конкретному человеку, Христос тут ни при чем. Не надо везде видеть божье провидение, свобода воли основа христианства. И еще, все твои сомнения от отсутствия веры, на каждом шагу тебя гложут примитивные подозрения из тех, что любят употреблять противники православия, — настоятель развел руками. — Ну, допустим такие, что библия написана человеком, а человек мог ошибаться или намерено исказить факты, что господь создал человека по своему образу и подобию, наделив, стремлением к плотским утехам и значит тешить свою похоть не грешно. Или из новомодных ересей, что Иуда был в сговоре с Христом и его тяжкий грех предательства осознанная жертва, следовательно, вся история православия лжива. Друг мой сомнения не отделяемая часть человеческой сущности, тебе остается только верить или...

— Где же мне взять веру?

— Только в себе. Знаешь когда я всем сердцем поверил в Христа, в бессмертие души, хотя сам уже несколько лет был священником? Когда у меня родился ребенок — сын. Для меня это самое большое чудо и веское доказательство, существования Бога.

— И тебя не возникает сомнений в правильности библии, церковных обрядов, доброты Творца посреди всеобщей греховности? — Я ждал ответ настоятеля с настоящим нетерпением, если бы святой отец (смешно запрещаю ему назвать себя сыном, а мысленно обращаюсь к нему, как отец), ответил твердо, что его не гложут сомнения, я забыл бы эту беседу, ожесточившись еще сильнее, но настоятель не дал четкого ответа. Он поднял желтый лист и начал в него пристально вглядываться, чувствуя мое нетерпение, настоятель медлил с ответом, не выпуская кусочек осеннего солнца из рук, он своим хорошо поставленным голосом начал читать странное стихотворение:

В вышене самом небе

Ветер тучи собирал

Легионы темных светлых

Всех на встречу, он собрал

И подув со страшной силой

Молнией, сорвавшись в низ

Закружил в огне стихии

Не один умерший лист

И еще живые листья

Не приникшие к земле

Закричали, заметались

В смертной пасмурной тоске

Их конец написан в небе

Сильной призрачной рукой

Но пока они в полете

Не предписан им покой

Ветер треплет, их срывает

Гонит весело шепча

Только он не понимает

Он — орудие листа

Я сидел пораженный, боясь пошевелиться, по телу разливался, какой-то новый вид холода, не так хорошо знакомый страха или предсмертный, а странный неудобный, когда незаслуженно хвалят. Или когда ты принял важное решение, но еще не начал действовать, и точка возврата еще не пройдена, но тебя колотит и это не страх, а ожидание будущего.

Вот примерно такой озноб охватил меня, после прочтенного батюшкой стихотворения, на храмовой поляне в окружении янтарных деревьев. Это наивное юношеское творение было написано мной более пятнадцати лет назад, спрятано в самый глубокий ящик души и потеряно не найдя адресата.

— Ответь мне на еще один вопрос, — спросил я самое неважное, первое пришедшее на ум, что бы заглушить в себе полную растерянность. Но как обычно бывает в таких случаях, глупый вопрос выстрелил в десятку. — Если, оказывая помощь, я в первую очередь забочусь о себе, разве это не умоляет факта помощи?

Батюшка поднялся со скамейки. Весь его вид выражал полное удовлетворение беседой. Достав из складок рясы сотовый телефон, он, прищурившись, наверно собираясь узнать, сколько времени, посмотрел на экран. Потом также медленно убрал трубку обратно и пошел в сторону храма.

Я смотрел ему в спину и знал, что настоятель обязательно обернется, так и случилось, пройдя несколько шагов, батюшка оглянулся, я простил ему это позерство, у каждого из нас свои слабости и без некоторых мы бы не были людьми.

Абсолютно серьезно, так, что я сразу почувствовал, что святой отец может быть не только интересным собеседником, но и суровым обличителем грехов настоятель ответил вопросом на вопрос:

— А кто тебе сказал, что помогать себе стыдно?

Я встал со скамейки и низко поклонился учителю.

* * *

Автомобиль затормозил около, стоящей на обочине девушки, облегченного вида. Девушка, надо отметить выглядела отменно, теплая летняя ночь позволяла представительнице древней профессии эффектно продемонстрировать потенциальным покупателям всю подаренную природой женственность. Одетая в короткие джинсовые шортики и обтягивающий упругий бюст топик, она приковывала внимание проезжающих мимо автолюбителей которые, забываясь, создавали аварийные ситуации.

Девушка подошла к машине и нагнулась, давая пассажирам возможность тщательнее осмотреть ее бюст. "Симпатичная", с легкой грустью подумал я, Хачик же напротив, был настроен на грандиозный разврат за чужые деньги. Поэтому, высунувшись из окна чуть ли ни на наполовину своего маленького тельца, жизнерадостно спросил:

— Работаешь?

— Работаю, — согласилась девушка.

Хачик сделал эффектную паузу и произнес,

— А кем?

— Старая хохма, — ничуть не обидевшись, ответила девушка. — Вы по — прикалываться или?.. — не договорила фразу она.

— Геральт! — Хачик повернулся ко мне, и тонко хихикнул, — мы прикалываемся или? Не дождавшись ответа, он повернулся к девушке и пропел, — сколько с нас красавица, ты нам очень нравишься, у меня есть три жены, а четвертой будешь ты!

— Спасибо за комплимент, но четвертой я не буду. Проедите еще где-то километра два, увидите аптеку, напротив будет стоять девушка в красной майке, она вам все расскажет.

— А мне ты, нравишься, — обижено произнес Хачик и надул губы. В этот момент он походил на дикую помесь совы и рыбы.

— Не переживай, — успокоила его девушка, — там, куда вы едите, девушки не хуже.

— Не верю, — сказал ей на прощание Хачик, и уже обращаясь ко мне, произнес, — конспирация, блин!

Машина тронулась. Несмотря на час ночи, движение на садовом кольце в районе курского вокзала было довольно оживленным. Вдобавок пошел противный проливной дождь. Стекла мгновенно запотели, полностью закрыв обзор, я и так варился с духоты, как рак в кипятке, но печку пришлось включить все равно.

Хачик нетерпеливо ерзал на сидении, зачем-то подкладывая руки себе под ягодицы. Маленький смуглый худой менеджер, с жесткими черными волосами он очень походил на Армянина, хотя этнически был русским, за что и получил свое прозвище. Кстати он терпеть не мог, когда его называли этой кличкой, и если это себе позволял не авторитетный с точки зрения Хачека человек, то поддельный армянин, не взирая на последствия бил обидчика ногой в пах. Авторитеты у него менялись часто.

Сгорающий от нетерпения Хачик, открыл окно и жадно высматривал обладательницу красной майки.

— Тормози, — вдруг произнес он, не интеллигентно ткнув пальцем в сторону нужной девушки.

Очередная жрица любви подошла к машине, и я совсем не удивился, когда услышал:

— Проедите еще немного, увидите мост, на него не заезжаете, разворачиваетесь и едите в сторону Курского, у "Людмилы" направо, потом через метров 20 еще раз направо.

— Опаньки попаньки! — вскричал Хачик, закатывая глаза, — да что за такое делается? — Что бы снять проститутку приходится Штирлицами прикидываться. Геральт может им еще из окна выбросится, как знаменитому, отца его за яйца, пастору!

— Успокойся, чем быстрее закончим, тем быстрее...

— Кончим!

— Пошлый ты Хачик.

Мне не хотелось идти на эту корпоративно-банную вечеринку, которая по традиции должна была закончиться хрюканьем допившихся до свинского состояния людей и групповухой с проститутками. Но легенда, заставляла совершать и неприятные поступки.

В оперативный штаб поступила информация, что в городе появился новый демон. Найти его и уничтожить поручили мне. Аналитики дали мне адрес фирмы, которая, по их мнению, находится под контролем демона. Я должен был внедриться в организацию, занимающуюся производством средств спасения, а по сути простым обманом, выколачивая заемные средства из доверчивых, да-да такие еще остались, предприятий и выйти на хозяина. Пришлось устроиться работать на фирму заместителем генерального директора и пока за два месяца мне не удалось ни подтвердить, ни опровергнуть мнении аналитиков. Кроме того, приходилось следовать за директором фирмы, похожим на кабана аферисте, прибывшим покорять Москву из солнечного Магадана, по пятам. Даже в сауну...

Для себя я твердо решил, по возможности, уйти как можно раньше, сославшись на головную боль, но чертов директор, припахал нас с Хачиком. И если последний был в полном восторге от предстоящей оргии, то мне категорически не хотелось в ней участвовать. Тем более, что дома меня ждала самая прекрасная, я не питаю иллюзий, самая прекрасная для меня сейчас женщина — Лиса.

Мне было трудно объяснить свою позицию. Не являясь моралистом в принципе и не испытывая отвращение к путанам, я тем не менее никогда не спал со жрицами продажной любви. Здесь примешивалось многое, если рассматривать жизнь в определенном контексте, то весь мир занимался проституцией, причем мужчины не в меньшей степени, а может даже большей чем женщины. Те же самые ведьмаки. Ведь мы "очищали" людей за деньги и в уничтожении "чудовищ" руководствовались принципом: деньги вперед, так было раньше, так есть и сейчас. Однако моя позиция определяется четко — нет сексу за деньги. Может потому что, я очень хорошо знал к чему, это может привести, а может, было немного противно? Как говорил, с пеной у рта, мой старый товарищ Ширш, — Чего? Да они нам сами должны за кайф доплачивать. Когда-то я так же рассматривал этот вопрос, теперь мне хотелось просто быть любимым той, кого любишь сам.

Завернув за вокзал, мы чуть было, не проскочили нужный поворот. Пришлось сдавать назад. Повернув в нужном месте, сослуживцы оказались перед тяжелыми металлическими воротами раскрытыми настежь, за ними слышался приглушенный смех. Внезапно резануло фарами, из ворот неторопливо выехал джип с двумя мордоворотами на передних сидениях. Не удостоив мою машину взглядом, работники ножа и топора в сопровождении работниц презерватива и гелиевой смазки, презрительно бибикнув клаксоном, уехали по своим мокрым во всех отношениях делам.

— Гомики, — несправедливо обидчиво бросил Хачек, но тут же замолчал, заинтересовано поглядывая, вокруг, когда я аккуратно въехал в распахнутые ворота. А смотреть ему было на что. Около двух десятков девушек различных форм и тем стояли около импровизированного смотрового стенда. Пока Хачик пожирал их глазами, к машине подошла пожилая сильно потасканная женщина, наверно мамочка и сиплым голосом спросила:

— Чего желают господа? Остались девушки по сто, по сто пятьдесят и по триста.

Более опытный в таких делах Хачик, смело вылез из машины, не отрывая взгляд от девушек, он произнес:

— Нам нужны две, по сто пятьдесят, мать честная, — усмехнулся он, — как в ресторане.

— Жанна, Вероника, — позвала мамочка двух жриц любви.

От стены отделились две девушки, когда они подошли ближе; я по характеру склонен к компромиссу, но тут вынужден признать, что компромисс компромиссу рознь. Нельзя сказать, что ночные бабочки были уродливыми, но они выглядели таким нескладным антагонизмом слову женственность, что я почувствовал к ним жалость. Каково же было мое удивление, когда Хачик расплатившись, с улыбкой чеширского кота и замашками барина, уселся между двумя обладательницами понурых бюстов на заднее сидение и милостиво разрешил:

— Трогай.

Я обернулся и изучающее, посмотрел на сослуживца. Под взглядом, обнявший девиц Хачек, как-то поскучнел и опять уселся себе на ладони.

Обратно доехали намного быстрее, неприятный дождик успел кончиться, а поток машин наконец-то иссяк, давая возможность сильнее вдавить акселератор в пол, унося в московскую ночь одинокий автомобиль.

В сауне уже заждались. Хачик отпуская скабрезности, проводил девушек, ежесекундно прикладывая ладони к их попкам, на что куртизанки отвечали жеманным хихиканьем.

Я не спешил окунуться в стандартный мир мелкого бизнеса с его водкой и дешевыми шлюхами, поэтому задержатся возле машины. Остро захотелось сломать чью-нибудь шею, чувство было настолько всепоглощающим, что пришлось заламывать себе руки — не помогало. Тогда я подошел к ближайшему дереву и силой ударил кулаком по стволу. Дерево вздрогнуло, обдав непонятной шелухой, рядом шлепнулась сухая ветка. Я посмотрел на саднивший кулак, крови не было, стертые мозолистые костяшки угрюмо уродовали кисть. Бессмысленность происходящего казалось, отрезвила, всплеск раздражения прошел, уступив место внезапной легкости. Ведьмак во мне отступил, я спустился вниз по лестнице ведущей в сауну и присоединился к сослуживцам.