Небо шамана. 2 часть

Дальше проще, всё на одном уровне, посты и дежурные зенитные расчеты, по кругу не пропуская ни одного, считая секреты. Хотя это скорее не секреты, как я это понимаю, а просто дополнительные посты на ночное время, оборудованные окопчики на двоих с пулемётом. На двух постах часовые дремали, проснуться им уже не придётся. Когда убирал часового на вышке рядом с бараком пленных, караульные овчарки зашлись в истеричном лае, но сделать с этим что-нибудь требует времени, которого у меня нет. Важнее, что собаки устраивают подобные концерты несколько раз за ночь и к этому все привыкли. Поэтому облаянный бегу дальше. С обеими вышками вообще просто получилось, когда планировал думал как делать. Ведь лезть на вышку к часовому нельзя, как и стрелять. Но часовой на вышке тоже считает себя защищённым, ведь как минимум расстояние от тех, кто на земле его защищает. Щелчок бича и один в агонии каблуками по стенкам застучал, другой умер тихо. Хорошо, что я ауры вижу, мне даже не нужно залезать проверять...

Когда прибыл на КПП, за спиной в живых осталось только пять дальних постов, один из которых спаренный и расчёт зенитки, за ангарами возле склада горючего, казармы роты охраны и зенитчиков, дежурный и техники. Казарма большая общая сбоку от неё кухня со столовой, дверь казармы я на всякий случай пока подпёр доской, выломать её не долго, но шум будет, и я его услышу. Главное, прежде чем ломать они какое-то время будут пробовать узнать, что происходит и что с дверью случилось, ведь шума не было. А время для меня сейчас самое дорогое. Я даже дежурку, где сидит дежурный у телефонов и радист на узле связи трогать пока не стал, не успеваю. Уже разогнавшись, не делая труда на подготовку, влетел на КПП, почти одновременно прерывая жизнь немца у дверей и распахивая дверь в будку, где грелись, а вернее, дремали, остальные пять человек. У одного нашёл нужный мне сейчас скорее кинжал, чем нож, и всем нанёс колотые раны в грудь. Последним был часовой у двери, в его груди кинжал и оставил торчать, а его самого привалил в уголке. Теперь можно комэску свиснуть...

Цыганов появился весь возбуждённый и нервный через пару минут. Действительно изматывающее и очень нервное занятие ждать в неизвестности, особенно в тишине, когда вроде ничего не происходит. Помог ему устроиться у амбразуры и показал, как заблокировать входную дверь, чтобы его через дверь сзади не атаковали. Быстро проговорили, что если начнётся серьёзная стрельба и заваруха на аэродроме, пусть запрыгивает на Шельму и двигает к нам на аэродром. Это будет значить, что наш план провалился и нужно сматываться, пока подкрепление со станции к немцам не приехало. А я постараюсь ему поскорее помощь и смену прислать. Пароль "Пастух", прибывшие передадут, что ему делать. Комэск расчувствовался и обнял меня перед уходом. И я побежал дальше. Пробегая, потрепал пришедшую с комэском Шельму, которую сейчас гораздо больше занимали ещё зелёные листочки на кусте рядом, до которых не мешал дотянуться длинный повод...

С оставшимися постами разобрался ещё быстрее и без проблем. Заскочил в дежурку и на кухню, чтобы не оставлять свободных бодрствующих за спиной. Радист нашей встречи не пережил, а дежурного на всякий случай только оглушил и связал, вдруг что-нибудь любопытное скажет или нам узнать понадобится, пусть Васильевич с ним пошпрехает. Пришло время освобождать наших пленных. Не передать словами, как сильно мне не хотелось этого делать. Не потому, что я хотел их оставить в плену. Просто каждый из них — это неуправляемый неучтённый фактор в моём плане, который до этого момента выполнялся филигранно и я полностью контролировал происходящее. Теперь своими руками должен в этот идеальный отлаженный механизм вбросить фактор случайности, вернее тридцать случайностей, а это приговор любому плану. Но нужно направить кого-то в помощь Цыганову, он там один сидит и от неизвестности с ума сходит. Да и здесь ещё куча работы, теперь здесь нужно не только убивать, и они мне нужны прежде всего для контроля территории, ведь я не смогу быть везде:

— Лейтенант Косматенков и старшина Телегин на выход быстро и тихо! — Тихо скомандовал я в едва приоткрытую дверь, за которой в спёртом тяжёлом воздухе спали три десятка человек. К дверям я подошёл с несколькими винтовками, взятыми мной у последних часовых и со снятой с тех же часовых амуницией с боеприпасами. Как и предполагал, выскочившие раздетые Телегин и невысокий, наверно Косматенков, ещё до приветствий получили в руки по винтовке, и это сразу изменило в них всё. Оружие в руках это совершенно другой настрой, да, это личность уже другая. Если выскакивали они с недоумевающими спросонья вопросительными лицами, то сейчас оба уже превратились в бойцов и готовы получать приказы и задания. Для проведения инструктажа мне пришлось зайти внутрь и включить свет. Само собой винтовок на всех не хватило, но их появление и прилаживаемые на поясах ремни со сложной немецкой системой дополнительных ремней, мобилизовали всех моментально. Даже ослабленные не лежали, а приподнялись на нарах, не желая в такой миг пропустить что-нибудь.

— Товарищи! Аэродром уже практически в наших руках, но осталось пара последних усилий. Главное! Запомните, и не дай вам Бог нарушить то, что я сейчас скажу! Запомните три НЕЛЬЗЯ: Нельзя ничего есть! После голодовки от этого может быть очень плохо и даже смертельно, а мне нужны бойцы! Нельзя шуметь, особенно стрелять! Нельзя поворачиваться спиной к любому, пока не проткнул его штыком! Вопросы?

Возникший гомон прекратил невысокий:

— Товарищ лейтенант. Что нам сейчас делать, чтобы помочь?!

Пятерых ослабленных отправил на крышу к пулемётам, они теперь надёжно всю территорию контролируют. Всем объяснено, что каждого немца нужно ткнуть штыком в середину груди, в живот не нужно, вонять будет. Один из пленных не дожил до этого утра, его вычислили как немецкого провокатора. Двоих ослабленных на тюфяках вынесли на улицу воздухом подышать. Троих отправил на КПП сменить Цыганова и сказал им пароль. Позже криком "Пастух" все опознавались при последующей суете и возникновении непонятных ситуаций. Я взял десяток самых крепких и с Телегиным пошёл в казарму. Дневального около оружейной пирамиды вырубил сам, а остальных будили под наведёнными на них стволами, ещё раз приказал даже патрон в патронник не досылать, работать штыком. Обошлось без стрельбы. Телегин знал, что нужно делать, а я побежал в лётную гостиницу, был тут, оказывается, такой двухэтажный домик, я его из поля зрения выпустил. Косматенков с парой ребят двинулся в дежурку, пообещал заняться дежурным, посадить с ним знающего немецкий и посмотреть документы в дежурке и узле связи.

Пока я закончил, в смысле прикончил, четверых проживавших в гостинице и забрал их жетоны, оружие и документы, на аэродроме уже воцарился сущий кавардак. Всюду носилась уйма народа, хотя людей было не слишком много, но впечатление толпы и суеты они создали умело. Наши "освободители" проверили и выпустили четверых "хиви" с парой немецких техников, они выкатили и готовили к вылету один, самый лучший, восемьдесят шестой Юнкерс. Техников, которые отказались с нами сотрудничать, заперли, и с ними ещё предстояло разбираться. И если в казарму охраны я отправил двух бойцов ткнуть каждого убитого в грудь штыком, собрать оружие, документы и смертные жетоны, то в караулке, то же самое проделал сам. В караулке брызги крови заляпали даже потолок, зачем людей лишними размышлениями нагружать.

Вы спросите, почему я так спокойно реагирую на такое количество смертей и убийств? На самом деле я никого не убил! Солдаты на войне вообще никого не убивают! А врагов уничтожают, потому, что в этом их военная работа. С тем же успехом можно спрашивать у косаря, как же ему не жалко косить живые растения? Или у дровосека про деревья. Они ведь тоже живые. Так можно договориться до извинений перед комаром, которого хочешь прихлопнуть у себя на лбу или яичницей на сковороде. А то, что их нужно не просто запереть или связать, а не убивать? Так они ведь солдаты воюющей против нас армии, и не важно с чем они воюют, с винтовкой или здесь на аэродроме с гаечным ключом, да пусть хоть с бумажками в штабе бегает, армия — это сложный механизм и выведение из строя любой его части — это работа военных, а я присягу давал, вернее Гурьянов, но какая разница, если я принял на себя его жизнь. То есть они сами пришли в армию и присягнули, что согласны умереть, так и к чему вопросы? А связать и потом их развяжут, и они снова будут в составе своей армии против нас воевать — это уже предательство с моей стороны. Так ведь всех воров, убийц и насильников надо тоже понять, пожалеть и отпустить. И все эти разглагольствования про гуманизм ровно до того момента, пока не упрут твой кошелёк и не зарежут твою родную бабушку. А враг, воюющий против тебя — это гораздо хуже любого вора или убийцы...

Вообще, если группе военных числом более трёх поставить задачу, то начнётся такой шум и гам, что для непривычных и далёких от военной службы становится страшно, и они теряются. На самом деле, вполне себе жизненный процесс, а то, что команды и организационные матерки грохочут как канонада, так, это мелочи и даже ускоряют процесс. По полю сквозь весь этот шум, подобно какому-то легендарному полководцу с отставленной в сторону больной ногой верхом на Шельме, кажется проникшейся выпавшей ей важной ролью, разъезжает Цыганов. Когда народ узнал, что ими командует не просто капитан, а целый Герой Советского Союза их воодушевление достигло небес, и сейчас комэск пожинал реальные плоды славы. Но это я ёрничаю, можете считать, что завидую. На самом деле Васильевич действительно взял ситуацию под контроль и его награды сыграли в этом немаловажную роль. Хоть, как он потом признался, так и не понял, как удалось взять аэродром и перебить столько охраны без единого выстрела и потерь с нашей стороны. Но сейчас он не вдавался в такие мелочи. Полным ходом шла подготовка к вылету выбранного Юнкерса. Как оказалось, выбора у нас не было, потому, что все три транспортника были с других аэродромов, а здесь застряли из-за разных поломок в ожидании запасных частей. По ходу выяснилась ещё одна удивительная подробность: лететь с нами согласились только пятеро и двое лежачих. Остальные решили пробиваться по земле с захваченным на аэродроме оружием и на машинах. Хотя, больше в Юнкерс втиснуть наверно можно, но человека три максимум, всё-таки бомбардировщик совершенно не приспособлен для перевозки людей. У него даже отсек для бомб так устроен, что для каждой бомбы своё место и человеку туда не влезть. Когда я выразил удивление, комэск показал на подготавливаемый транспорт, а ребята к вопросу подошли капитально и с размахом. Сейчас они устанавливали на открытый кузов бортового автомобиля с молнией на решётке двигателя спаренный ДШК с крыши, а в другую машину грузили припасы и несколько человек занимались блиндированием бортов и самой машины. А вообще колонна состояла из трёх больших машин, и спереди стоял неизвестно какими путями попавший на аэродром наш маленький пулемётный броневичок БА-20. Оказалось, что уже даже есть договорённость, что и Шельму они с собой заберут. Сначала из-за того, что в бомбардировщик все не влезут, а потом мысль им самим понравилась. К слову, здесь очень немногие готовы рискнуть подняться в воздух...

— Нет, нам так даже проще, вдевятером нам долететь будет гораздо легче...

— Нет, полетит десяток, ещё возьмём на всякий случай одного немецкого техника, который в случае необходимости поможет с управлением самолётом...

— Ну, десяток то такой мамонт упрёт, даже с полными баками топлива...

— А Телегин просит ему разрешить на Хеншеле лететь и там у него стрелок сзади будет, дескать, лишний ствол, если что прикрыть смогут, как ты на это смотришь?

— В принципе скорости у самолётов одинаковые, прикрытие из него конечно еле-еле, разве, что заслонить сможет и внимание на себя отвлечь, да и нам будет на двух человек полегче...

— А чего тогда мнёшься?

— Да сам самолёт мне не нравится... Слушай. А ничего больше нет?

— В том и дело. Слава уже всё облазил и техников опросил, но рвётся сам за штурвал сесть, говорит, пока проверки, туда-сюда, когда ещё удастся за штурвалом посидеть, может и не придётся больше вообще, сам же знаешь, как могут всё развернуть...

— Что тут скажешь, пусть летит, а кого он себе в пару берёт?

— А есть у них ещё один истребитель, только он на ЛаГГе летал, во втором вылете, как говорит, варежкой прохлопал и мессера не заметил, из самолёта выпрыгнул и приземлился прямо в руки немцев. Сержант Михалёв, Качу перед самой войной закончил, а полетать так и не успел. Вроде неплохой парень...

— Ладно! Это понятно, а что вообще тут происходит? Кто-нибудь минированием занимается?

— Обижаешь! Всё делается! Под каждый оставляемый самолёт притащили такие здоровенные бандуры вроде наших четвертьтонок, там один техник оружейник командует, и такими же взорвут все строения. Всё, что остаётся из зениток и того, что не заберём на склад ГМС, после подрыва загорится и точно непригодным к использованию станет. Тут такие планы!... — Цыганов это таким тоном и с такой радостной улыбкой сказал, что я на всякий случай осторожно спросил:

— А мы вообще сегодня отсюда улететь планируем?!

— Ещё не больше часа и мы на взлёт, а остающиеся ещё минут через двадцать-тридцать с подготовкой подрыва закончат и тоже поедут...

— Тогда ладно. Пойду, я, командир...

Он махнул рукой и поехал куда-то на командирский выпуклый глаз прикинуть, проверить и направить. Мне сказал только проконтролировать погрузку жетонов и документов убитых и наших личных трофеев. А мне ещё с караулкой закончить надо было. Шёл и думал, если четверть тонны везде подорвут, от тел одни хлопья останутся, но лучше уж доделать всё намеченное, всё равно нужно документы и медальоны с тел собрать. Как ни крути, а по возвращении нужно будет объясняться и желательно с вещественными доказательствами, где это мы целую неделю шлялись и дезертирствовали, когда сослуживцы воевали и кровь проливали...

После караулки меня подхватил и потянул с собой Косматенков. Встал вопрос, что делать с техниками. И с ним почему-то ко мне, а не к комэску. Похоже, что в этой компании должность главного душегубца моя окончательно. А что делать? По мне так вообще не вопрос, враг он враг и есть, чего слюни пускать? Пошли с ним разбираться с техниками и прочими из обслуги, кто оказался живыми и под арестом. Надо было сразу со всеми кончать, а то теперь проблемы лишние. Видимо что-то уловив в моём взгляде, штурман по пути попросил меня по возможности не всех убивать. С чего это его так на гуманность потянуло не знаю, может слишком сильное впечатление произвела на него полная караулка мёртвых немцев или как в казарме мы с Телегиным и помощниками немцев будили и штыками сразу прикалывали, вот ведь изверги, велели всех штыками в грудь тыкать. Чего будили? Кто-то мне говорил, что если спящего убить, то он уже убитый может дёргаться и даже кричать. Я сказал, а Телегин не обсуждая стал делать. Кремень — парень. Двое из наших помощников минут десять потом желчь отрыгивали. А тут штурман отжигает НЕ УБИВАЙ. На пролетарскую солидарность пробило? Местным иногда мозги перекашивает, я даже теряюсь от их загибов...