Ядерный Ангел

— Нет! — Я взял девушку за плечи и поразился, до чего же она хрупкая и легкая. Ощутил ладонями идущее от нее мягкое, почти детское тепло. Будто синичку в руки взял. Губы у меня задергались, изнутри накатило к горлу так, что я с трудом взял себя в руки. — Это ничего не значит. Мне фиолетово, что они там с тобой сделали. Для меня ты — женщина. Единственная, любимая и желанная. Я отменяю план Мюррея. Плевать мне на него и на американцев! На весь этот гребаный мир плевать. Мы сделаем так, как я предлагаю. И я справлюсь, Кис. Верь мне. Я покончу с этим кошмаром. А уж если у меня не получится, тогда это сделаешь ты, мой ядерный ангел. Мне уже будет все равно, я не буду всего этого видеть и знать. И буду ждать тебя там, у ворот. Ермолай!

— Слушаю! — Архистратиг немедленно вошел в кабинет.

— Скажи мне, я могу перед операцией назначить своего преемника?

— Конечно, это полное право Создателя.

— Если я погибну, меня сменит Алина, — я ощутил какую-то странную непонятную радость. — Уж она точно откроет для вас райские врата! А теперь дайте мне несколько часов, чтобы ощутить себя живым человеком, а не живым Богом. А потом начнем нашу войну.

Глава пятнадцатая: Логово

Быстрое путешествие в этой локации невозможно.

На исходе ночи я все-таки заснул. Отключился, забылся счастливым сном, как ребенок после своего дня рождения. Сжимая в объятиях лучший подарок, который мне когда-либо дарила жизнь — Алину.

Всего несколько минут полузабытья, но я успел увидеть во сне нашу старую квартиру в Колпино. Мою комнату с обоями в мелкий голубой цветочек, пианино у стены, старый музыкальный центр на тумбочке в углу. Я услышал мамин голос с кухни — она занималась английским со своей ученицей.

— My sweet, — говорит мама, — повтори, пожалуйста! Такие теплые, нежные слова. Интонация должна быть мя-а-а-гкая. Послушай — "my sweet"...

— My sweet, — повторяет звонкий девичий голос. — Мой хороший. Лешенька, мой славный...

Моя комната исчезает, надо мной низкий неровный потолок из серого бетона, весь в пятнах копоти и грязных разводах. Я снова в бункере 43-530. Шумит нагнетающий в подземелье воздух вентилятор. Алина смотрит на меня, и в ее огромных глазищах отражаются огоньки горящей на столике свечи.

— Лешенька, — шепчет она, улыбаясь, — ты так хорошо спал. Как ребенок. Устал со мной, бедненький.

— Устал? — Я пытаюсь окончательно проснуться. — Да разве можно с тобой устать! Нет, просто сморило.

— Уже утро. Сейчас там, наверху, светает.

— Пускай светает, — я привлек Алину к себе, и мы начали целоваться. Я забыл обо всем. Для меня в те минуты в мире не существовало ничего, кроме этой комнаты в бункере, этой постели и этой женщины, которая стала для меня всей Вселенной. Даже подходящих слов не могу подобрать, чтобы описать свои чувства — это надо почувствовать, пережить. Не представить с чьих-то слов, а пережить самому. Назвать это счастьем — слишком просто, банально, избито. Любой самый возвышенный эпитет для Алины казался мне блеклым, недостойным ее. Тогда не хотелось ничего говорить, и сейчас не хочется.

Ночью я несколько раз подумал о Марике. Вспомнил, как она выхаживала меня после Колошар, как я пытался ее спасти из Кубикулум Магисториум. И мне стало не то, чтобы стыдно — как-то горько. Марика, конечно, не заслужила того, что я сделал. Но я нисколько не жалел о своем выборе. Может быть, придет время, и я буду раскаиваться. Но не сейчас, не в эти минуты, когда не думаешь ни о прошлом, ни тем более о будущем, которого, возможно, у меня просто нет. Алина со мной, и ничего больше я не желаю. Вот только жаль, что ночь не может продолжаться вечно...

— Для меня ты все под Небом: для меня ты вся Земля, — шепчу я на ушко Алине, хватаю губами ее волосы, вдыхаю их сладковатый весенний запах.

— Красиво. Ты всегда так красиво говоришь. Сам придумал?

— Это Мильтон. "Потерянный Рай". Когда любишь ангела и любим ангелом, вспоминается только высокая поэзия.

— Лешенька, можно я с тобой пойду?

— Нет. Нельзя, милая. Если ты будешь рядом, я не смогу избавиться от страха. Не за себя буду бояться, за тебя. Наделаю ошибок. — Я взял ее пальцы в свои ладони, поцеловал их кончики. — Ты будешь меня ждать?

— Глупый! — Алина обхватила меня за шею, прижалась к моей груди своими упругими маленькими грудками, обожгла живым возбуждающим теплом. — Буду ждать, сколько попросишь. И буду мстить, если погибнешь.

— Ты всегда так легко говоришь о смерти.

— Сегодня я счастлива. Счастливые люди умирают легко. Они знают, что уже получили от жизни то лучшее, что она может дать.

— И я счастлив, Кис. Моя Кис, моя "Ньюки Энджи".

— Почему ты улыбаешься?

— Вспомнил одну старую песню. Она так и называется "Энджи". Ее пела одна группа, "Роллинг Стоунз". Наивная такая песенка, сентиментальная, трогательная.

— Наивная, как я?

— Как я. И трогательная и прекрасная, как ты.

— Перестань, а то я сейчас расплачусь. Я не хочу больше плакать.

— Больше не буду.

Мой пасс издал мелодичный гудок, потом другой — заработал встроенный будильник. Шесть утра. Я приказал зайти за нами в половине седьмого. У нас с Алиной есть еще полчаса. Всего полчаса на обреченную, жадную, бесконечную любовь с сильным привкусом горечи и надежды. А дальше...

Дальше видно будет.

* * *

* * *

* * *

* * *

**

За время нашего знакомства я видел Тогу с разными выражениями лица. Но такой мрачной физиономии, как в этот раз, у него не было никогда. Он прямо посерел как-то, осунулся. Видно, очень сильно переживал.

— Что скажешь? — приветствовал он меня.

— Нечего говорить. Надо делом заниматься. Скопировал диск?

— На винчестер димоновского ноута. — Тога протянул мне оригинал "Альтер Эго". — Ты не передумал?

— Нет. А что?

— Я думал, может Алине удастся тебя отговорить.

— С чего ты взял, что она будет меня отговаривать?

— Ты ведь ей рассказал про план Мюррея, так?

— Рассказал, и не жалею об этом. Вообще, Тога, давай не будем говорить об Алине. Не трави душу.

— Конечно, мы чувствительные все из себя, елы-палы. Сам же девчонке, прости за пафос, сердце разбиваешь.

— Извини, но это наше с Алиной дело. — Я почувствовал, что начинаю злиться на Тогу. — Сами как-нибудь разберемся.

— Леха, ты делаешь огромную глупую глупость. Я, конечно, только посоветовать могу. Это не игра, понимаешь? Сохранений и перезагрузки не будет. Ты даже не знаешь, где искать эту установку.

— Объект D65. Или мы все еще не определились?

— Это всего лишь мои догадки, за которые ты ухватился, как малое дитя за игрушку. Я не могу проверить эту версию. Центральный компьютер не имеет выхода во внешние сети, а старая информация ничего нам не дает. Ты идешь на огромный, ничем не оправданный риск.

— Я все продумал, Тога. Риск не так велик, как тебе кажется. Я справлюсь.

— А ты обо мне подумал? Если тебя.... Я останусь в этом мире один.

— Не останешься. У Ермолая приказ — в случае моей гибели атаковать базу нахттотеров и выполнить план Димона. По любому вернешься в Казань. Со мной, или без, не суть важно.

— Понимаю. Ты хочешь дать шанс Алине.

— Да, хочу. И давай больше не будем об этом.

— И ты, конечно, не согласишься, если я захочу пойти с тобой.

— Тога, ну почему ты не хочешь понять меня? Я должен сам все это сделать.

— Значит, ты у нас герой, а я так, пришей-пристебай, держись-не оторвись? — Тога покачал головой. — Я думал, мы друзья. Теперь начинаю в этом сомневаться.

— Послушай, старичок, я нисколько в тебе не сомневаюсь. Знаю, что ты молодец. И ты мой лучший друг. Я за тебя кого хочешь порву. Только я хочу, чтобы ты в случае чего помог Алине. Кроме тебя некому. Я справлюсь, вот увидишь, и мы еще с тобой пошатаемся по мирам.

— А если на D65 нет установки?

— Тогда я погуляю немного и вернусь домой. Ладно, хватит гадать, что было, что будет. — Я хлопнул Тогу по плечу. — Честно, Тога, не в тебе дело. Во мне, только во мне. Я сам хочу это сделать. Считай, что мне шлея под хвост попала.

— Погубят тебя бабы, Леха, — неожиданно сказал Тога.

— Погубят. Но не в этой жизни. Пошли, нас Ермолай ждет.

Архистратиг встретил меня у входа в тир — он был как всегда спокоен и невозмутим. Тут же подвел меня к столу и показал все, что для меня подобрал в арсенале. Признаюсь, я с трудом удержался от того, чтобы сразу, без всяких стрельб, выбрать огнемет. А потом прикинул — штука тяжелая, утащить на себе большой запас топлива я не смогу, и так буду нагружен снаряжением, как китайский носильщик. Но с другой стороны, что может быть эффективнее против вампиров, чем огнемет?

— На сколько огнеметаний хватит баллона? — спросил я архистратига.

— Как метать, — меланхолически ответил тот. — Двадцать-тридцать выстрелов, если не поливать, как из шланга.

— Ладно, — я провел пальцами по холодному стволу фламменверфера и перевел взгляд на прочие системы. — Ты-то сам что порекомендуешь?

— Я бы попробовал вот эту штуку, — Ермолай взял в руки снайперскую винтовку с глушителем и торсионным прикладом. — Если хорошо стреляешь, ничего лучше не придумать. "Штайр AUG-303/18", у нас таких всего две. Одна у меня, вторая эта.

— Можно попробовать?

Мишень была от меня всего в двадцати пяти метрах, но это был крошечный черный кружок, едва различимый на издырявленном деревянном щите. Я вставил в винтовку магазин, щелкнул затвором. Начал вспоминать все, что знал о правильной стрельбе — как целиться, как дышать, как нажимать на спуск. В прицел мишень казалась больше, но все равно, не такой крупной, как мне бы хотелось. Винтовка фыркнула, дернулась у меня в руках, звякнула о бетонный пол стрелянная гильза. Ермолай посмотрел в зрительную трубу.

— Шесть, — прокомментировал он. — Не самый лучший выстрел.

— По такой точке? Выстрели лучше.

— Как прикажет Создатель.

Ермолай взял у меня винтовку. Хлоп, хлоп, хлоп — все три пули легли в яблочко, а Ермолай, как мне показалось, почти не целился.

— Да, стрелять я не умею, — пробормотал я. — Надо брать огнемет.

— А что дробовик не хочешь? — спросил Тога.

— Мне нужно бесшумное оружие. Иначе после первых же выстрелов на меня вся бледнолицая шатия-братия навалится. Взять дробовик и снайперку или огнемет я не смогу, я ж не Шварценеггер из "Коммандо". — Я еще раз посмотрел на разложенное на столе оружие. — Учиться стрелять уже поздно. А поскольку поступать надо всегда вопреки логике, я возьму снайперскую винтовку. Для ближнего боя оставлю пистолет, пригодится. Осталось последнее: предупредить хозяев о своем визите.

* * *

* * *

* * *

* * *

*

Доктор сноровисто перетянул мне руку резиновым жгутом, велел поработать кулаком. У меня мелькнула дурацкая мысль: вот и выпала оказия попробовать наркотики.

— Что у тебя в шприце? — спросил я врача.

— Пять кубиков смеси тригидрофенанила с легким нейростимулятором. — Врач криво усмехнулся. — Не беспокойтесь, нежелательных последствий не будет.

— И сколько это зелье будет действовать?

— Несколько часов. Ага, вот так... Все, ложитесь на кушетку и ни о чем не беспокойтесь. Сейчас я подключу вас к энцефалографу.

Я растянулся на жесткой больничной кушетке и очень скоро почувствовал, как по телу разливается приятное тепло. Неодолимо захотелось спать. Голос врача зазвучал, будто из колодца, потом я уже не мог разобрать смысла слов. Последней фразой, которую я понял, была "Приятного путешествия!", и сказал ее как будто Тога.

Небытие оказалось очень коротким. Один неуловимый миг — и вокруг меня начинает пульсировать кокон темного света. Я знаю, что свет не бывает темным, но это была именно светящаяся тьма. Я ощутил приближение жизни — кто-то шел ко мне сквозь эту тьму.

— А, наш храбрый юноша! — Голос нахтмайстера Шварцкопфа звучал теплее, чем обычно. Мгновение спустя я увидел самого беловолосого рыцаря-вампира: он прошел через стенку пульсирующего кокона и встал напротив меня, держа левую ладонь на рукояти длинного меча, а правую на пряжке пояса. — Не ожидал, скажу честно. Захотелось поговорить?

— Да, Шварцкопф. Я все эти дни думал над твоим предложением. Ты прав, у этого мира нет будущего. А это значит, что будущего нет и у меня.

— Вот как? — Шварцкопф сделал несколько театральных хлопков в ладоши. — Браво, мой мальчик. Ты заставляешь меня поверить в то, что представители низших рас иногда умеют неплохо соображать. С чего это вдруг такой резкий поворот?

— Мне не могут простить казнь пленного. Апокалитам откуда-то стало известно о том, что случилось в Зонненштадте. Я знаю, все они меня ненавидят.

— И девка?

— Она презирает меня. Вчера вечером я говорил с ней, и она высказала мне все.

— Ты удивляешь меня все больше и больше. Но я это предвидел. Ты был помечен Тьмой, а она не отпускает никого. Хотя постой... — Шварцкопф взял мою руку (меня просто оледенило это прикосновение) и полоснул по тыльной стороне моей ладони кинжалом. Слизал с клинка кровь. — Странно, я чувствую привкус каких-то химикатов. Ищешь утешения в наркотиках?

— Украл кое-что у доктора и немного расслабился. Я не хочу больше быть живым Богом апокалитов. Меня тошнит от этого мира. Я хочу домой, в свое измерение. Ты можешь мне помочь?

— Давай сначала обсудим вопрос о твоей помощи нашему делу. Помнишь, о чем мы говорили?

— О моей крови. О том, чтобы произвести для вас потомство.

— Верно. Я же говорил, что любовь подскажет тебе правильное решение. Позволь, я познакомлю тебя с твоей будущей партнершей.

Пелена мрака расходится, как театральный занавес. Я оказываюсь в тускло освещенном помещении — это, без сомнения, будуар. Интерьер роскошный, хоть и несколько пошловатый. Слишком много позолоты, роскошной мебели, фарфора, подушечек и рюшечек. Вампирам тоже не чуждо филистерство. Впрочем, все эти вещи — я имею в виду китайский фарфор, картины на стенах и старинную мебель, — были, конечно же, подлинными. Но Шварцкопф привел меня сюда не для того, чтобы восторгаться дорогим антиквариатом. Хозяйка будуара сидела перед огромным венецианским зеркалом и расчесывала свои роскошные белоснежные волосы.

— Рапунцель, Рапунцель, распусти свои косы! — сказал я по-немецки. — Оказывается, вы все-таки отражаетесь в зеркалах. А это значит, что вы не настоящие носферату. Так, косите под них, или я неправ, Шварцкопф?

— Познакомься, это Бабелинка, — Шварцкопф улыбнулся юной нахттотерше. — Он нравится тебе, мама?

— Мама? — Я вздрогнул.

— Бабелинка фон Майбах — первая носительница чистого генома арийских рыцарей. Она главное достижение нашего Творца, Манфреда Йонге, — сказал Шварцкопф. — И наша Праматерь. Так что не стоит юродствовать. Лучше воспользуйся той милостью, которая тебе оказана. Быть может, ты заслужишь право жить, если понравишься Бабелинке.

— Очень мил, — сказала вампиресса, даже не глянув на меня. — Я хотела сказать: очень мил для унтерменша.

— Ах, я совсем забыл, мы же высшая раса! — сказал я, всплеснув руками. — Ах, простите. Где моя подстилка и миска с косточкой?