Шипы

Ночь после суда он не спал. Ему и раньше случалось проводить ночи без сна, и тогда Галлахер просто лежал на спине, заломив руки за голову и раздвинув ноги так, чтобы пятками касаться уголков постели. Лежал и вспоминал прошедший день или думал о будущем, стараясь представить его себе во всех деталях. Но в этих мечтах никогда не было места тому, что случилось с Рози Ричардсон и ее родителям. До этой ночи.

Непрошенными возвращались голоса, лица, упреки, стук молоточка судьи и тихий шелест проклятья. По распластанному телу прошла судорога. Галлахер со стоном повернулся на бок и сжался в комочек. Стало немного легче. Полежав и успокоившись, Галлахер скатился на пол и достал из тайника под кроватью бутылку виски. Стакана не было, и он сделал несколько глотков прямо из горла. Обжигающая жидкость потекла по пищеводу и нашла приют в желудке. Галлахер забрался обратно на постель и затих. Не замечая этого, пальцами он потирал собранную заново нижнюю челюсть.

Ночь прошла как в бреду. Галлахер еще несколько раз прикладывался к заветной бутылке, так что ее содержимое резко убавилось в объеме. Ему все чудился проклинающий шепот, и Галлахер сжимался сильнее и сильнее, но не мог исчезнуть и не слышать.

Похмелья не было. Организм, отравленный адреналином, выжигая алкоголь намного быстрее обычного. На рассвете Галлахер спустился вниз выпить чашку кофе. На его плече был маленький рюкзачок со всем необходимым, в том числе и с недопитой бутылкой виски. Стараясь двигаться бесшумно, Галлахер сварил себе кофе и выпил его, наслаждаясь каждым моментом. Надо было торопиться, пока не проснулась мать и не пришла готовить завтрак. Джин достал из кармана рубашки записку и аккуратно поставил, прислонив к кофеварке. Потом окинул кухню прощальным взглядом и вышел.

Он не стал брать свою авиетку, чтобы потом ее не пришлось пригонять обратно, а добрался до Далласа на попутках. Зашел в первый же вербовочный пункт, который попался ему по дороге, и подписал контракт. В полночь, когда в Доме на холмах Джин Галлахер глотал виски и пытался избавиться от лишнего голоса в своей голове, ему исполнилось восемнадцать.

...я уже умер и просто не знаю об этом? Что там, за чертой, куда мы уходим после Смерти? Что в ЕЕ Садах? Холод? Пустота? Тьма? Одиночество? Нет никаких объективных признаков жизни и не-жизни. Что происходит, когда тело умирает? Может быть, на самом деле мы остаемся жить, просто это другой уровень жизни? Кто может дать обоснованную гарантию, что это не так? Если я умер, то когда это случилось? Я не знаю. Возможно, в одно из нападений монстров. Или ядерный взрыв от корабля накрыл нас до того, как мы влетели в защитное поле. Мои радиоактивные останки дотлевают у подножия "Ричарда Плантагенета", а я не знаю об этом. Или уже здесь, на корабле. Я сошел с ума и задохнулся или покончил с собой. Безумие... оно как Смерть, можно никогда о нем не узнать. Каждому воздастся по вере его. Не помню, кто это сказал. Но все это ложь. Смерть ничего не меняет. Только здесь очень холодно и темно. Иногда я слышу, как кто-то плачет во тьме, но не могу никого найти. Может быть, когда я долечу до Земли, окажется, что там никого нет? Мне так страшно, мама. И Гордон почему-то все не приходит. А вдруг я уже никогда не вырвусь из пустоты космоса? И еще звезды. Они смотрят мне прямо в душу. Острыми зубами они выгрызают мой разум. Но это хорошо. Если я сойду с ума, я хотя бы не буду бояться. Почему ты больше не приходишь ко мне... Я хочу домой... Здесь холодно... страшно... больно... Почему тот, плачущий во тьме, никак не успокоится или не умрет? Или он уже умер, как и я? У меня очень болит горло... иногда тошнит, но выходит только черная слизь... может быть, одна из тех тварей теперь живет во мне... может быть, я становлюсь ЧАСТЬЮ? Почему все так случилось... я не знаю... почему падает карточный домик... иногда это случается просто так, безо всяких причин... это карма, в которую верит Ли... верил... я должен говорить — верил... как странно... если я умер, то почему они не со мной... только иногда я слышу их голоса... где вы сейчас?.. почему я все время один... один... холодно... так холодно...

У него были нереально нечеловечески голубые глаза. В первую очередь люди замечали этот невозможный цвет, а потом уже красивое все остальное. Такое ощущение, что всю свою жизнь Джин Галлахер просидел на спайсе.

Ему снился кошмар. Или это был не кошмар и вообще не сон. Галлахер уже давно утратил связь с реальностью. Он вел корабль чисто на своих условных пилотских рефлексах и то, как ему повезло долететь до границы системы, осознал только несколько месяцев спустя. Большую часть времени он вел диалоги с призраками погибшей друзей, иногда с матерью. Или — лежа на полу где-нибудь в углу, сжавшись в комок и пребывая в беспамятстве. Или — ему снился кошмар.

На границе обитаемого космоса он уловил сигнал станции "Нинья", названной так в честь одной из каравелл Колумба. Кажется, "Ричард Плантагенет" и раньше выходил на связь, когда выныривал в пространство Эйнштейна, но Галлахер не мог бы за это поручиться. Слишком зыбкой была грань между тем, что есть, и тем, чего нет.

И вот, проговаривая про себя каждое действие, Галлахер вышел на связь со станцией. Диспетчер — молодая темноволосая женщина в форменном кителе и пилотке. Тепло улыбнулась ему, ничуть не выдав недоумения от того, в каком состоянии находится пилот, и сказала:

— Добро пожаловать в Солнечную систему. Орбитальная станция "Нинья", диспетчер Юнг. Пожалуйста, назовите себя.

Мобилизовав остатки угасающего разума, Галлахер назвал себя и послал идентификационный код. Некоторое время диспетчер Юнг проверяла данные, а потом уточнила:

— Мистер Джин Галлахер?

Длинная пауза.

— Да.

Диспетчер продиктовала ему курс внутри системы и добавила:

— На Луне вас ожидает мистер Уильям Тодгард. Ваш корабль может быть подвергнут процедуре автоматической посадки. Пожалуйста, будьте готовы.

— Я понял.

— Всего доброго.

Она ослепительно улыбнулась и отключилась.

Галлахер погасил монитор и следующий час тупо созерцал навигационную панель. Он должен был бы сейчас смотреть вдвое, потому что внутри системы движение в космическом пространстве было намного плотнее. Вместо этого он думал о Смерти и о безумии и пытался найти объективные признаки того, что с ним не произошло ни того, ни другого. Так и не придя ни к какому выводу и напрочь позабыв о бдительности, он поплелся в свою каюту принять душ и вообще привести себя в порядок. Почему-то это казалось очень важным — выглядеть так, как будто ничего не случилось.

Он долго стоял под струями воды, сгорбившись и опираясь одной рукой о стену, а другой обнимая себя за шею. Стоял, не замечая, что забыл добавить горячую воду, и поток холоден, как лед. Ему теперь было холодно постоянно, так какая разница? Губы беззвучно шевелились, потому что сознание давно уже расслоилось под воздействием алкоголя и наркотиков, которые Галлахер нашел в медблоке корабля. И там, на глубинных уровнях он вел бесконечный диалог с призраками тех, кого уже не было. А если и призраки покидали его, то он разговаривал сам с собой.

Одевшись потом, Галлахер вернулся в рубку управления, сел в а-кресло, отвернувшись от панели, и стал просто ждать.

Alles. Он был один на один со своей судьбой. Галлахер напряженно вслушивался в окружавшую его тьму. Кажется, прошла вечность перед тем, как он — не услышал — почувствовал легкие шаги. Так ходят только кошки и призраки. А потом из темноты выступила мерцающая фигура, похожая на туман. И голос Гордон:

— Пришло время.

Она подошла к креслу и присела на подлокотник. Галлахер взял ее невесомые пальцы и прижал к губам. И так приятно было целовать эту бесплотную руку, что он не мог заставить себя отпустить. Прошептал прямо в нее:

— Ты уходишь?

— Я должна. Мне больше нельзя здесь оставаться. ОНА зовет меня.

— Я не хочу тебя терять. Снова. Что будет, если я пойду с тобой?

— Еще нет. Еще не время.

— Я устал.

— Прости...

Гордон отняла свою ладонь. Он хотел остановить, задержать, но она ускользала от него, исчезала, уходила.

— Мы будем вместе, — голос Гордон терялся, — Не сейчас. Я должна уйти. Но я буду ждать тебя.

Последние секунды они были вместе: умершая женщина, не пожелавшая покоя, и мужчина, готовый умереть ради нее, но не взятый Смертью. Они могли снова касаться друг друга. Галлахер обнял трепещущее бесплотное тело и крепко прижал к себе. Он целовал ее губы и не мог оторваться. Смотрел в ее глаза и не мог наглядеться. Все ждал, когда сгинет Смерть, и не дождался.

— Как ты прекрасна, девочка моя.

— Я буду ждать тебя.

— Я приду.

Галлахер увидел, как вместе с ней исчезает весь мир. Его мозг заливало белым светом, растворившим реальность. Перед ним промелькнула вся его жизнь, но он больше не боялся Смерти. Он улыбнулся так же, как в прошлой жизни, открыто и счастливо. Теперь перед ним была открыта Вечность.

Бред или явь? Нет ответа.

Лейтенант Джин Девро был одним из трех человек, которые должны были подняться на борт "Ричарда Плантагенета" после автоматического приземления. Им ничего не объясняли. Им просто дали приказ: обыскать корабль, найти всех, кто будет на борту, возможно, одного-единственного человека, и доставить прямо в руки тех, кто будет ждать снаружи. Девро как командир оставил себе рубку управления. Второй человек пошел осматривать жилую палубу, а третий — хозяйственную часть. В машинное отделение они решили спуститься втроем.

Дверь в рубку управления была открыта, и еще на подходе Девро увидел, что люди там. Один или двое — он не мог понять. Было там что-то неправильное, что вызывало беспокойство и щекотало нервы. Рефлекторно Девро сжал станнер, подбираясь все ближе и ближе. И возник на пороге бесшумно, как закованный в броню ангел возмездия.

Их было двое. Все-таки двое. Мужчина сидел в а-кресле, повернувшись лицом к двери, и смотрел перед собой пустыми глазами. Ровная спина, вскинутый подбородок и застывшее совершенство лица наводили на мысль, что он мертв, и это трупное окоченение сделало его таким. Рядом, на подлокотнике, сидела девушка, такая же пугающе совершенная и неживая. Пальцы их рук были переплетены, словно вросли друг в друга. И от них веяло такой жутью, что Девро невольно содрогнулся. Сморгнул. И ничего не стало. Видение исчезло.

Он был один. Видимо, Джин Галлахер, судя по голографиям, которые им показали. Вот только узнать его было почти нельзя. Он полулежал в кресле, склонив голову к плечу и прикрывая глаза рукой. Пальцы мелко вздрагивали. Не было мертвой отрешенности. Не было девушки. От него исходила не жуть, а тоскливая обреченность. Ему было плохо настолько, что только слепой мог это не видеть.

Девро растерялся. Что это было? Галлюцинация? Но почему? Что, во имя Бездны, с ним только что было? Некогда сейчас разбираться.

Шлем сказал голосом полковника Тодгарда:

— Девро. Это Галлахер. Выводи его.

И ни слова — о той, другой. Значит... ничего не было. Ему показалось. Ему просто показалось.

— Понял.

Подняв забрало, Девро шагнул в рубку управления.

— Джин Галлахер?

Сидящий вздрогнул, медленно ответ от лица руку и поднял взгляд на Девро.

У него действительно были пустые глаза. Не выражающие абсолютно ничего. Губы скривились в подобии усмешки, скорее похожей на оскал. Несколько секунд Галлахер рассматривал непрошенного гостя, а потом спросил. Голос прозвучал, как жесть:

— Ты кто?

— Лейтенант Девро.

Снова изучающий взгляд, способный вынуть душу. И резкое:

— Я тебя не знаю. Пошел вон из моего глюка.

Галлахер закрылся рукой и снова погрузился в транс. Было устойчивое ощущение, что он собирается провести в этой позе остаток жизни.

Девро оторопел. Их не предупредили, что Галлахер может быть невменяем. Хотя где-то было даже забавно чувствовать себя чьей-то галлюцинацией. В мысли снова вклинился голоса Тодгарда:

— Девро. Присмотри за ним, я сейчас подойду.

— Да, сэр.

Двое других доложили, что корабль пуст, и Девро приказал им выходить. Галлахер сидел, расставив для устойчивости ноги и созерцая что-то недоступное. Вторая рука покоилась на подлокотнике, и Девро разглядел свежие ссадины на костяшках. И еще — рукоять ножа, выглядывающую из берца. И обтянутые кожей выступающие скулы. Много мелких деталей, которые ясно свидетельствовали о том, что последние несколько недель были не самыми лучшими в жизни Джина Галлахера.

А вот и полковник Тодгард, без брони и без оружия. Девро сделал движение, собираясь прикрыть его, но Тодгард поднял руку, давая понять, что все в порядке. Девро отступил, но на всякий случай взял Галлахера в прицел.

Полковник подошел к неподвижной фигуре и тихо заговорил, тронул за руку. Девро не мог разобрать слов, но, кажется, Тодгарду удалось привлечь внимание Галлахера. Тот выпрямился и начал отвечать. Несколько фраз, и Галлахер закрыл лицо руками и сгорбился, плечи вздрогнули. Девро почувствовал желание отвернуться, чтобы не видеть этого проявления чужой слабости.

На то, чтобы убедить Галлахера, что все это не его очередная галлюцинация, понадобилось почти полчаса. Все это время Девро провел в готовности выстрелить в любой момент. Наконец, полковник бросил на него быстрый взгляд и жестом дал понять, что они готовы идти.

Галлахера мотало из стороны в сторону, как пьяного. По некоторым признакам Девро определил, что это предположение не беспочвенно. Он все время что-то бормотал еле слышно, все продолжал свой диалог с кем-то невидимым. И это безумие все длилось и длилось, и в какой-то момент Девро показалось, что рядом с ним действительно идет как-то еще. Призрачная фигура из серебристого тумана.

Его поместили в госпиталь Лунного гарнизона, в отдельную палату, к дверям которой приставили вооруженную охрану.

Полковник Тодгард полдня просидел в комнате отдыха, дожидаясь, пока закончится обследование. В этом не было необходимости, но ему казалось, что если он уйдет, вернется в гостиницу, где остановился, то снова произойдет что-то плохое. Кроме того, он полагал, что разведчики засекретят все, до чего только дотянутся, и хотел перехватить хотя бы информацию о состоянии здоровья Галлахера.

Медленно, капля по капле, истекало время. Тодгард то садился на жесткий диванчик, то нервно мерил комнату шагами, то подходил к окну. Девять на двенадцать шагов. Умное окно улавливало его приближение и каждый раз показывало новый пейзаж. Полковник заметил первые две перемены, а потом перестал реагировать. Он держал себя в руках, и на это уходило слишком много сил. И еще он старался не думать о Ли и о том, что там у них случилось. Пока Галлахер не придет в себя и не сделает доклад, строить догадки не имеет большого смысла. Эта сдержанность отнимала остатки ресурсов. Ему нестерпимо хотелось выпить... ну, хотя бы кофе, но для этого надо было идти в гарнизонную столовую. Нет, лучше он подождет.